кирпичом, он вышел из укрытия и оказался позади него. Теперь Боцман просто баловался. Стражу Рыбнюка была хана в любом случае, его ничто не спасало. Боцман сделал несколько шагов в ногу с охранником, и, оказавшись на расстоянии полутора метров, умышленно сбился с шага. Страж от этой неожиданности мгновенно развернулся, да так резко, что оказался с Боцманом нос к носу. Боцман, сидя за крыльцом, успел с выпендрежем перемазать рожу землей, подвел глаза, наподобие коммандос, как их показывают в кино. У бедного караульного от удивления чуть глаза не выскочили из орбит. Он отшатнулся, и Боцман помог ему прилечь на дорожку. Бормоча назидательные слова: «Нельзя экономить на зарплате охраны», Боцман обезоружил противника, связал и отволок за домик, туда, где раньше прятался сам.
Я в этот момент подъехал на нашем «фольке» к воротам и засигналил. За рулем сидел Борода, но вел я с пассажирского сиденья — Борода водить не умел. Капэпэшный охранник, услышав мой сигнал, выглянул с недобрым выражением. Ему, видите ли, не понравился вид нашего железного коня. Пока Борода нарочито долго просовывался в окошко, я выскочил из салона якобы с единственной целью — глотнуть свежего воздуха. Борода спросил у охранника:
— Вы бачтэ, пан Зенон дома?
— А шо вам трэба?
Борода порылся в бардачке, достал бумаги, якобы предназначенные для передачи пану Зенону, и принялся бороться с дверцей — машина-де старая, вот механизм замка и не вполне исправен. Охранник терпеливо ждал, высунувшись из калитки на полкорпуса. Я направился в обход капота, якобы чтобы помочь своему товарищу выбраться из машины, но вдруг резко свернул, выдернул охранника из калитки и нежно, чтоб не обидеть Боцмана бесцеремонным обращением с представителем священной для него профессии охранника, уложил на асфальт. Вслед за ним вылетело на асфальт и помповое ружье, которое он держал за спиной.
Я открыл ворота и загнал машину во двор. Ко мне подошел Боцман, похвастался добычей.
— Газовый, собака, — сказал он, протягивая мне громадный пистолет.
Я махнул рукой, и мы пошли к дому. Видимо, Рыбнюк не слишком доверял забору и охране — все окна первого этажа были закрыты фигурными коваными решетками. Но кто ж не знает, что решетки на окнах первого этажа созданы для того, чтобы по ним удобнее было добраться до окон второго?! Через дверь идти не стоило — там мог сидеть третий секьюрити. Его лучше было бы обойти с тыла. Я надеялся, что он не видел сцены позора своего коллеги с КПП. Да и мудрено было — ворота от дома отделял добрый сосновый лес. Боцман пошел первым. Он укрепил веревку, по которой поднялся я, имея за плечами Бороду. Поднимаясь, я не один раз посочувствовал Доку, который пер на себе нашего подпольщика через все крыши в окрестностях штаба СНПУ. Борода при своем росте имел и жирок, и брюшко, так что, не будучи спортсменом, вес имел изрядный. Он изо всех сил помогал мне здоровой рукой, но этим усердием скорее мешал.
Мы оказались в спальне, вероятно девичьей. Трюмо, мягкие игрушки, косметика с непременным флакончиком средства от прыщей, фотографии голых голливудских дядек. Слой пыли, лежавший на всем, несмотря на то что в доме, вероятно, имелась горничная, говорил о том, что хозяева, скорее всего, в отпуске. Боцман разобрался с замком, и мы вышли на внутреннюю галерею. Боцман метнулся вниз, чтобы определить, нет ли третьего охранника, а если есть, то обезоружить и обездвижить. Мы же с Бородой выдвинулись на поиски кабинета хозяина.
Все наши расчеты оправдались на сто процентов. Боцман обнаружил при входе в дом маленькую караулку, где за мониторами наружного наблюдения дрых начальник смены. После краткого визита Боцмана он продолжил свой отдых, но уже в связанном виде и без оружия. Кабинет Рыбнюка обнаружился на третьем этаже. Мы быстро выпотрошили роскошное хозяйское бюро, но денег в нем не оказалось. Боцман простучал обшитую дубом стену и обнаружил сейф. Закрывающая его панель должна была подчиняться какому-то секретному механизму, но мы открыли ларчик проще — методом выбивания. Сейф за панелью был цифровым. Надо понимать, эта система в здешних местах находилась на пике моды.
Борода разбинтовал руку и взялся за маховик. Сделал три оборота и бросил.
— Одинаково больно на всех щелчках, — сообщил он. — Тут надо бы по свежим запилам...
Боцман, больше не слушая его, смотался в дом садовника и принес кое-какой инвентарь. Недолго раздумывая, с помощью лома и топора мы разворотили дубовую обшивку и вывернули сейф, он был не закреплен в стене, но оказался насыпным, страшно тяжелым, килограммов на сто пятьдесят. Удобных ручек для переноски, как известно, сейфам не положено. Мы с Боцманом отогнали пытавшегося помогать Бороду подальше и вдвоем снесли железяку вниз. Я подогнал машину. Сейф, уложенный на заднее сиденье (в багажник он не лез) и задрапированный нашим пляжным покрывалом, просадил задний мост «фолька» чуть не до земли. Кому-то из нас нужно было идти пешком. Причем не Бороде, он был владельцем машины, и не Боцману, потому что он был лучшим среди нас водителем. Оставшиеся могли бросать жребий, но делать этого не стали. Короче, «фольк» укатил, а я направился к автобусной остановке.
Кто не прошел испытания пригородным львовским автобусом, тот недостоин высокого звания спецназовца. До этого я считал, что максимальная концентрация людей и углекислоты достигается во львовских трамваях. Так вот, я ошибался. Я намеревался добраться этим общественным транспортом до улицы Сверчинского, не торопясь, осматривая город и не навлекая подозрений. Ничего этого мне не удалось. Кондукторша, глядя на меня, заорала, не поднимаясь со своего места:
— Пройизд оплачуем!
Когда я, протиснув руку между потными рубахами, попросил ближайшего пассажира: «Передайте, пожалуйста», весь салон обернулся на меня, насколько это было возможно в чудовищной давке. Пассажир же, к которому я обратился, прореагировал особенно болезненно:
— Вам трэба спэршэ мову вывчыты, а потим вжэ йиздыты дэ люды йиздять.
Пришлось сурово на него посмотреть и напрячь руку, прижатую в давке к его боку. Он ощутил и давление руки, и давление взгляда и заткнулся.
И все же я вышел на ближайшей остановке. Несмотря на теплый день, окна в автобусе были плотно задраены, и я почувствовал кислородное голодание, хотя спирометрия у меня была не хуже, чем у водолаза. Я стал на обочине и выкинул руку. Не успел еще ни один частник притормозить на мой сигнал, как мимо меня пронесся асфальтовый «пежо», виденный мной во дворе Рыбнюка и, похоже, принадлежавший охране. И точно, я успел рассмотреть сквозь стекло коричневые униформы частных охранников. Кто-то их освободил — то ли сменять пришли так рано, то ли горничная, почувствовав угрызения совести, притащилась стирать хозяйскую пыль. Шоссе было прямое, насколько я помнил, без поворотов. Боцман вынужден был вести медленно, чтоб не угробить подвеску, так что далеко уйти он не мог. Какие-то минуты, и «пежо» его догонит.
Я вывесил на вытянутой руке приманку в виде зеленой бумажки, и первый же «бомбила» клюнул, притормозил.
— В город, быстро!
«Бомбила», человек, принадлежащий безграничному миру капитализма, а не узколобому мирку национализма, никак не прореагировал на мой русский язык, а послушно дал по газам. Через четверть часа, при подъезде к городу, я увидел наш «фольк», прижатый к обочине, и Боцмана с Бородой, положенных на землю. Все трое недавно связанных охранников возвышались над ними, поигрывая помповиками. Будь Боцман один, он давно бы ушел от них, но не мог же он бросить слабака Бороду! Я думаю, он мог бы и обезоружить всех троих, но, очевидно, не стал этого делать, не зная, как Борода поведет себя, не подставится ли он под пулю. Вот и лежал носом в пыль обочины, ждал момента. А охраннички, в свою очередь, не торопились, ждали подкрепления, скорее всего, ментовского.
Я приказал водиле остановиться, дал ему зеленый чирик и подошел к месту происшествия.
— Проходь, — сказал мне охранник и махнул стволом, указывая направление обхода.
Плохой солдат. Не обучен держать ствол как положено — или дулом вверх, или дулом на задержанного. А то машет тут...
— Мужики, — сказал я, — это моя машина. Ее, мою ласточку, сегодня утром с дачи угнали...
— Видийды вбик, чэкай на милицию.
— Точно, моя. — Я все же подходил к «своей ласточке», нервно жестикулируя, как настоящий владелец, пострадавший от угона. — Я вам сейчас документы покажу.
Охранник был выше меня ростом и поэтому решил, что со мной можно обращаться, как со школьником.
