Вернулся Боцман. С каким-то громадным свертком.
— Вот, — сказал Боцман. — Позаимствовал у Ларисиного ухажера чехол от машины, чтоб не блестеть стволами. Надо вернуть. Машину я оставил метров за сто отсюда. Пойдем, командир, поможешь. Дотолкаем ее до дома, чтоб мотора не было слышно.
Боцман со своей задачей справился безукоризненно. Во-первых, вытащил с помощью лебедки сейф из машины, а потом еще и сбросил его в сточную речушку. Во-вторых, привез оружие и даже дозаправил тачку, чтоб расход бензина не вызвал у Вити подозрений. Из чехла мы извлекли пять помповых ружей и газовый пистолет. Поскольку охрана Рыбнюка не успела по нам пострелять, боекомплекты были полные.
Дед
Деда на месте утром не оказалось. Я растолкал невыспавшегося Бороду и послал к Николаю Ивановичу. Того как корова языком слизнула, что меня не удивило. Люди того поколения, тем более военные, — они ранние пташки.
Я сделал Бороде перевязку. Не так умело, как ее сделал бы Док, но все-таки я тоже чему-то был обучен. Сегодня нам предстояло сбыть ювелирку и изобрести динамит. Вообще шести тысяч, найденных в сейфе у Рыбнюка, могло и хватить на проведение нашего мероприятия. А могло и не хватить. Конечно, приятнее иметь дело с деньгами, но идти еще на одну «акцию» очень уж не хотелось. Значит, у нас не было иного выхода, кроме реализации найденного там же золота и изделий из него.
Посовещавшись с Боцманом, я решил, что нам не помешают несколько килограммов доброй взрывчатки. Очень было бы заманчиво дождаться, пока новые бандеровцы погрузятся в свои литерные эшелоны, а потом пустить эти поезда под откос. Я сильно сомневался, что этот номер пройдет, но другого плана пока придумать не мог. Борода уверял, что и с золотом, и со взрывчаткой нам поможет один и тот же человек.
...Шестнадцатый 'Б' корпус Львовского политехнического института выглядел снаружи как двухэтажный домик с четырьмя окнами по фасаду и семью по боку. Однако, когда мы вошли внутрь, я убедился, насколько обманчивым может быть впечатление, полученное от внешнего вида. Мы петляли метров двести по коридорам да еще поднимались по нескольким лестницам столько, что, по самым скромным подсчетам, должны были оказаться на шестом этаже. В результате мы добрались до помещения, в котором лаборантствовал некий Серега Тяньшанский. Серега этот не выглядел человеком в своем уме.
К странным подходам Бороды я начал было уже привыкать. Но тут он меня ошарашил как никогда:
— Серега, — сказал он. — Нужно помочь русскому сопротивлению.
Серега, двухметровый, отечный, без признаков растительности, но со следами глубоких ожогов на лице, с кривыми пальцами и ладонями со следами многочисленных хирургических швов, оскалился лошадиной улыбкой и потер от удовольствия руки:
— Что, надо нацистов прижать?
— Да, Серега, и без тебя не обойтись. Вот человек прибыл к нам по этому делу из Москвы, а я ему помогаю. Вот, решил с тобой познакомить.
Мы с тезкой церемонно раскланялись и обменялись рукопожатиями. Тяньшанский сел, но не успокоился — все так же потирал руки и скалился.
— Серега, нам нужна взрывчатка. Мощная и много.
Серега сжал кулаки, затряс ими и захохотал страшно. Так, наверное, хохочут восставшие из гроба, поймав запоздалого прохожего.
— Что, взрывать будем? Взорвать их всех, гадов! Всех фашистов!!!
— Серега, успокойся. Взрывать будем, только ты не кричи.
Замогильный хохот тут же прекратился. Серега сосредоточился.
— Нитроглицерин у меня не получается. Вот. — Он тут же нашел клочок бумаги и карандаш и поехал чертать формулы.
— Ну так получи что-нибудь другое, — остановил его Борода.
— Аммонал могу сделать. Но кислоты мало. Азотной. Аммиак еще нужен, но с ним проще.
— Мы найдем кислоту. Аммиак купим. Нашатырный спирт сойдет?
— Сойдет, но его нужно много.
— Будет. Еще, Серега, нам надо золото переплавить.
— Буржуя замесили?
— Да, и очень крупного.
— Сделаем, муфельная печь работает.
Борода вывалил на стол перстни, запястья и цепи. Серега преобразился. Постоянная страшноватая ухмылка слетела с лица. Руки из чудовищных кочерег превратились в умелый инструмент. Даже голос у него изменился.
— Не жалко?
— Все это будет в розыске.
— Камушки красивые... Хочешь оставить?
— Хочу, но нежелательно. Лучше уничтожить.
— Рыжье пойдет как лом. Даже не как лом, а как сырье. По девять сдам, но не все сразу. Тут много, граммов двести пятьдесят.
— Золото есть еще. Надо сдать все сразу. Можно по восемь, по семь, даже по шесть.
— Тогда не плавить. Тогда азотной кислотой. Только ее очень много надо. Растворить, порошок осадить, его и толкать.
— Сколько кислоты надо?
— Сколько золота?
— Еще килограмм.
— Двадцать литров концентрированной. Для начала.
— И на аммонал.
— Да, надо еще.
— Будем искать. Я рыжье у тебя оставлю. Ты его для начала переплавь, а камушки сожги.
— Жалко...
— Надо, Серега.
— Сожгу.
Прощание с Серегой выглядело странно. Отворяя нам дверь, он прошептал:
— Смерть фашистам!
— Смерть! — откликнулся Борода и посмотрел на меня.
— Смерть! — пришлось отозваться и мне.
...От Тяньшанского я вышел несколько обалдевший.
— Борода, это что, еще один подпольщик?
— Это подпольщик-одиночка.
— Ты доверяешь ему довольно серьезные вещи...
— Он не будет работать ради денег. Он экстремал. Ненавидит все, что связано с национализмом. За идею расшибется в лепешку. Он учился со мной в школе на год старше.
— Старше?
— У него борода не растет. Он в детстве переболел страшно, даже не знаю чем. И сам он не знает, родители ему не говорят. У него беда с половыми признаками, он женщинами не интересуется. Но интеллект мощнейший, память феноменальная. Он аспирантом был. Химик. Знает больше любого академика. Но защититься ему не дали, придрались, хрен уже помнит к чему, и перевели в лаборанты. Ты не бойся, он нас не выдаст. Видел его руки? Это он взрывал «фашистов». Слава богу, не нарвался по-крупному. Готовил заряд под Шкеля, бывшего шефа УНА-УНСО. Спешил, и взрыватель сработал у него в руках. Руки ему разорвало на куски, еле потом сшили. Но главное, основной заряд не сдетонировал, а то бы...
— Слушай, а он в своем уме?
— Ну конечно же нет. С головой у него проблемы во всем, что не касается химии. Но не выдаст и под пытками. Будет кричать: «Смерть фашистам!» — и с этими словами на устах и умрет.
— Что он с золотом собирается делать?
— Он бодяжит вот уже лет шесть.
