гигантской автомобильной ярмаркой. Бывали там и мы, но не для покупки машины, а на очередном спецзадании. Здесь же торчали и дети, и Лариса, отпускавшая в адрес Бороды язвительные шуточки. Так что погрузку вооружений пришлось отложить до того времени, пока не рассосется толпа. Из-за этой непредвиденной задержки мы выехали только во второй половине дня. Все это время всем нам, кроме Боцмана, пришлось маяться вынужденным бездельем. Боцман же корпел над веществами, полученными у великого химика, приводя их в боевое состояние. Хорошо еще, что у Бороды было полно инструментов и всяческого хлама — обрезков труб, изрядных кусков кровельного железа и вообще чего угодно, натасканного им как белкой в свое дупло с окрестных свалок. Боцман делал взрыватели, накопители давления и даже улыбался довольно. Наверное, получались у него эффективные и надежные взрывные устройства.
Наконец можно было отправляться. Боцман сел за руль старого, но надежного «фиата» и, руководствуясь атласом автомобильных дорог, повез нас в Яремчу. Вечерело, жара спала, но было неимоверно душно. Боцман гнал машину, сбрасывая со ста до восьмидесяти только на поворотах. Узкие, разбитые дороги Прикарпатья не позволяли идти на большей скорости. Трасса петляла в двух плоскостях: спуск, правый поворот, левый поворот, подъем. И снова спуск, подъем, поворот. Мы шли почти строго на юг. Перед нами был чистый горизонт, но в зеркальце или оглянувшись можно было видеть только свинец. Нас догонял холодный фронт.
В Ивано-Франковске мы были в девять вечера. Минут двадцать пропетляли по улочкам города, пока не вышли на трассу Франковск — Рахов. До Яремчи оставалось около ста километров. Теперь мы шли на запад, и фронт надвигался справа. Дорога была плохая, но безлюдная, вернее, безмашинная, и Боцман поддал газу. Прошли Надворную, перевалили через косогор и стали спускаться в долину реки Прут. Здесь гроза и догнала нашу машину.
Сначала я физически почувствовал, как распластанным по земле языком по нам прошлась лавина холодного воздуха. Она как будто притянула К себе облака, и небо упало. От первых классически крупных капель, предваряющих любой порядочный ливень, до обвала воды, уже не разделенной не то что на капли — на струи, прошло не больше пяти секунд. Закат солнца на сегодня отменялся, уже близкие горы с висящим над ними вечерним солнцем исчезли из виду. Фары не пробивали толщу воды, и Боцман остановил машину. Шоссе превратилось в речку — мелкую, но злую. Поток воды отрывал колеса от асфальта, и даже стоящая машина ползла как игрушечный автомобильчик по садовой дорожке, которую поливает из шланга почтенный отец семейства. Управление отказало, и теперь нас несло вперед по склону, туда, где дорога поворачивала перед резким спуском к реке.
Пришлось всем вылезать и тащить терпящий бедствие «фиат» на обочину, за обочину — в кювет, в котором человеку стоять было невозможно — сносило течением. Теперь «фиат» развернуло, протащило метров пять, несколько раз днище с хрустом грохнуло о придорожный гравий, наконец, машину поставило поперек канавы, сильно накренило и заклинило. «Фиат» только подергивался под ударами воды, но дальше не плыл. Укрыться в машине не представлялось возможным. Мы боялись, что нарушим хрупкое равновесие и всех нас снова понесет. Тем более «фиат» наш почти стоял на боку, и неизвестно, что было хуже: продолжать мокнуть или болтаться как горох в стручке в бьющейся в конвульсиях перевернутой машине...
Вскоре темень стала катастрофичной, даже молнии казались слишком короткими, чтобы пробить ее. В одной из вспышек мы вдруг не увидели нашего «фиата». Его сорвало и понесло дальше. Он нашелся через двадцать метров, которые мы проползли на четвереньках, перекрикиваясь, чтобы не потеряться, и держась уже выходившего из берегов потока, заполнившего кювет. Машину выбило на берег; теперь она лежала на крыше; на лобовое стекло легла густая паутина трещин. Хорошо еще, что вынесло не на шоссе, а то вот так, ползя на крыше, «фиат» и увез бы все наше снаряжение в Прут. Теперь мы, наученные горьким опытом, влезли в машину, чтоб увеличить ее вес на тот случай, если вода будет прибывать.
И вода прибывала. С косогора, разделявшего бассейны двух притоков Днестра, уже начала сходить грязь, и я опасался селевой лавины.
— Вот говорят, хуже человека зверя нет, — расфилософствовался ни с того ни с сего Боцман. — А все- таки человек не так страшен. Если мне угрожает человек, я по крайней мере могу его убить. А с этим вот что ты будешь делать?
Он показал в окно. Грязь поднялась сантиметров на пятнадцать, она просачивалась в щели, и мы все сидели бы по щиколотки в луже, если бы у задниц были щиколотки.
— Борода, — сказал я, — у тебя раньше когда-нибудь были машины?
— Да откуда!
— Ну, значит, и не будет никогда. Не везет тебе с машинами, не живут они у тебя. У нас ровно минута, чтобы забрать все снаряжение. Сейчас сель пойдет.
Когда мы выбирались из машины, дождь слегка ослаб, по крайней мере, можно было различать отдельные струи. Молнии били не переставая, почти без интервала за ними следовал гром. Гроза была еще над нами. Грязевой поток поднялся до уровня колена, поминутно грозя сбить с ног. Мы поднялись на бугор, который, по моим расчетам, должен бы остаться над селем.
Так оно и вышло. Машину оторвало от грунта, несколько раз перевернуло и унесло к реке. Вскоре она скрылась из виду. Гроза продвинулась к югу на пару километров — она уходила. Гром не вступал теперь сразу за вспышкой, а делал интервал в пять-шесть секунд. На нас все равно не было сухой нитки, но хоть по лицу не так текло — дождь шел на убыль. И уже при почти прекратившемся дожде пошла наконец настоящая селевая грязь, которая, впрочем, быстро иссякла и которую мы успешно пересидели на нашем бугре.
Гроза украла вечер: день — гроза — ночь, — так устроились эти сутки. Прояснилось, шоссе покрыли машины и автобусы, медленно ползущие по еще не сошедшей жиже. Так вот почему мы перед грозой шли по пустому шоссе! В дождь не ездят на этом участке.
Мы упаковали все изъятое из машины снаряжение в рюкзаки и вышли голосовать. Нас подобрал рейсовый автобус, пережидавший стихию в Надворной, и уже через полчаса мы вышли из него в Яремче, где было назначено рандеву с Доком.
Группу Дока гроза застала в горах. То есть группу Дока без самого Дока. Артист со Светой добрались до Мукачева во вторник вечером и успели на последнюю раховскую электричку. От Рахова добрались до Ворохты рабочим автобусом. Днем до Яремчи доехали попуткой. Света хорошо знала, где находится база «Мезон» и ее соседка — база отдыха «Говерла» остановившегося электролампового завода. Когда «Мезон» был большим и процветающим оборонным заводом, Светин отец работал на нем главным конструктором. На базе отдыха завода она бывала в детстве. Они зашли к базе со стороны еще одних скал Довбуша. Лежа пузом на скале, Артист прикидывал расстояние от баз до ориентиров, благо вся небольшая долина была как на ладони.
Дожидаться вечера и встречи с Пастухом они расположились на западном, самом диком склоне горы Маковка. Сама гора отделяла их от базы «Мезон», а крутой, почти вертикальный каменистый спуск от Яремчи. Это давало определенную степень безопасности. Безопасности от потенциального противника, но никак не от атмосферных психозов.
Когда налетел ветер — с ветра-то все и началось, — Артист подходил к крайней степени страстного исступления. Свету, кажется, вполне устраивали поцелуи, складывалось неприятное ощущение, что именно в них она и видит пик любовных утех. Артист, разумеется, рассчитывал на большее, но едва ли не впервые в жизни не решался действовать напролом. Дальнейшая судьба Светы устраивала его только в придуманном им самим виде: после выполнения задачи он забирает ее в Москву, женится на ней, она поступает в МГУ, или еще куда, он бросает приключенческую жизнь, идет на ту работу, где платят пусть не много, но стабильно, хотя бы в агентство Мухи и Боцмана, вечерами сидит в кресле и смотрит на Свету. Она соответственно смотрит на него. И вот он боялся оскорбить свою будущую жену, музу, подругу жизни малейшим слишком настойчивым, нечистым движением.
Ветер налетел мощно, сразу, палатка запарусила, грозя сорваться с колышков.
— Шторм, — сказал Артист. — Надо сматываться в безопасное место.
Света послушно выкатила на улицу рюкзаки и, пока Артист гасил вздувшуюся палатку, быстро выдернула из земли колышки. Они спустились ниже и прошли вдоль горы туда, где сравнительно ровное место было покрыто лесом. Здесь все равно нельзя было разбить палатку, деревья росли слишком густо, да
