— Пуск! — заорал майор так, что, несмотря на противогаз и грохот движков, его приказ был всем прекрасно слышен. Две кнопки вдавил Борода, две сам майор. Пульты сменили символы, на них загорелось оранжевое «пуск».
Тут вдруг майор забеспокоился. Он выглянул из-за плиты, проследил, какой кабель тянется от второй пусковой, и схватил в руки соответствующий пульт. Он весь напрягся, глядя на табло пульта, на котором было всего три возможные надписи: зеленая «готов», оранжевая «пуск» и «отказ» неизвестного цвета, потому что при мне она ни разу не зажигалась. По-моему, майора даже трясло. Я догадался о причине его беспокойства. Ведь дверь в дежурке по случаю хорошей погоды была все время открыта, и я слышал, как Козлов был отправлен похищать спирт именно на пусковую ноль два. Так что иллюминаторы на ноль второй протирали уже водой, не спиртом. Потом Борода объяснил мне, что через иллюминаторы проходит световой сигнал, задающий ракете угол на цель. Через запотевшее стекло сигнал не проходит, поэтому стекла протирают спиртом, а в сырую погоду даже наливают его в пространство между иллюминатором ракеты и иллюминатором пусковой. Но чудесным образом отказа не случилось.
С минуту ничего не происходило. Мертво стояли на домкратах тяжелые машины, оглушительно ревели автономные источники питания. Но вдруг с жужжанием раздвинулись длинные узкие крышки, закрывающие грузовые отсеки. А после поползли вверх на своих направляющих и ракеты. Они поднимались медленно, с небольшими рывками и стали почти вертикально, только немного наклонясь вперед. Две были направлены в сторону Яремчи, две — в сторону Славского.
Майор увидел, что я наблюдаю за пуском, высунувшись из укрытия, и треснул меня по кумполу. Так что самого пуска я не увидел. Грохнуло страшно, и окрестности озарились вспышкой. На нас поползло облако черного дыма, сквозь который еле видны были четыре огненных креста уходящих в зенит ракет.
Дым рассеялся, и Боцман рванулся было стягивать противный презерватив с морды. Но майор схватил его за грудки и снова прокричал и сквозь свой противогаз и сквозь рев двигателей:
— Отбоя газов не было, солдат! Всем — к первой позиции!
На первой позиции последовало разъяснение и команда:
— Цель вне сектора! Перезаезд!
Боцман отогнал ТЗМ, я подвернул пусковую на новую цель. Борода завел Боцмана впритирку к пусковой.
И все закрутилось по второму кругу. Борода, не снимая противогаза, опускал направляющие, снимал пусковые с домкратов, принимал ракеты, снова вывешивал машины на домкратах, крутил гирокомпасы. Майор подавал ракеты, давал координаты целей, тоже крутил гирокомпасы. Помогал и Козлов. Мне с Боцманом доставались только расчалки при погрузке ракет. Разрыв между первым залпом и вторым составил что-то около часа. Базы в Яремче получили по второй ракете. Вторую ракету получила и Тухля. Славское обошлось одной. Перезаехавшая пусковая била по Гребениву.
И тут вдруг перед моими глазами так и встала картина: база отдыха, палатки, в палатках спят боевики УНСО, по палаточному городку крадется Док, намереваясь устроить отвлекающую диверсию. Вдруг в небе яркая вспышка и через несколько секунд вся территория базы покрывается взрывами кассет. Воздух наполняется осколками, которые прежде, чем поразить цель, не дают запроса «свой-чужой»... Вероятность попадания Дока под ракетную атаку была невелика, но она была. Эта мысль гвоздем засела в мозгу, хоть я и старался не концентрироваться на ней. Теперь уж поздно. Лучше об этом не думать.
Снова рассеялся дым, только теперь Боцман уже не рисковал снять противогаз. Майор с Бородой заглушили движки, и тишина ударила по ушам. Если бы чуть ниже нас не бился о камни поток, я бы, наверное, оглох от такого перепада громкости. Майор махнул рукой в сторону КПП. Мы отошли на безопасное расстояние, чтобы не настигли ядовитые газы ракетных двигателей, и сняли проклятые маски.
— Свяжите Козлова, — сказал майор. Связанный Козлов получил следующую инструкцию:
— Ты пошел относить банку на пусковую. На тебя напали сзади, связали. Потом отвели в дежурку, чтобы ты мог отвечать на звонки, если таковые будут. Тебе угрожали оружием, чтобы ты не докладывал о нападении на часть. Но звонков не было. На нападавших были маски, лиц ты не запомнил. Обо мне доложишь все, как было на самом деле. Понял?
— Так точно.
— Я ухожу.
— Господин майор...
— Вот именно, господин майор, а не пан майор. Я ухожу с русской армией. Обо мне не беспокойся.
— Вячеслав Аркадьевич... — простонал Козлов сквозь слезы.
Но мы уже уходили.
Я прихватил семь автоматов — на всех мужиков, включая Дока, когда тот появится. Но Борода взял и восьмой, для Светы. «Хороший подарок для бросившей тебя возлюбленной», — подумал я. Мы набили подсумки и карманы рожками. У остальных автоматов вынули затворы и разбросали среди камней, когда немного отошли от использованного дивизиона. Пятьдесят солдат вполне могли быть подключены к оцеплению, а нам и так могло прийтись несладко: две банды по двести человек были расквартированы как раз по обе стороны от нас. Лыбохорская — между Гребенивом и Тухлей, Ямновская — возле Яремчи.
Солнце еще не взошло, но посветлело, можно было идти. Нужно было идти. Хотя бы удалиться на безопасное расстояние от разгромленного дивизиона. Муха был плох, его несли Боцман и Артист. Они еле ползли, боясь оступиться и уронить раненого. Борода тоже сдал. Последнее время спали мы мало, потом подъем на Горганы, потом пуски ракет, и вот снова поход. Он шел спотыкаясь, то и дело опираясь на правую руку. Левую он держал на отлете, видно, болела она у него. Света бодрилась, но, кажется, и ей было нелегко. Пополнение в виде ракетного майора тоже сдавало. Пока шла боевая работа, он держался, а теперь алкоголь брал свое, майора качало, он брел, понуря голову, бормоча себе под нос что-то несвязное.
Направлялись мы обратно, к Яремче. Нужно было подобраться поближе к дорогам — и для того, чтобы выбраться самим, и для того, чтобы не дать уйти эшелонам с бандитами. Но войско мое откровенно нуждалось в отдыхе. Еще час без привала, и Борода с майором убьются об эти чертовы камни, а Боцман с Артистом уронят Муху. Но нужно, нужно уходить!
Мы доплелись до гребня хребта. Противоположный склон был мало что сплошь из неустойчивых камней, так еще и крутой. Хорошо было бы спуститься, отойти на несколько километров в лес и тогда уж устроить привал. Но спуск не обещал быть легким, и перед ним стоило дать людям отдых. На каменной россыпи нельзя было разбить палатку, негде было найти топлива для костра, но отдыхать надо было здесь и сейчас. Я остановил группу и приказал есть и спать.
Но спокойно уснули только те, кто меньше всего нуждался в отдыхе. Артист с Боцманом соорудили себе из камней более-менее удобные ложа и захрапели. Перед этим они устроили такое же ложе и для Мухи. Муха спал беспокойно, у него, кажется, был жар. Света ворочалась, Борода вообще не ложился, курил. Бывает такое состояние. Вроде бы устал — больше некуда, а спать не можешь от переизбытка впечатлений. Майор отрубился пьяным сном, его все-таки разобрало. Я положил на отдых два часа.
— Борода, — сказал я, — все равно не спишь, подежурь час и разбуди меня. Может, к тому времени успокоишься и тебя сморит.
Через час, когда полумертвый от усталости Борода передал мне дежурство, проснулся и майор. Так тоже бывает: с одной стороны, водка валит с ног, а с другой — в то же самое время не дает нормально спать. Впрочем, майор выглядел неплохо. Он попил воды, закурил и обратился ко мне:
— Крепко мы им врезали, да?
— Не знаю. Не видел этих ракет в действии.
— Я видел. Если, как сказал Кулик, там палаточные городки и легкие деревянные постройки, там никого не осталось.
— А поправку на ветер вы откуда брали? А то Андрей сильно беспокоился.
— По рации волну службы полетов поймал. Они каждые пять минут сводку передают. Температуру, видимость и ветер по высотам... Долго мы здесь отдыхать будем?
— Еще часок пусть поспят.
— Правильно, надо сматываться. Пока супостаты очухаются, пока сообразят, что к чему и как, это — минут тридцать. Потом пока решение примут, ну, это быстро — минут десять. Потом пока в машины
