День прошел в прочесывании горной местности. Вроде бы и быстро вернулись боевики, вроде бы место заточения Боцмана было где-то совсем недалеко, но обнаружить его оказалось не так-то просто. Сразу за Лыбохорами горы становились стеной, они поросли густым лесом, их каменистые склоны громоздились друг на друга. Видимость была — считанные метры. Ну, может быть, десятки метров. Из-за густой листвы не было видно противоположного склона, а переход на него занимал чуть ли не час. И все же к ночи Док нашел то, что искал.
Седловина между двумя горками была плешива. Вот эту плешь и оседлал запущенный и бедный горный хуторок. На хуторе были бандиты — Док издалека слышал голоса, разносимые эхом, были среди них и чеченские. Но ночь выдалась безлунная, темень стояла черная, разборки с бандой, оккупировавшей горное поселение, пришлось отложить до утра.
А утром оказалось, что хутор находится не совсем там, где привиделся ночью. Подвело горное эхо. Поэтому Боцман успел получить несколько ударов, прежде чем палачи были успокоены пулями Дока.
Оказалось, что и от Лариски может быть какой-то толк. Вот к телефону позвала. Плохо, правда, что рядом стояла, слышала. Это ненадежно, она черт знает с кем путается. Ну да ладно, он, Николай Иванович Соколов, сумеет принять меры...
Дед узнал голос Дмитрия и понял, что тот говорит, находясь в экстремальной ситуации. Почему-то не позвонил сам старшой, Сергей. Наверное, не смог. Николай Иванович полминутки посомневался, так какой же приказ он теперь должен выполнять. Он хорошо помнил, как Пастух процедил сквозь зубы: «Убить бы вашего папу». Ни одна другая фраза, хотя бы вскользь оброненная новым командиром капитана Соколова не могла быть истолкована как приказ. Только эта. Получалось, что Николай Иванович должен убить папу. Ясно было, что при посторонних капитан разведчиков не мог оформить это дело в виде приказа, говорил завуалировано. Значит, понадобилась-таки старая гвардия, некому больше поручить такое важное дело.
Для чего нужно убийство папы, старик не задумывался. Для него было ясно, что группу во Львов забросила русская разведка. И если русскому разведчику, пусть даже пожилому, русская разведка отдает приказ, значит, надо его выполнять, а не раздумывать, для чего все это нужно.
Николай Иванович открыл шкаф, выложил на кровать чемодан и принялся укладывать все необходимое. Это не заняло много времени, он заранее продумал, что ему понадобится. Он давно ждал подтверждения приказа. Дед поддел ножом и отвалил изразец у основания печи. Из тайника в чемодан перекочевал славный боевой ТТ вместе с самодельным глушителем. Его накрыли два костюма — один приличный, тройка, в нем Дед был похож на удачливого пенсионера, которого содержат богатые дети. Второй костюм выдавал в его владельце человека бедного, но аккуратного — начесанные потертости, идеально подогнанные латки. В щель между наружной стенкой и внутренней обивкой чемодана были пристроены родные документы Николая Ивановича. Плюс три смены белья плюс нож грибника плюс рыболовные снасти. Место нашлось и для тяжелой связки темных от времени больших бородчатых ключей. Сам Дед оделся как дачник или рыболов — отечественные джинсы, штормовка. Имиджу способствовал и длинный чехол, в каком обычно носят складные удилища. В нагрудный карман старомодной, с длинными лацканами воротника рубашки Дед положил паспорт и пенсионное удостоверение на имя Александра Павловича Гусева. Это был умерший год назад приятель старика. Нельзя сказать, что Гусев на снимке был очень похож на Соколова, но если надеть тяжелые роговые очки, то получалось сносно. А очками Николай Иванович запасся, хоть и не имел в них надобности, — даже к старости он обходился всего плюс половинкой диоптрии.
Старик вышел в прихожую и присел на табурет — перед дорожкой. Раскурил сигарету, сделал три затяжки и потушил, теперь он курил мало. За зарешеченным стеклом во входной двери снова появилась Лариса. Дед вышел к ней на лестничную клетку.
— Вас к телефону звали, а вас не было, — сказала Лариса.
— Я в сарай за удочками ходил, — сказал Дед. — А кто звонил?
— Пастух.
— Ничего не просил передать?
— Сказал что-то, но я не совсем поняла. Сказал, что будет прикрывать мероприятие первой службы во дворе апостольской нунциатуры. А что это значит?
— А! — Дед махнул рукой. — Это уже ничего не значит. Я в санаторий еду, в легочный, в Солутвин. — Он достал из кармана путевку и показал Ларисе. Показал хорошо, в открытом виде, чтобы видны были и дата, и название санатория. — Будь, Ларисочка, и сама здорова, и привет всем ребятам передавай, как из Карпат вернутся.
— А что это за приказ вам велели выполнять? — все любопытствовала красавица.
— А простой приказ, — ответил Дед. — Сидеть тихо, ни во что не вмешиваться. Не доверяют старику. Ладно, Ларисочка, будь здорова, у меня поезд через сорок минут.
Николай Иванович как бы отечески поцеловал Ларису в щечку, правда, от казалось бы, невинного поцелуйчика та аж зарделась, умел когда-то капитан Соколов целовать мягкие щечки. Он бодро скатился по ступенькам, громыхнул дверью подъезда и решительно зашагал по улице.
На вокзал, однако, Николай Иванович не пошел. Через сорок минут он не садился в поезд, а стучал в перекошенную дверь убогой однокомнатной квартиры-клетушки, кавалерки, как их тут называли, в облезлом доме с трещинами от фундамента до крыши в самом грязном районе города. Ему открыл больной старик в грязном рваном исподнем.
— А, капитан! — прохрипел больной. — Заходи.
— Собирайся, Иван, — с порога начал Дед. — В санаторий поедешь.
— Ты что ж это, для меня путевку выхлопотал?
— Не для тебя, а для себя. Тебе с твоими судимостями черта лысого выхлопочешь. Ишь потянуло на подвиги после войны! Сейчас-то не тянет? Ладно, ладно, не дуйся, собирайся. Да живо собирайся — поезд через час! По моей путевке поедешь. Паспорт, пенсионку мои возьмешь. А я за квартиркой твоей присмотрю. Ключи мне оставишь.
Дед усадил Ивана с уголовным прошлым в поезд и отправился в город. Теперь он был одет в приличный костюм, на носу его красовалась дорогая роговая оправа со слабыми стеклами. Он держал путь к церкви святого Юра, иначе — собору Святого Георгия, главному некогда православному, а ныне униатскому храму города.
Церковь Юра возвышалась над местностью, занимая одну из горок, которых в городе хватало. Сам храм стоял на мощном кубе монастырского корпуса, который после закрытия монастыря стал жилым домом «шанхайского» типа. Через вымощенный брусчаткой покатый двор от храма стояло здание апостольской нунциатуры, как его назвали в новое, униатское время, раньше более известное в народе как патриаршие палаты или епархиальное управление. Здание было все сплошь в лесах. Десятки рабочих усердно трудились, авральным методом доводя нунциатуру до состояния, пригодного для приема папы. Здесь папа собирался жить во время визита.
В церковный двор монастырское здание выходило низеньким безоконным фасадом. Лестница в стиле рококо вела на его крышу, представлявшую собой огромную площадь с балюстрадой по периметру. Посреди этой площади стоял собор. На крутой склон горы святого Юра монастырь выходил всеми пятью этажами с темными окнами-бойницами. При том, что весь архитектурный комплекс рождал ощущение праздника и роскоши, это была крепость, и крепость мощная. В стене, обращенной во двор, там, где здание казалось всего лишь двухметровым основанием храма, тоже были бойницы, просто они были оформлены как стоки для дождевой воды. Во время войны, когда епархиальное управление занимал митрополит Шептицкий, монастырь служил казармой для дивизии СС «Галичина». И после войны НКВД долго выкуривало из каменных лабиринтов диверсионные группы недобитых националистов.
Дед прекрасно помнил внутреннее устройство и монастыря и храма. А поначалу, в сорок шестом, ему, опытному разведчику с прекрасной ориентацией в пространстве, было не так просто уяснить внутреннее устройство каменной громады. Коридоры сворачивали под кривыми углами, ни одна лестница не вела с первого этажа напрямую на последний. Мысленное расслоение здания на уровни не давало результата: кельи шли ступенями, коридоры давали уклоны, имели ступеньки. Много было и тайных ходов в толстых крепостных стенах. Фасадная стена из дикого камня была двойной. Вдоль нее шел узкий коридор для стрелков. За ним шли кельи. В свое время такие архитектурные хитрости имели оборонное значение. Враг, даже ворвавшийся в монастырь, оказывался ввязанным в коридорный бой, путался в лабиринтах,
