Потому что прежде я не знал любви.
ЛЕША-ШВЕЙНИК
Вы объездили весь мир в разгар сексуальной революции.
МОНОГАМОВ
Это все не то. Я всюду искал то, что в юности предчувствовал.
ЛЕША-ШВЕЙНИК
Но почему животное?
МОНОГАМОВ
Потому что животное!
ЛЕША-ШВЕЙНИК
Почему птица?
МОНОГАМОВ
Потому что птица!
ЛЕША-ШВЕЙНИК
(оглядываясь по сторонам). Старина, я вам ничего не говорил. (Шепотом.) Вы играете очень опасно, на грани огромного фола. Повторяю, я вам ничего не говорил, но… подумайте, прежде, чем вступят в силу железные законы драмы.
МОНОГАМОВ
Кто варит эту драму?
ЛЕША-ШВЕЙНИК
(оглядываясь). Это ничтожество, так называемый сторож, не нашел в себе силы вас предупредить, а когда я прибыл, было уже поздно.
МОНОГАМОВ
Вы? Причем здесь…
ЛЕША-ШВЕЙНИК
(своим маскировочным голосом). Причем, причем! Ты мне, кореш, мозги не долби! Я здесь по путевке право на отдых. Ты здесь по семейным обстоятельствам у пищеблока пригрелся, а я законно. (Косолапит прочь, потом останавливается и с сожалением смотрит на Моногамова, протягивает бутылку.) Хочешь из горла хлебнуть для храбрости?
МОНОГАМОВ
Чего мне бояться? (Пьет из горлышка.)
Яркий, солнечный полдень воцаряется на сцене.
Сверху спускается Ф.Г. Кампанеец с папкой. По крыльцу на веранду поднимается Степанида с портфелем. Филип Григорьевич по сравнению с предыдущими актами изрядно уже очертенел: волосы закрутились в мелкие рожки, на губах плотоядная улыбка, взгляд блуждающий.
Женский деятель, напротив, прибавил в величественной округлости.
Занимают места во главе стола, за которым обычно проводились совместные трапезы пансионата.
СТЕПАНИДА
(строго). Начинайте, начинайте, Филип Григорьевич! Хватит почесываться!
КАМПАНЕЕЦ
Личному составу! Прошу занять места за столом. Начинаем собрание… (Старикам Ганнергейтам, подобравшимся к нему под бочок.) Бомбовозы везут, огнеметы метут… (Хихикает.) Пока товарищи рассаживаются, Цинтия, спинку почешите по хребточку, под лопаточкой… ох… ох…
Все рассаживаются вокруг стола. Лайма, конечно, вполоборота к телевизору.
Ну, в общем, начинаем… (Мрачнеет, скучнеет.) собрание, очередное там или еще какое, экстренное, что ли, внеочередное или хер его знает там какое… (Перебирает бумаги.) В общем, по делу бывшего сотрудника ЮНЕСКО Моногамова Ивана Владленовича.
МОНОГАМОВ
Бывшего? Браво, Филип Григорьевич! Хорошая шутка!
СТЕПАНИДА
Рано радуетесь, господин Моногамов. Прелюбопытнейшие в центре выявились данные. Что же вы в своих безупречных анкетах ничего не писали об аптекарях, о своих фармацевтических родственничках? Прикидываетсь, что ничего и сами не знали? (С нарастающей яростью.) Так вот, теперь все всё знают! Личность ваша ясна. ЮНЕСКО отчислила вас из своих рядов!
МОНОГАМОВ
Позвольте, но у меня контракт!
ЛЕША-СТОРОЖ
Чаво изволите? Какой коньяк?
ЛЕША-ШВЕЙНИК
Контакт, деревня! Контакты у него! Сионист! Вот кого за границу посылают! Честных не посылают, а с контактами едут и гребут лопатой!
МОНОГАМОВ
Это противоречит международному праву, мадам.
СТЕПАНИДА
Я вам не мадам! Какая наглость! В лицо – мадам!
МОНОГАМОВ
(Кампанейцу). Филип Григорьевич, я бы хотел все-таки знать, как формулируется против меня обвинение.
КАМПАНЕЕЦ
(роется в бумагах). Ах, пропади ты все пропадом… Обвинение, обвинение… Дьявольски хочется датского пива «Карлсберг»! (Мощная очистка рта.) Вот оно, ваше обвинение. (Читает, морщась.) Цапля – редкий и хрупкий вид животного мира, подвергается хищническому истреблению в странах капитала. Только в условиях планово детально организованной охраны цапельного поголовья при развитом социализме… (Ищет бумагу, тяжело кряхтит.)… В общем, вам, Моногамов, предъявлены обвинения в злостном нарушении экологического равновесия. (Кряхтит, тяжело дышит, шепотом чертыхается.) Признаетесь, что состоите с Цаплей в половой связи?
МОНОГАМОВ
(отнюдь не обескуражен, а вроде бы даже доволен вопросом, как это бывает при счастливой любви). Это касается только нас с ней. Ее и меня!
СТЕПАНИДА
Видите, товарищи, какая наглость?
ЛЕША-ШВЕЙНИК
Что же, Ваня, мужества не хватает признаться?
ЛЕША-СТОРОЖ
Хотишь-не-хотишь, давай признанку, Вантяй! Здесь тебе не парламент!
КАМПАНЕЕЦ
Охо-хо, давайте уж на голосование. Кто за признание Ивана Владленовича?
Все поднимают руки, включая и самого Моногамова, но исключая стариков Ганнергейтов.
РОЗА
Признанье заблудшей души – это захватывает! Не комкайте ваш рассказ, Моногамов!
КЛАВДИЯ
Давай подробности! Как это у вас получается?
ЛАЙМА
(глядя в телевизор). Опять фальстарт! Осталась последняя попытка! Иван Моногамов, не позорьте сына!
СТЕПАНИДА
(Ганнергейтам). А вы почему ручки не поднимаете, хуторяне?
ЦИНТИЯ, КЛАРЕНС
Мы все зналь комплетно… аллее… эврисинг… мы никогда не голосоваль… мы нихт обожаль голосовательный демократия…
КАМПАНЕЕЦ
(мрачно). На собрании надо ручки поднимать. Для чего же тогда собрания проводятся?
МОНОГАМОВ
(Ганнергейту с укоризной). В самом деле, на собрании нельзя же не голосовать. Это же бессмысленно. Если все «за», то надо руки поднимать. Так положено.
КЛАРЕНС, ЦИНТИЯ
Корректман! Корректман! Зи вильде тойфель, немного забываль исторический урок. Мы – за!
МОНОГАМОВ
(встает). Тогда я отвечу! Дамы и господа… простите ооновские привычки, товарищи, с волками жить – по-волчьи выть… Итак, товарищи, жизнь моя складывалась странно. Я всегда жаждал моно-любви и потому редко участвовал в свальных оргиях моего военизированного студенчества. Увы, я быстро разочаровывался, и произошло это, конечно, не благодаря браку со Степанидой Власовной, но вопреки ему. Жизнь как бы померкла для меня, и я стал плейбой и циник, каким и запомнился тогдашней Москве.
Хочу подчеркнуть, что у меня никогда не было поползновений к выезду за пределы нашей родины, я очень трезвого мнения о своих способностях, а двадцать восемь языков – это
