воспитала дочь, если могло случиться то, что теперь произошло? Чья здесь вина? Насколько глубока е„ собственная вина? И вина ли это, если она загладится так скоро, уже завтра, церковью?
Надевая одно из своих лучших платьев, графиня не могла не заметить, что сегодня она как-то особенно моложава, что волосы е„ легли волнами, что парижское платье чудно обрисовывает е„ прекрасно сохранившуюся фигуру. «Скоро конец всему. Скоро вообще уже не придется одеваться и выбирать туалеты себе и дочери». Е„ мысли сделали какой-то вольт, пробежались по семье лорда Бенедикта и вернулись к собственной. Какая огромная разница! Но в ч„м она? Перед духовным взором графини мелькнуло слово: «Труд». По словам самого лорда Бенедикта и Николая графиня составила себе мнение, что все они постоянно чем-то заняты. Е„ муж и Лиза тоже постоянно чем-то заняты. У одного всегда было большое хозяйство, которое он вс„ время улучшал, но графиню это никогда не интересовало. У Лизы был божок: музыка. В ней она неустанно совершенствовалась и иногда трудилась, словно чернорабочий, как смеясь говаривала графиня. В музыке Лиза жила, по ней тосковала. Графиня же находила, что такой труд есть рабство, а не наслаждение. И сейчас, вс„ ещ„ слыша вдали музыкальные фразы, графиня стала волноваться и послала сказать дочери, что пора одеваться.
Осмотрев туалет Лизы, которая вышла из своей комнаты только когда ей сказали, что приехал жених, графиня не удержалась, чтобы не заметить, что для своих лет Лиза одета слишком «по-взрослому». Вызванный е„ замечанием хохот е„ поначалу смутил, она решила было рассердиться, но кончила тем, что сердечно обняла дочь и присоединилась к общему смеху. Что касается самой графини, то в этот вечер е„ трудно было принять за мать Лизы. Даже Джемс был озадачен тем, какими чарами наградил е„ туалет и что именно так изменило е„. Через несколько минут все сидели в карете, скрывая друг от друга сво„ волнение, и спустя полчаса уже входили в холл дома лорда Бенедикта. Едва они сбросили плащи и шали, как к ним вышел Николай, а вдали уже виднелась высокая фигура хозяина, шедшего им навстречу. Лорд Бенедикт, подав графине руку, сразу пов„л гостей в музыкальный зал, где собрались все его домашние и друзья.
Бывавшие в самых высших слоях общества, привыкшие везде чувствовать себя желанными и важными гостями, граф и графиня R здесь застеснялись. Лорд Бенедикт, шутя и смеясь, знакомил их со своими недавно приехавшими друзьями. Казалось, каждый из представляемых был безукоризненно вежлив и приветлив, а у графини и е„ мужа было ощущение, точно к ним заглянули в сердце, раскрыв его до дна, и все самые зата„нные их мысли стали известны.
– Начн„м с музыки, – обратился к Алисе и Лизе лорд Бенедикт. – Мы быстрее познакомимся и освоимся, если звуки вырвут нас из привычной манеры воспринимать всякое свидание как дозволенный этикетом ряд слов и действий.
Сегодня такой важный день в жизни Лизы и Джемса, что хочется поздравить их, молодых и чистых, мужа и жену, в не совсем обычной обстановке. Сегодня хочется создать им род такого моста в новую жизнь, где бы им диктовала духовная сила. В этот вечер пусть музыка раскроет в каждом из нас всю любовь, на которую мы способны, и доброжелательство. И всю любовь мы выльем сегодня на наших новобрачных.
Графиня с удивлением взглянула на лорда Бенедикта, и щ„ки е„ залил яркий румянец. Граф тоже был удивл„н, но решил, что по английской моде жених и невеста уже накануне свадьбы зовутся мужем и женой. Лиза и Джемс тоже взглянули друг на друга с беспредельной преданностью. Они, казалось, не замечали, что стали центром внимания, даже наоборот, принимали всеобщее внимание и слова хозяина как нечто естественное, неотъемлемое, что не может их ни стеснить, ни сконфузить.
Ананда подош„л к ним, взял скрипку из рук Джемса и отн„с е„ к роялю, где уже была Алиса.
– Если уж играть при вас, то только до вас, – сказала Лиза, беря инструмент в руки. – Я ещ„ не слыхала вашей игры, но думаю, что после вас рука моя была бы не в силах поднять смычка.
– Моя и ваша песнь любви разные, конечно, – ответил Ананда. – Но будет в них и нечто общее: они будут торжествующими. Играйте сейчас, стоя перед вашим Буддой, – прибавил он так тихо, что слышала только одна Лиза, – и вы проникнете на ту вершину счастья, где творящий встречает Творца.
Ананда взял Джемса под руку, увел его в дальний угол, где сидел князь Сенжер, и усадил капитана между собой и дядей. Лорд Бенедикт тоже сидел в отдалении, между супругами Р. Остальные члены семьи разбрелись по огромной мало освещенной комнате, и в круге яркого света у рояля остались только две девушки. Белое платье с ч„рными, в знак траура, кружевами на Алисе и зел„ная с серебром лилий парча на Лизе, е„ роскошный, сверкающий веночек на голове, е„ страстное лицо и порывистые движения, – как непохожи были эти девушки! Ничем не убранная голова Алисы тоже казалась сверкающей в ореоле е„ волос. Генри, сидевший рядом с матерью, шепнул: «Мама, я хорошо помню вас такой».
Скрипка и рояль разом и неожиданно зазвучали. Никто не был готов к тому, что так вдруг нарушится молчание. Когда графиня подняла голову и посмотрела на дочь, она едва удержала возглас. Уже несколько раз за последние дни она видела свою дочь какой-то преображенной. Мать считала, что это любовь сделала Лизу почти красавицей. Но лицо, которое она видела сейчас, – это был кто-то другой, но не е„ гурзуфская Лиза. Рука, правда, вс„ та же, Лизина прекрасная рука. Но как она водила смычком! Никогда прежде у Лизы не было этой уверенности удара, этой л„гкости и гибкости. Лиза сейчас играла шутя. Она жила где-то не здесь. Губы е„ сжимались и внезапно раскрывались в улыбку, головка и тело то гибко выпрямлялись, то чуть склонялись. Нет, положительно графиня никогда не видела Лизу такой. «Да она Бога воспевает»,
– мелькнуло у не„ в уме. И впервые она поняла, что дочь не божка себе сотворила из музыки, но что Бог в ней, в е„ сердце, что Бог всей жизни е„ была музыка, что рядом с этим Богом нет никого, что без музыки немыслима сама Лиза, как невозможны лучи без солнца. Что играла Лиза, как аккомпанировала ей Алиса, – графиня не знала.
Она не понимала сейчас и не воспринимала музыкальных фраз, она слышала только песнь Лизиного сердца. И мать размышляла, где же, когда и как могла эта девочка гак понять жизнь, чтобы передать струнам крик, мольбу и раны собственного сердца. Лиза опустила скрипку. Глаза е„, как у слепой, оставались несколько мгновений устремл„нными в одну точку. Наконец она вздохнула, положила скрипку на рояль таким тяж„лым жестом, как будто та весила пуд, и тихо сказала:
– Больше сегодня играть не могу.
Ананда подош„л к ней, усадил е„ на сво„ место и вернулся к роялю.
– Ну, Алиса, друг, теперь моя очередь, – беря виолончель, сказал он. – Не так давно я играл эти вещи в Константинополе и за инструментом сидела брюнетка. Кое-кто из присутствующих е„ знает, а кто-то и игру е„ слыхал. Надо отдать ей справедливость, выше пианистки я не знаю.
– Ты, Ананда, удачно ободряешь Алису, – рассмеялся лорд Бенедикт. – Я и без твоего введения вижу, как у бедняжки тряс„тся от страха сердце.
– О, если бы хоть одна десятая доля женщин мира была так мало знакома со страхом, как Алиса, в мире не было бы места ни тьме, ни злу, – ответил Ананда. – И что ещ„ важнее в неустрашимой Алисе, что музыкальность е„ вросла во вс„ е„ существо. Гармония в ней чиста, как строй гаммы, и не может переносить фальши. Е„ гармония не знает соревнования, не может расстроиться от звучащих рядом фальшивых нот. И ни один порыв, кроме чистой любви, не может е„ всколыхнуть. Там, где Алиса, там каждому легко, если в его страстях нет зла. Злое задохн„тся. Счастливец тот, кто будет е„ мужем.
– Ну, Ананда, если ты будешь продолжать таким образом, то уж не розы, а, пожалуй, пионы зардеют на щеках Алисы, – раздался голос Сенжера. – Вы не смущайтесь, Алиса; когда Ананда готовится играть, колесо его жизни сразу поднимает его в такие высокие сферы эфира, что он почти переста„т воспринимать обычную речь и обычную жизнь. Он видит небо в алмазах и нес„т его горькой земле. Я уверен, что сегодня и вас он увлеч„т за собой.
Голос князя, ласковый, негромкий, но такой ч„ткий, что во всех углах было слышно каждое слово, умолк, и в наступившей тишине раздались первые звуки. Когда играла Лиза, графиня не слышала пианистки. Она была переполнена дочерью и слушала только скрипку. Она поразилась теперь, что рояль пел так радостно и так мощно. Но мысль графини внезапно оборвалась, в комнате раздались иные звуки… И вс„ встрепенулось, вздрогнуло. То был человеческий голос, которым пела виолончель.
«Так вот что такое музыка, когда творящий встречает Творца», – подумалось Лизе. По лицу е„ катились сл„зы, руки были сжаты, глаза не отрывались от лица Ананды. Сидевший рядом с нею Джемс, несколько минут назад утопавший в любви, которую воспевала Лиза, чувствовавший, казалось, что это сама жизнь звучит в е„ струнах, сейчас забыл, что уже слушал музыку. Ему чудилось, что он и жить-то начал только теперь, когда запела виолончель. Опять, как в Константинополе, он услышал борьбу, страсти и скорби людей. Сл„зы и стоны земли оживали под смычком Ананды. Но вс„ покрывала пелена радости, утешения, умиротворения. У рояля сияло, будто оно было не из плоти, преображенное лицо Алисы. Слушателей опять захватили волны вдохновения. Но песня Ананды рассказывала о том, на что способна самоотверженная любовь. Музыка Лизы выражала е„ личные желания, порывы е„ страсти и мечты, она говорила, что текущее мгновение ценно настолько, насколько заинтересовано в н„м собственное «Я».
Эти мысли мелькали в голове Джемса. Он посмотрел на Флорентийца, на человека своих мечтаний, ставшего теперь человеком из плоти и крови. И, пожалуй, тот, кого он сейчас видел, был несравненно выше того, что мог представить Джемс в своих мечтах. Прекрасное лицо Флорентийца сейчас сияло огнем вдохновения. Необычайные зел„ные глаза глядели перед собой с такой лаской и состраданием, точно он посылал песню Ананды куда-то вдаль, старясь охватить вс„ больше и больше людей. Джемс увидел сл„зы Лизы и понял, как напряжены е„ дух и сердце, понял, что и ей открылось новое понимание музыки. Графиня сидела, закрыв лицо веером, и е„ вздрагивающие плечи говорили о том, в какую бездну заглянула она, считавшая до сих пор, что центр и смысл жизни
– е„ собственная семья. Очевидно, и для не„ наступал перелом в оценке жизни.
Граф, на которого потом взглянул Джемс, поразил его своим видом. Лицо его было бледно, точно он внезапно заболел. Глаза смотрели не отрываясь на Ананду. Он был похож на подсудимого, который признал свою вину за неверно прожитую жизнь. Звуки вс„ лились, и состояние Джемса менялось. Ему представилось, что он опять стоит у чаши Будды. Ему становилось вс„ легче, точно растворялось какое-то неведомое ему самому бремя. И он понял, что в сердце его так легко и тихо потому, что над ним больше не властно ничто внешнее. В н „м тоже совершался духовный переворот. Песнь Ананды как будто вытащила его из футляра тела, где он жив„т временно, сейчас, и показала ту жизнь его духа, его Вечности, где нет ни времени, ни пространства.
Он понял, что для тех высоких сил, о которых по„т Ананда, время уже не существует. И, главное, каждый может попадать в эти сферы не потому, что стал святым или совершенным, но потому, что осознал в себе Начало всех Начал и может на одно мгновение отбросить вс„ условное, что необходимо ему победить. Капитан понял, что только при этом условии человек МОЖЕТ прийти к началу того пути, на котором становятся Анандой, Флорентийцем и другими не менее, а может быть, и более высоко идущими и творящими людьми, о которых он, капитан, ничего не знает.
Ананда кончил играть, отложил виолончель, оглядел всех своими сияющими глазами и подош„л к Алисе, продолжавшей сидеть у инструмента. Он поклонился ей, благодаря за редкостное сопровождение, и подал ей несколько нотных тетрадок, показывая, что он собирается петь. Он точно не замечал впечатления, произвед„нного его игрой. Но не потому, что того требовала его воспитанность; он творил сейчас не только для тех, кто его окружал, он видел кого-то ещ„, кого не мог видеть Джемс и все те, кто жил порывами и планами одной земли.
Ананда запел. Леди Цецилия встала и обняла Генри, который тоже больше не мог сидеть. Он смотрел не только на Ананду, но и на Алису. Леди же Цецилия впилась глазами в Алису. Она знала эту песнь, знала, что со второго куплета должна вступить Алиса, и боялась, что девушка разрушит очарование того мира, куда ув„л всех певец. Голос Ананды покорил е„ целиком, в ней проснулось желание молиться. И каково же было е„ удивление, когда она услышала, как переплетаются два голоса. Она даже не заметила, когда вступил женский голос. Она слышала сейчас не музыкальные фразы столь знакомой ей песни, что певала в юности с братом, а только гимн счастья, гимн Жизни.
И ещ„ один человек, невидимый гостям, впитывал музыку Ананды. Услыхав вдали звуки, пасторша спустилась с лестницы и пошла на них. Она остановилась у двери в зал как раз в тот момент, когда начал играть Ананда. Немузыкальная от природы, ненавидевшая музыку и пение больше из-за того, что е„ постоянно раздражал муж, чем на самом деле, пасторша сейчас не понимала, что с нею творится. Ей определенно казалось, что это не звуки инструмента, а какое-то обличительное обращение прямо к ней. Ей чудился в звуках повелительный приказ пересмотреть всю свою жизнь. «Дженни, Дженни, дитя мо„, что же я наделала? Я ведь тебя всем сердцем любила. Всей душой хотела, чтобы ты была счастлива».
Когда же Ананда запел любимую песню пастора и голос Алисы присоединился к нему, бедная женщина опустилась на колено, уткнулись лицом в подушку дивана, чтобы заглушить рыданья. Вдруг чья-то рука нежно коснулась е„ плеча, и по всему ее телу разлилось успокоение.
– Встаньте, Друг, – сказал ей незнакомый, ласковый голос. – Сядьте рядом со мной и постарайтесь вникнуть в то, что я кажу вам.
Князь Сенжер помог обессиленной женщине встать, пров„л рукой по е„ растрепавшимся волосам и усадил на диван возле окна, в которое лился мерцающий свет луны. При этом свете разом успокоившаяся леди Катарина увидела стройного человека, манеры которого и величавость говорили ей, что перед нею не только человек из высшего света, но что он привык повелевать и вряд ли ему можно не повиноваться. В неверном лунном свете она не могла решить, сколько лет незнакомцу. Она понимала только, что он приш„л не судить, как судила песня
