Капитан весело смеялся, говорил, что я вс„ ещ„ боюсь Хавы, и что, наверное, мо„ «не бойся до конца» относится к обществу Хавы.
– Очень возможно, – ответят я, вспоминая письмо Хавы, которое я получил в Б. – Но, во всяком случае, если она когда-нибудь и будет жить в мо„м доме, то я буду е„ бояться меньше, чем вы боитесь сейчас Лизы и всего того, что должно у вас с нею произойти, – брякнул я, точно попугай, которых носят по Константинополю, они вытаскивают билетики «судьбы» и подают любопытным их будущее в виде св„рнутого в трубочку билетика.
Удивление капитана было столь велико, что он превратился в соляной столб.
Не знаю, чем бы это кончилось, если бы мы не подъехали в эту минуту к дому и не встретились с Анандой и Хавой, шедшими к сэру Уоми.
– Возьмите ваших красавиц, – сказал я, подавая капитану цветы.
– Каких красавиц? – спросил Ананда.
– Белых, для сэра Уоми, если они ещ„ не почернели, – очень серь„зно сказал я. – Если же почернели, то… – Замолчишь ли ты, каверза-философ?! – вскричал капитан. Хава заинтересовалась, каких это ещ„ красавиц не хватало сэру Уоми. – Горных, – шепнул я ей.
– Нет, это невыносимо! Неужели вы притащили ему козл„нка? – смеялась она, обнажая все свои белые зубы.
– Вот-вот, из самой Индии; если только этот козл„нок не позавидовал вашей коже и не сделался ч„рным.
– Левушка, ну есть же границы терпению, – воскликнул капитан, начиная чуть-чуть сердиться.
Ананда погрозил мне, взял из моих рук корзинку и развязал е„. Вынув цветы из бумаги, он сам издал восклицание восторга и удивления.
– Фрезии, фрезии! – закричала Хава. – Сэр Уоми очень хотел развести их у себя в саду! Ему будет очень приятно. Да они в горшках, в земле и во мху! Ну, кто из вас выдумал такого козл„нка, тот счастливец. Если бы я умела завидовать, непременно позавидовала бы.
– Пожалуйста, не завидуйте, а то вдруг они и вправду почернеют, – сказал я, любуясь какими-то невиданными «роскошными цветами. Крупные, белые, как восковые, будто тончайшим резцом вырезанные колокольчики необычайной формы наполнили прихожую ароматом.
Капитан взял один горшок, мне дал другой. Когда я стал отказываться, уверяя, что идея и находка – его, он улыбнулся и шепнул мне:
– Одна фрезия – я; другая – Лиза. Вы шафер. Идите и молчите наконец.
– Ну, уж Лиза – фрезия, – куда ни шло. Но вы, – вы ужасно любимая, но просто физия, – так же ш„потом ответил я ему.
– Эти китайчата будут до тех пор разводить свои китайские церемонии и топтаться на месте, пока не опоздают, – сказал Ананда с таким вес„лым юмором, что мне представилось, будто его тонкое, музыкальное ухо уловило, о ч„м мы шептались. Я не мог выдержать, залился смехом, которому ответил смех сэра Уоми, отворившего дверь своей комнаты.
Увидав наши фигуры с горшками цветов, имевшие, вероятно, довольно комичный вид, сэр Уоми сказал: – Да это целая свадьба! – Он ласково вв„л нас в комнату, взял у каждого цветок и обоих обнял, благодаря и говоря, что развед„т по клумбе фрезии в сво„м саду, присвоив им название морской и сухопутной.
Очень внимательно осмотрев цветы, сэр Уоми позвал своего человека и вместе с ним упаковал их в нашу корзинку, обильно полив водой и цветы, и прикрывавшую их траву, приказав завернуть корзинку в несколько слоев бумаги и в грубое мокрое полотно. Слуга исполнил приказание и вместе с вынырнувшим откуда-то Верзилой, взявшим чемодан, пош„л на пристань.
Много народа было здесь. Были и такие, кого я совсем не знал; кое-кого видел мельком; а из хорошо знакомых присутствовали только турки, Строганов и князь.
Для каждого у сэра Уоми находилось ласковое слово. Мне он сказал:
– Ищи радостно, – и вс„ ответит тебе. Цельность чувства и мысли скорее всего приведут тебя к Флорентийцу. О брате не беспокойся. Выработай ровное отношение к нему. Наль – не Анна.
Я приник к его руке, ошеломленный этими словами, служившими ответом на самые зата„нные мои мысли.
Все проводили сэра Уоми до коляски, в не„ сели И., Ананда и Хава. Я спросил И., не навестить ли нам с капитаном Жанну, на что он ответил одобрением, сказав, что зайд„т с Анандой за нами.
Экипаж завернул за угол и скрылся из глаз. Вздох сожаления вырвался у всех, а князь плакал, как реб„нок. Я подош„л к нему и предложил пойти с нами к Жанне, говоря, что туда приедут И. с Анандой, как только проводят сэра Уоми.
Он согласился, попросил подождать его несколько минут, видимо обрадовавшись случаю не оставаться сейчас дома. Я понимал его состояние, потому что у самого горла ощутил рыдание и подавил его с большим трудом. Как ум ни говорил мне, что надо сделать над собой усилие и перейти в иное, не унылое настроение, – ощущение мо„ снова было близким к тому, что я испытывал в комнате брата, сжигая письма.
– Какая страшная вещь – разлука, – услышал я голос капитана, как бы отголосок собственной мысли.
– Да. Надо что-то понять, какой-то ещ„ неведомый нам смысл всего происходящего. Научиться воспринимать вс„ так, как говорит и делает сэр Уоми: «Не тот день считай счастливым, который тебе прин„с что-то приятное; а тот, когда ты отдал людям свет своего сердца». Но мне до этого ещ„ так далеко, – сказал я со вздохом.
– Для тебя далеко, – задумчиво ответил мне капитан, – а для меня, боюсь, и вовсе недостижимо.
Князь вышел к нам, извиняясь, что заставил ждать и мы пошли по знойным, как раскал„нная печь, улицам, ища тени, что мало, впрочем, помогало.
В магазине мы застали обеденный, – или вернее, связанный с жарой, как всюду в Константинополе, – перерыв. Анна сидела внизу у шкафа, в кресле, за работой, а Жанна вс„ ещ„ лежала наверху, хотя уже поднималась ненадолго и пыталась работать.
Анна была бледна, она похудела. Но в глазах е„ уже не было убитого выражения и того отчаяния, какое я видел в них здесь же, во время разговора с сэром Уоми.
На низкий поклон капитана она приветливо улыбнулась и протянула ему левую руку, говоря, что не может оставить зажатых в правой руке цветов.
Он почтительно поцеловал эту дивную руку со сверкавшим на ней браслетом. «Боже мой, – думал я. – Как страдание и соприкосновение с людьми, одар„нными силами высшего знания, меняют людей! Ещ„ так недавно я видел эту гордую красавицу возмущ„нной откровенным мужским восхищением капитана. И он, стоящий перед нею сейчас так уважительно, с такими кроткими и добрыми глазами, – да куда же подевались капитантигр и Анна с иконы? Тех уже нет; нет до основания; а живут новые, – вместо тех, умерших».
Я превратился в «Л„вушку-лови ворон», мысли закипели в моей голове, наскакивая друг на друга, одна другую опрокидывая, не доходя ни в ч„м до конца, – точно решая вопрос, лучше ли, надо ли, так меняясь, – умирать людям, превращаясь в совершенно иные существа? Зачем?
Мне казалось, я вижу и слышу вопли и стоны тысяч душ, носящихся среди хаоса и оплакивающих свои заблуждения, непоправимые ошибки и молящих о помощи.
– Левушка, что с вами? – услышал я нежный и слабый голосок Жанны.
– Ах, это вы, Жанна? – вздрогнул я, опомнившись. – Я хотел к вам подняться, да, по обыкновению, задумался и тем вынудил вас спуститься вниз,
– ответил я, здороваясь с Жанной.
– О, это ничего. Князь мне помог сойти. Ах, Левушка, как же вы переменились после болезни. Вы ничуть не похожи на господина младшего доктора, который утешал меня на пароходе. Дети спят, а то, пожалуй, они бы вас сейчас и не узнали. Вы совсем, совсем другой; только я не умею сказать и объяснить, в ч„м перемена, – говорила Жанна, усаживая меня и князя в углу магазина.
– Всегда кажется, что переменились люди, которых видим, потому что в самом себе перемену человек замечает с трудом. И только если что-нибудь огромное входит в его жизнь, – только тогда он отда„т себе отч„т, как он переменился, как выросли его силы и освободился дух.
Вы, Жанна, кажетесь мне не только изменившейся, но вы точно сгорели; и вместо прежней Жанны я вижу страдающее существо. Что с вами, дорогая? Ведь нет никаких причин так тосковать и плакать, – нежно целуя крохотную, детскую ручку Жанны, сказал я.
– Ах, если бы вы знали, вы бы не целовали этой руки, – вытирая катившиеся сл„зы, ответила мне Жанна. – И перед князем я виновата, и перед Анной, и перед И., ах, что я только наделала и как мне теперь вс„ это исправить? – сквозь сл„зы бормотала бедняжка. – Я бы уже была здорова, если бы раскаяние меня не грызло. Нигде не нахожу себе покоя. Только когда лежу в кровати, – может, от полога, которым доктор И. закрыл мой уголок, веет на меня успокоением. Когда мне бывает очень плохо, я прижмусь к нему лицом – и станет на сердце тихо!
Я случайно взглянул на Анну и поразился перемене в ней, Склонившись впер„д, глядя неотрывно на Жанну, точно умоляя е„ замолчать, она сжимала в руках работу, а сл„зы капали на е„ грудь одна за другой. Я понял, какая мука была в ней, как она оплакивала предназначавшийся ей и не полученный хитон, наш отъезд без не„ и сво„ неверное в эту минуту поведение.
– Анна, – крикнул я, не будучи в силах выдержать е„ муки. – Отсрочка – не значит потеря. Анна, не плачьте, я не в силах видеть этих сл„з; я знаю, что значит в тоске безумно рыдать, словно на кладбище.
Не думайте сейчас о себе. Думайте об Ананде; о том огромном горе, разочаровании и ответе его за вашу ошибку, которые легли на него, – упав перед ней на колени, говорил я. – Скоро, сейчас, Ананда и И. придут сюда. Неужели возможно встретить их таким убийственным унынием, после того как они проводили сэра Уоми? Неужели любовь, благодарность и радость, что они живут сейчас с нами, могут выражаться только в слезах о себе.
– Встаньте, Левушка, – обнимая меня, сказала Анна. – Вы глубоко правы. Только горькая мысль об одной себе заставила меня опять плакать. А между тем, я уже вс„ поняла, и вс„ благословила, и вс„ приняла.
Сядьте здесь возле меня на минуту, дружок Левушка. Поверьте, я уже утихла внутри. Это отголосок бури, с которым вы вовремя помогли мне справиться. Много лет я думала, что в сердце мо„м жив„т одна светлая любовь. Я убедилась, что там ещ„ лежала, свернувшись, змея ревности и сомнений.
Слава Богу, что она развернулась и раскрыла мне глаза. Ананда получил удар, но вс„ же смог удержать меня возле себя так, чтобы я не выпустила его руки из своей. Вы напомнили мне, что мои сл„зы задевают вс„ его существо, что он их ощущает, как сл„зы гноя и крови. Я больше плакать не буду; вас благодарю за ваши слова, они помогли мне.
Она вытерла глаза, подошла к Жанне и, нежно е„ обняв, вытерла и е„ сл„зы платком сэра Уоми.
Надрыв, который я пережил, почти лишил меня чувств. Я неподвижно сидел в кресле; сердце мо„ билось, как молот; в спине, по всему позвоночнику точно бежал огонь; я с трудом дышал и, как мне казалось, падал в пропасть.
– Левушка, ты всех здесь напугал, – услышал я голос Ананды и увидел его возле себя. – Выпей-ка вот это; я думал, что ты сильнее; а ты вс„ ещ„ слаб,
– и он подал мне рюмку с каплями.
Вскоре я совсем приш„л в себя, спросил, где И., и узнав, что он прош„л к Строганову и вскоре тоже будет здесь, совсем успокоился.
Я обв„л всех глазами, заметил, что Хава пристально смотрит на меня, в то время как все остальные имеют смущ„нный вид. Я взял руку Ананды, неожиданно для него подн„с е„ к губам и сказал:
– Простите мне, Ананда, Я немного половиворонил, чем всех расстроил и прив„л в такое состояние, что они теперь больше похожи на утопленников. Вот, вы тоже думали, что я крепче; и я обманул ваше доверие. Это мне очень больно; я постараюсь быть сильнее. Но ведь это вс„ пошло от вашей дервишской шапки, – улыбнулся я.
– Нет, мой мальчик, ничьего доверия ты не обманул. И никто здесь не мог обмануть и не обманул меня. Вс„, что вышло не так, как я предполагал, совершилось только потому, что я был в старинном долгу и хотел поскорее вернуть его сторицей. Я не понял, что не следует так ускоренно двигать людей впер„д. Зов да„тся однажды; я же дал его дважды, за что и понесу теперь ответ.
Я не вс„ понял. Какой, когда и зачем да„тся зов? Но я понял, что он дал его вторично Анне и что этого не надо было делать.
Голос Ананды – и всегда неповторимо прекрасный – н„с в себе на этот раз такую нежность, утешение, такую простую доброту, что все утихли, всем стало легко, чисто, радостно. Лица у всех прояснились и стали добрыми. Каждый точно вобрал в себя кусочек энергии самого Ананды, и когда через некоторое время вошли И. и Строганов, – ни на одном лице уже не было ни
