Окунько, Окунь, и Петр Реньков, Лысый. Все четверо входили в банду Демьяна – Леонида Борисовича Демьянова, – промышлявшую грабежами, угоном автомобилей, а в последнее время выполнявшую заказы некоего Ачила Адаева, бывшего боевика в отряде Басаева, ныне жителя Грозного, продолжавшего террористическую деятельность и состоявшего в руководстве одной из подпольных чеченских организованных преступных группировок.
На Демьянова Ачил вышел через Ивана Степановича Коробко, более известного в криминальном мире просто как Степаныч. Это был старик 73 лет, чуть ли не половину своей жизни проведший за решеткой и одиноко проживавший на данный момент в собственном старом доме на окраине города. Степаныч одно время сидел вместе с Демьяновым и Кожановым, хорошо знал их, как и Адаева, также бывшего своего солагерника. Старый дом Коробко в Блачинске по улице Сахарова являлся базой банды Демьяна – там бандиты собирались вместе перед тем, как, обсудив детали, выйти на преступление. До появления Ачила их деятельность ограничивалась только грабежами, кражами, иногда разбоем – без убийств. С появлением Адаева все изменилось, и сегодня банде предстояло выполнить кровавый заказ. Это особо не смущало бандитов; тем более гонорар за предстоящее дело был назначен столь высокий, что ради него отморозки согласились бы на любое преступление.
Остановив «Ниву» перед лесополосой и собственно коттеджным поселком, Гусин взглянул на Кожанова, назначенного Демьяновым старшим.
– Приехали, Кожан! За лесополосой – поселок; крайняя усадьба, почти у озера, – усадьба Голубева.
– Вижу! – ответил Кожанов. Взглянул на часы. – Раньше времени приехали. Придется обождать, пока стемнеет. А темнеет сейчас быстро, не май месяц.
– Скажи, Кожан, а Демьян нам точно отвалит по пол-лимона сразу по возвращении? – сзади спросил Реньков.
– Сказал, что сразу. Ачил ему бабки уже передал.
В разговор вступил Окунько:
– И на хрена чеченцу сдался этот Голубев? Можно было и пожирней карася выцепить. В этом же поселке.
Кожанов повернулся к нему:
– Ты будь доволен, Окунь, что теперь по наводке работать будем. Что скажут, то и делаем. И за приличные бабки, а не за эту мелочь, что сшибали сами. Где бы мы без Ачила за один вечер сняли бы сразу два лимона?
– Это верно. По наводке работать можно. Главное – самим макушку не ломать, кого, где и когда бомбануть так, чтобы к ментам не попасть. Заказ отработать – совсем другое дело.
– Вот и не спрашивай ерунду, на хрена сдался Ачилу голубок Голубев вместе с его семьей. Нас это не касается… Так, время идет; сидеть нам тут всем не по кайфу. И дело надо готовить. Так что, давай, Лысый, иди-ка ты к усадьбе.
Реньков нагнулся к сиденью Кожанова:
– И че там делать?
– Не кипеши, слушай! Пройдешь к усадьбе берегом озера, дождь как раз в жилу. Дохряешь до заднего забора, найдешь место, откуда просматривается территория, поглядишь, что к чему. Демьян говорил, хату охраняет один пацан, спать Голубевы ложатся обычно в одиннадцать. Значит, в полдвенадцатого начнем! Кто и что будет делать, скажу позже.
– А что за сявка охраняет голубков? – поинтересовался Гусин.
Кожанов усмехнулся:
– Между прочим, сявка, как ты охранника назвал, в десанте служил, воевал. Так что с ним не все так просто.
Реньков воскликнул:
– Да ладно, тоже Рэмбо нашелся, я лично этого десантника удавлю. Пикнуть, козел, не успеет!
– Все слышали? – спросил Кожин. – Я никого за язык не тянул. Лысый сам напросился мочкануть охранника. Значит, так тому и быть!
– И мочкану!
– А у тебя другого выхода нет, Лысый. Либо ты его, либо он тебя. Но учти: не справишься, поднимется шум – за срыв отработки заказа ответишь по полной.
– Вот только пугать меня не надо, ладно, Кожан?
– Я и не пугаю. Здесь все давно пуганые. Чего ждем?
– Так мы не в «Форде» Демьяна, в «Ниве» задних дверей нет!
Кожанов вышел из машины, откинул к передней панели спинку сиденья, позволив и Ренькову выбраться наружу, поднял ворот пиджака:
– Черт! Ну погодка сегодня выдалась. Будто не август, а октябрь на дворе.
– Самое то! Следы смоет!
– Это на улице, а в хате? Представляешь, сколько грязи нанесем?
– Ничего! Как выйдешь к усадьбе да выберешь место, отзвонись по мобиле.
– Лады!
Реньков спустился к песчаной береговой полосе и направился вдоль озера к поселку. Кожанов сел на прежнее место, достал фонарик и лист бумаги, на котором были нанесены схемы усадьбы и дома Голубевых, задумался. Впрочем, ненадолго. Уже через десять минут его сотовый телефон провибрировал сигналом вызова.
– Слушаю!
– Я у задней калитки забора. Тут щели приличные, к тому же фонарь у бани не светит; отсюда вижу дом и охранника на скамейке под навесом. Только что присел – видно, территорию обходил; ветровка у него мокрая, снял ее, повесил на скамью. В доме свет и на первом, и на втором этажах. На первом – в двух окнах гостиной, на втором – в одном. Там наверху наверняка девка голубков уроки учит.
– Какие уроки, придурок? Сейчас у школьников каникулы, а дочери Голубевых 14 лет; значит, она либо в восьмой, либо в девятый класс пойдет! Уроки…
– А чегой-то я придурок, Кожан? Ну, забыл про каникулы, и че?
– Ниче! Смотри за территорией и домом. Кстати, как тебе охранник? Сявка?
– Пацан как пацан, я его сделаю!
– Конечно, Лысый! Только все же помни, что он в ВДВ служил…
– У меня корешок в бригаде спецназа ГРУ два года оттрубил. Хлеборезом. И с виду крутой, накачался в столовой. И тоже базарил, что в Чечне был, а чуть…
Кожанов прервал Ренькова:
– Хорош базарить! Будет еще время поговорить, сейчас работай.
Старший группы бандитов отключил телефон. Выключил мобильник и Реньков, сплюнув в траву. Проклиная дождь, он припал к щели между столбом и плитами металлического профиля, из которых и состояла задняя часть забора усадьбы Голубевых. Кожанов тем временем вернулся к схемам.
Вскоре Реньков вновь позвонил:
– Кожан! К охраннику из дома вышел Голубев.
– Проверяет службу?
– Ну, что-то вроде… Присел рядом с ним. О чем-то разговаривают.
– Хозяин снизошел до общения с челядью?
– Хрен его знает. Закурили. Да, еще дым из каминной трубы ослаб. Почти не виден.
– Значит, на покой собираются голубки, а хозяин вышел проветриться перед тем, как трахнуть свою женушку на сон грядущий.
– Скоро оттрахается, козел!
– Он – да, а бабе еще придется корячиться. И не только ей… Я все понял, продолжай наблюдение.
И Кожанов отключил телефон, положив его в карман рубашки.
– Чего там, Кожан? – спросил Окунько.
– Все путем. Хозяин прогуляться вышел.
В половине одиннадцатого Реньков сообщил, что Голубев вернулся в дом, охранник продолжает сидеть на скамье. Спустя десять минут передал, что свет в доме погас.
