истерике, обморокам, но такого опасного спокойствия не ожидал и воспринимал поведение Виктора нервно.
– Что, героя из себя строишь? Ради кого и чего ты сейчас сдохнешь?
Виктор плюнул прямо в лицо Хасану, тем самым прервав этот словесный понос. Хозяин бандитского логова достал платок и медленно вытер лицо.
– Ну что ж, свинья, отправляйся на корм шакалам! Трость! – приказал он своему телохранителю.
Но Хасану не суждено было совершить очередное убийство. Виктор, повернувшись, выбросил прямо под ноги палачу смертельный сюрприз. Феликс и увлекаемый им Валентин бросились на землю.
Яркая вспышка и оглушительный взрыв потрясли плато. Горы, подхватив эхом удаляющийся отзвук взрыва, наконец смолкли. Поднятая густая пыль постепенно рассеивалась под слабым ночным ветром. Феликс поднялся. На месте, где еще недавно стояли Хасан и его телохранители, образовалась небольшая воронка. Обезображенные трупы палачей валялись в неестественных позах. У самого Хасана вся нижняя часть тела была разворочена, от головы осталась только затылочная часть – видимо, в последнюю секунду он машинально посмотрел себе под ноги. Телохранители, вернее, их тела, пострадали меньше, но и они погибли мгновенно – вся мощь взрыва досталась им троим. Невдалеке валялась трость. Феликс подобрал ее и подошел к краю пропасти, где недавно стоял Виктор, затем отчаянным жестом закинул ее в пропасть. Все было кончено!
...Феликс, оторвавшись от воспоминаний, посмотрел на часы. Времени прошло достаточно, чтобы Виктор отдохнул. Пора домой. Он рассчитался, вышел из кафе и, подняв ворот куртки, под дождем направился домой – туда, где его впервые за последние месяцы не поджидало одиночество, где были рады его приходу.
Часть II
КРОВЬ НА ИГЛЕ
Тем временем в другом городе, за сотни километров отсюда, Семен Дмитриевич Гальянов, удобно расположившись в кресле своего уютного кабинета, ждал телефонного звонка. Час был поздний, но ему было не до сна. Бессонница за последнее время стала неотъемлемой частью его существования. Тишь кабинета, мерное постукивание старинных часов, мелкая дробь осеннего затяжного дождя в широкое окно – все это располагало к размышлению. А поразмышлять было о чем. Уже не в первый раз он анализировал свой жизненный путь. О чем думал Семен Дмитриевич? Что тяготило его и лишало нормального сна? Его, внешне добропорядочного, интеллигентного и благополучного во всех отношениях человека?
А дело было в том, что несколько последних лет Семен Дмитриевич Гальянов вел двойную жизнь.
Внешнюю – жизнь одного из заместителей главы администрации не самой провинциальной области в центре России.
И тайную – тщательно скрытую от посторонних глаз, требующую постоянного нервного напряжения, жизнь одного из руководителей преступного сообщества, промышлявшего преимущественно поставкой в регион и дальнейшим распространением наркотиков.
Семен Дмитриевич неоднократно задавал себе вопрос, особенно в такие бессонные ночи: как он, человек в принципе неплохой, искренне не желающий никому зла, стал тем, кем стал? Как дал втянуть себя в опасный, грязный бизнес? Семену Дмитриевичу было очень жалко себя, но он, как человек, способный к объективному самоанализу, прекрасно понимал, как ни горько это признать, что во всем виноват только он сам и никто другой. Виноват в том, что вступил на опасный путь, ведущий в никуда. Хотя и некоторые обстоятельства сыграли немаловажную роль, но у него всегда был выбор. Выбор жесткий, но был. И вот тогда холодный расчет и прессинг отца – одного из партийных бонз уже исчезнувшей, как Атлантида, страны – сыграл, как ни странно по отношению к собственному сыну, свою роковую роль. Если бы Гальянов не подчинился в свое время безжалостному решению отца, то все было бы совершенно по-другому.
Учился он на «отлично» и, как правило, учеником был заметным. Постоянное к нему внимание со стороны школьного руководства воспринимал как должное. Тогда он считал, что благодаря только своим способностям являлся лучшим учеником. В то время он и предположить не мог, что положение отца могло как-то влиять на его школьные успехи. По ненавязчивому совету отца Семен Дмитриевич легко поступил на юридический факультет университета и здесь увлекся комсомольской работой. Именно в это время у него проявилось желание не только быть первым среди равных, но и занять какой-нибудь руководящий пост, имея уже в своем распоряжении подчиненных. Он стал активно проявлять себя на комсомольских собраниях, болезненно завидовал членам комитета комсомола университета и особенно его секретарю. Тогда он, еще просто Сеня, поставил перед собой задачу – пробиться в комитет и возглавить его. Когда это удалось, он был на вершине счастья. И вновь никак не связывал отца со своим продвижением, ставя в заслугу только свои личные качества. Семен Дмитриевич вспоминал, какие это были годы, годы успеха, удовлетворения его заветных желаний. Он быстро научился ориентироваться в обстановке и действовал так, как было выгодно руководству университета. Активная, даже сверхактивная его деятельность не могла не отразиться на учебе, но даже когда он выходил на экзамен совершенно неподготовленным, то неизменно получал отличную оценку и воспринимал это как признание его заслуг в общественной деятельности. Семен Дмитриевич упивался своей значимостью.
Учеба подходила к концу, и Семен Дмитриевич вступает сначала в кандидаты, затем в члены КПСС. Дальнейшее его продвижение было предрешено. И по окончании университета с красным дипломом Семен Дмитриевич не идет на подготовленную должность в прокуратуре, а убеждает Дмитрия Георгиевича, своего отца, помочь ему определиться в райком комсомола. Высокий чин Дмитрия Георгиевича сыграл свою роль: тот не стал мелочиться, и на очередном пленуме райкома Гальянов-младший был представлен сразу как кандидат на должность первого секретаря. Статус человека, представившего Семена Дмитриевича, был настолько высок, что решение было изначально предопределено. Единогласно он становится важной общественно-политической фигурой – первым секретарем городского райкома ВЛКСМ и как следствие – членом бюро райкома партии. И это в двадцать два с небольшим года! Настоящий триумф.
Надо отдать должное, в работу Гальянов ушел с головой. Он видел, как с неприкрытой недоброжелательностью, замешанной на зависти, относились к нему его подчиненные и коллеги по бюро партии, и поэтому своей работой старался доказать, что он занимает свой пост не случайно и вполне соответствует ему. Отец, казалось бы, не обращал особого внимания на деятельность сына и не вмешивался в его жизнь. Семен Дмитриевич считал себя личностью самостоятельной, результатом чего явилась его свадьба с выпускницей медучилища – миловидной и скромной Татьяной. Отец попытался было им помешать, но Семен Дмитриевич сделал все по-своему, правда, тихо и быстро, поставив родителей перед свершившимся фактом. Реакции, как ни странно, не последовало никакой: мать, как говорится, права голоса в семье не имела, а отец только пожал плечами – смотри, жить тебе, не ошибись.
Даже сейчас, когда все кардинально изменилось, этим своим поступком Семен Дмитриевич гордился. Жизнь с Татьяной складывалась удачно, да иначе и быть не могло, они любили друг друга. Рождение дочери еще больше укрепило семью. Как тогда он был счастлив – прекрасная семья, любимая работа, удовлетворенное самолюбие. Это время Семен Дмитриевич вспоминал с щемящей теплой тоской. Если бы все так и осталось, но...
В стране начинались очередные перемены, и старые партийные кадры все более становились невостребованными. Зашаталось и положение самого Дмитрия Георгиевича. Человек холодно-расчетливый, он понял, что ему пора уходить, но терять то, что с таким трудом было достигнуто, ох как не хотелось. Значит, нужны новые связи и продвижение сына. Поэтому однажды из райкома Семена Дмитриевича вызвал к себе отец, но не домой, а в свой огромный кабинет.
Ничего хорошего вызов этот означать не мог. Семен Дмитриевич это понял, как только переступил порог кабинета. Он до сих пор помнит почти дословно разговор, так круто изменивший его дальнейшую жизнь.
– Проходи, садись.
– Папа, я не пойму, зачем ты вызвал меня сюда? Ведь мы могли поговорить и дома.
– Я сделал это для того, чтобы ты в полной мере осознал всю серьезность того, что тебе предстоит услышать.
И Дмитрий Георгиевич начал говорить, говорить безжалостно, в корне переворачивая мировоззрение
