заместителя начальника по оперативной работе капитана Ивлева.
Такое у полковника Махова было правило, одно из многих. Он любил, чтобы у него в отделе все было по порядочку. Даже в одежде Махов требовал этого самого порядочка. Обязательно галстучек, рубашечка с отглаженным воротником. Чтобы был вид.
– Оперативник должен выглядеть привлекательно и интеллигентно. Нравиться людям, – неустанно повторял он, если кто-то приходил на работу неопрятно одетым.
Сам же всегда начищенный, наглаженный, как администратор большого театра. Кстати, этим он нравился подчиненным.
За небрежность доставалось только старшему лейтенанту Квасову. Его полковник недолюбливал.
– Если человек небрежен в одежде, значит, он небрежен во всем, – выводил он такое странное заключение.
Но старший лейтенант Квасов и не старался понравиться полковнику.
– Я тут не на смотринах. По работе есть ко мне замечания? – говорилось это несколько резко, но такой уж он был человек, лейтенант Квасов.
По работе к нему замечаний не было.
Кое-кто в отделе поговаривал, что Квасов нарочно давит полковнику на больной зуб, чтобы тот посодействовал его переводу из отдела в дежурку. Махову как-то об этом доложили, и он категорично заявил:
– Ни о какой должности дежурного пусть не мечтает. Будет работать оперативником. Будет плохо работать – уволим.
И пора бы уже представление на очередную звездочку подавать на лейтенанта Квасова, но полковник не торопился.
– Рано еще, – сказал полковник, когда капитан Ивлев решил заступиться за Квасова. – Неважный из него оперативник. Пока не вижу успехов в работе.
Ивлев попытался прозрачно намекнуть, что уже по сроку старший лейтенант дозрел до капитана, но отстоять сослуживца так и не сумел.
– Если будет так работать, то и на пенсию лейтенантом уйдет, – сказал полковник, как отрезал.
Ивлев-то знал, что имел в виду Махов. До него тоже доходило, что Квасов частенько приходит на работу в похмельном состоянии.
– А что я, если оперативник, не такой человек, как все? – парировал Квасов. Но полковник Махов даже не изволил утруждать себя ответом на неуместный вопрос.
– У нас здесь розыск. Розыск! – повторял он многозначительно, растягивая последнее слово по слогам. И все оставалось как есть. Полковник не спешил с аттестацией на очередное звание Квасову, а старший лейтенант нарочно старался досадить начальнику.
Капитана Ивлева Махов уважал и всячески к нему благоволил. Старательный капитан нравился ему. Не ходит, ничего для себя не клянчит, работает на совесть. И очень ответствен. Может, себя молодого в нем видел. Когда-то тоже вот так рвался за десятерых, не чурался самой грязной работы. И трудности были, и все прочее. Вспоминать неохота. И ведь ничего себе не нажил.
Вот и Ивлев такой. И хотелось порой сказать полковнику Махову жалеючи, что не стоит так надрываться, забывать о себе, о жене, да язык не поворачивался. Нельзя. Потому что на таких фанатиках и держится розыск. Жалел Ивлева, хотелось как-то помочь. И когда в отделе встал вопрос о назначении заместителя начальника по оперативной части, полковник поставил на эту должность капитана Ивлева, чтобы дать ему возможность служебного продвижения в случае своей отставки.
– Достойная замена будет, – говорил он про капитана Ивлева.
Некоторые в отделе стали коситься на Ивлева, за глаза называя его подхалимом. Но капитан в этом грехе был не замаран. Да только не станешь каждому объяснять.
Когда Ивлев без стука вошел в кабинет полковника Махова, тот недовольно поднял седые брови. Из- под бровей сверкнул грозный взгляд, но, увидев своего зама, Махов подобрел.
– Ну, что у нас по банкиру, Алексей Иванович? Мне вчера звонили из совета директоров Центробанка, интересовались. Волнуются денежные чиновники, – сказал Махов, жестом руки предлагая Ивлеву сесть.
Махов был человеком не трусливым и не любил нажима сверху. Но и особенных возражений вышестоящим себе не позволял. Жизнь научила его многому. «Так спокойней», – считал он и всегда учил своих подчиненных золотому правилу – не связываться, не перечить начальству.
– Плетью обуха не перешибешь, – поучительно говорил он.
Ивлев прошел к столу, сел на мягкий стул, положил перед собой на полированную поверхность стола папку с рапортом.
– Кое-что есть, Константин Сергеевич. Но пока об успехах говорить рано, – сказал Ивлев. За годы работы в угро капитан Ивлев приобрел привычку не распространяться по уголовным делам до их полного завершения.
Излишние, а тем более ненужные разговоры запросто могли помешать, а еще хуже – навредить.
Махов к подобным вещам относился с пониманием, сам придерживался такой точки зрения. Потому что знал – капитан Ивлев оперативник хороший. Сразу от него многого не требуй, и все получится как надо.
Услышав такой ответ капитана, Махов понимающе кивнул.
– Правильно. И журналистам так отвечай. Целыми днями у ворот крутятся, информацию просят. Бондыря хорошо знали. У всех на виду был. Человек общительный, со связями. Многих политиков поддерживал материально. В совет директоров входил. Слышал, что он с самим премьером поддерживал приятельские отношения. Когда-то тоже, видишь ли, работал в Министерстве иностранных дел. Одно лишнее слово – и неприятностей не оберешься. Ты, Алеша, поднажми с этим делом. Все другое отложи, а этим займись. Наш генерал меня уже тоже терзать начинает. Я, конечно, знаю, что ему ответить, но сам видишь, какое нынче время. Кому-то все с рук сходит, а кому-то…
– Я все понимаю, Константин Сергеевич.
– Тогда хорошо. Давай, Алеша. А то ведь нам с тобой в первую очередь не поздоровится.
С этим вопросом было покончено, и Ивлев положил перед Маховым приготовленный рапорт.
Не задавая лишних вопросов, полковник взял исписанный лист и стал читать.
– Так. Ладно, – сказал он несколько угрожающим тоном, когда прочитал рапорт. – Я дам указание поставить твой телефон на прослушивание. Надо будет им потом припечатать угрозу с целью повлиять на следствие. Запишем голос. Все сделаем как надо. Я не думаю, что это шутка. А по Орехову-Зуеву ничего не получится. Номера ты не запомнил. Свидетелей нет. Сам понимаешь, доказать не удастся. Все очень даже подозрительно. – Махов сидел и задумчиво смотрел на карту Московской области. – Знакомый городишко.
Ивлев посмотрел на полковника с явным интересом. Откуда полковник Махов мог знать какой-то провинциальный город на самой окраине Московской области?
– Были дела по ореховской шпане. Одно время весь сброд криминала там оседал. Сто первый километр, слышал?
– А как же! Место известное, – кивнул Ивлев.
– Еще как известное. Было время, из Москвы всех рецидивистов туда выселяли. Тоже мне, Сибирь- матушка! Для бешеной собаки семь верст не крюк. Они оттуда прямиком сюда, в Москву. Приедут, наворочают дел – и отсиживаться в эти самые Петушки.
– Знаменитые цыганские дела? – позволил себе Ивлев перебить полковника.
– И не только. Мне тогда раз десять приходилось выезжать в эти Петушки и Орехово-Зуево. – Полковник предался приятным воспоминаниям, отразившимся на его лице. Лицо словно бы засветилось, а глаза заблестели. И будто бы годами стал полковник моложе.
– Срок тогда все получили большой, а сейчас уже небось все на свободе. Молодняк уму-разуму учат. Криминальная среда живуча, – продолжал Махов.
– Да. – Ивлев был вынужден согласиться с ним, не найдя доводов для возражения. – Тюрьма для них дом родной.
– Точно, – теперь уже согласился и Махов. – Я бы еще дополнил: не только дом, но и школа. Туда
