БЕСПОЩАДНАЯ БОЙНЯ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА

предвидя, что эта авантю­ра скоро печально кончится для нас всех. Мы думали только о безумии войны, преступлениях, совершае­мых в жизни нашего поколения, и больше не гадали, как решат нашу судьбу звезды. Наша жизнь была каким-то промежутком между жизнью и смертью.

Так мы оказались на позициях под Ржевом30.

РОЩА ПОД РЖЕВОМ

Окопы

Кратковременные дожди и прохладные дни говорили о наступлении осени. В низинах собиралась желтая вода, зеленая тина обозначила территорию болота на всем простран­стве близ Ржева. Ольха, сбросившая листву, оказа­лась в болоте, с сосен и берез капала вода, гряз­ная, растоптанная трава прижалась к земле. Тем­ные от грязи ручейки текли по мокрым улицами. Земля набухла от влаги, и при каждом шаге сапоги погружались в нее. Грязная вода лилась на нас, ко­гда мы задевали ветви елей. Выйдя из палаток, мы отправились на передовую, чтобы занять окопы пе­ред деревней Табаково и лесной опушкой.

Очищали обувь от корок глины и тины, и в тяже­лых сырых сапогах медленно тащились по грязи. Все было пропитано влагой, в том числе одежда и хлеб. Ржавчина покрыла винтовки. Солнечные дни чередовались с ночными заморозками и выпадаю­щим снегом. Наступал сезон дождей, а мы не имели никакого убежища.

Окопы мы нашли заболоченными и частично за­топленными. Во временных бункерах и примитив­ных стрелковых укрытиях отовсюду капала вода. Ло­

шади, запряженные в повозки, падали, а они были ценнее солдат. Мы стойко несли все невзгоды и оживали в своих воспоминаниях, мечтая о возвра­щении домой. Постепенно привыкали к окопной жизни, как будто бы ничего не изменилось с про­шлого года. Такая же грязь и слякоть.

Только ландшафт был покрасивее. Кустарники ольхи, болотистые поляны и холмы с небольшими рощицами открывали перед нами какую-то груст­ную красоту и идиллическую отстраненность от все­го мирского. Мы снова проникали в тайну русской земли.

Больше уже не было никаких маршей, ночевали мы в избах и амбарах. А там, за окопами, вообще не было ни домов, ни конюшен. От Табаково остались только обгоревшие бревна, кирпичи, заброшенные огороды с замерзшими овощами, отдельные осины и грязные улицы. Бревна и доски служили нам для сооружения бункеров.

В основном наша жизнь шла в стрелковых око­пах. Бруствера защищали нас от огня легких ми­нометов, походные печи давали мало тепла. Дрова солдаты находили где-нибудь поблизости. Умыть­ся было негде, а походные кухни привозили еду только в сумерках, останавливаясь в отдаленном овраге. Почти ежедневно кого-либо убивало или ра­нило. Однако мы умели сохранять хорошее на­строение и старались держать себя в норме. Опас­ность стала будничной, и вылазки уже не казались такими страшными. Душа приспосабливалась к сво­ей участи.

В трехстах метрах перед нами лежали русские окопы, от них нас отделяла только поляна и колючая проволока. Постоянно щелкали винтовочные вы­стрелы, свистели над нашими головами снаряды и разрывались на бруствере окопов. Время от време­ни легкие минометы вели огонь по нашим окопам, и их снаряды падали рядом с ними. Снайперы дела­ли каждую попытку высунуться из окопа смертель­ной. Нас охватило какое-то безразличие, не то из-за склонности к фатализму, не то из-за надежды на Бога.

Как канатоходцы, мы передвигались по окопам между глиняными стенами. Дно окопов застилали досками или тонкими решетками, так как оно посто­янно стояло в воде. Многие солдаты заболевали от этой постоянной влажности и холода. Сырая глина покрывала коркой шинели и плащ-палатки, решетки из реек тонули в воде. Мы не имели возможности менять сапоги и портянки. В течение дня невозмож­но было отогреться, так как русские стреляли по дыму из печек, которые мы топили влажной древе­синой. В капониры стрелков мы могли попасть толь­ко через узкие отверстия ползком. Брезент заменял здесь дверь. Днем мы занимались чисткой оружия и шанцевого инструмента, а ночью дежурили по два или три часа, пристально наблюдая за нейтральной полосой, по которой могла проползти разведыва­тельная группа противника. Наблюдатели постоян­но ожидали, что их настигнет пуля или же прямое попадание гранаты размажет по брустверу мозги. Кишки, лоскуты кожи и кровь вмерзали затем в гли­ну. Останки убитого отскребали и закапывали. Од­нако зачастую тот или другой солдат находил непо­гребенные фрагменты тела своего приятеля и не мог узнать его.

Ночью мы засыпали тревожным сном. Карауль­ные постоянно чередовались, особенно вниматель­но следовало дежурить на рассвете, так как опас­ность нападения в это время возрастала. Мы охра­няли окопы по одному или же выходили на караул группой. В темноте было трудно что-либо заметить, мы видели только тени или лица лежащих рядом солдат. Сигнальные ракеты вырывали нас из мрака и погружали на несколько.секунд в свой яркий бе­лый, золотистый и зеленоватый свет. Эти бенгаль­ские огни взлетали над неподвижным ландшафтом, на опушке леса и бруствере окопов теряли свою си­лу и отбрасывали нас назад во тьму ночи. Туман па­рил над желтовато-коричневой травой. Каждый куст, каждый качающийся на ветру стебелек каза­лись угрожающими фигурами приближающегося врага.

После полуночи поднимающаяся на горизонте луна росла и выплывала из тумана красная и круг­лая, как будто кровь лилась из-за холмов. Ночь ос­вещалась мертвенным светом, словно открывалась таинственная сцена, на которой духи начнут играть свой спектакль. На небе появлялись и парили лег­кие серебристые облака.

Ночами сверкали звезды. Орион и Вега, Рыба, Близнецы и сверкающая лента Млечного Пути спо­койно вращались вокруг Полярной звезды. Им была безразлична и война и мир на Земле. Но трасси­рующие снаряды постоянно пересекали небесное пространство. Красота звездного неба нас не каса­лась. Нас уже приговорили к смерти. Смертельно уставшие, замерзшие, бессильные солдаты с тру­дом выходили на посты. Пулеметы долбили коротко и сухо, взрывались гранаты, и только это имело смысл в нашей жизни.

Наступило полнолуние, ночи на русском севере стали светлыми. Нейтральная полоса лежала в бе­лом тумане и слегка просматривалась. Вскоре и ночь стала для нас магическим днем. Мы видели те­перь землю далеко, вплоть до русских окопов. Ту­ман поднимался, ночной холод охватывал наши те­ла, и Морфей, божество сна, заставлял дремать, прислонившись к стенке окопа.

Утренний сумрак встречала тишина. Рассвет воспринимался как освобождение от страшной дей­ствительности. Красота этих часов была нам осо­бенно дорога после беспокойной ночи, полной страха и тягостного труда. Бесконечные пережива­ния в условиях постоянной опасности выматывали из нас всю душу. Жажда жизни заставляла преодо­левать и тяжкие испытания, и горестные мысли. Во­одушевление не оставляло нас даже в самые тяже­лые часы. Среди постоянной угрозы смерти мы зна­ли: пока еще живы!

Солнце опускалось, принимая апокалипсиче­ские краски. Каждая такая картина стала для нас ценностью, так как она лежала между днями, прове­денными на фронте, и возвращением домой. Ночь проходила, и с утренним сумраком начинался но­вый день, а затем и следующая ночь, приближая нас к чудесному прекращению авантюрного приключе­ ния.

Ночью мы вполне могли заблудиться, выходя из бункера на разведку. Выпрыгивали из затопленных окопов, бежали к нейтральной полосе в стремлении как можно скорее добраться до русской колючей проволоки. Благополучно возвратившись к себе, мы потом оценивали нашу вылазку с юмором как заме­чательно смелое предприятие.

Ночные заморозки усиливались, земля промер­зала, иногда мы чувствовали, что снег вот-вот нач­нет падать в наши окопы. Осень заканчивалась. На­чиналась зимняя война в России.

Мы вытащили нашу противотанковую пушку че­рез бруствер. Пересекли нейтральную полосу, пе­ретащили ее через воронки от снарядов. На другой день с удивлением обнаружили лошадь. Теперь она тащила пушку, и наше положение стало менее опас­ным. Жизнь продолжалась, однако смерть ежеднев­но поджидала нас.

Заснеженные дали

Наш бункер был построен невдалеке от лесной опушки в воронке из-под бомбы. Низкие кусты скры­вали траншеи, которые шли в обе стороны от бунке­ра. Вокруг лежала голая степь. Ночью мы стояли в карауле, выкапывая для себя окопчики саперными лопатами при свете ущербленной луны. Фейерверк сигнальных ракет рассыпался где-то вдали, и мы радовались, что живем в относительной безопасно­сти. Наш оборонительный порыв перешел в усталое выжидание.

Мы были удовлетворены тем, что в бункере бы­ло тепло, имелся стол и скамьи и предоставлялись возможности для нормального сна. Мы больше не нуждались в еде. Попивая бренди с горячим чаем, лимоном и тостами, удовольствовались этой ма­ленькой радостью жизни.

На фронте было беспокойно. Ночью, раздава­лись выстрелы, что-то трещало, сверкало и рвалось в окопах, вызывая у нас серьезные опасения. Но скоро снова восстановилось спокойствие. Стояли ясные дни, солнце светило так ярко, как могло быть только во время русской зимы с ее морозным кли­матом. Мы находили еще крохотные синие звездоч­ки замерзших маргариток и увядшую траву. Земля пока дышала свежестью. Мы сидели у печки. Дрова потрескивали, танцевали сполохи пламени, ветер пел в трубе, а снаружи сверкали звезды.

После полуночи тьма опускалась на землю. Не­бо затягивали плотные облака, задувал сильный ве­тер, потом шел снег, покрывая желтую траву на рав­нине. Снежинки кружились в воздухе над рощей, ос­тавляя белые пятна и ленты в низине, медленно покрывая почву белой простыней. Желто-серое не­бо нависало над землей. Раскрыв глаза, мы наблю­дали за этой картиной преображения природы. За все время, что мы стояли в карауле, душу не обре­меняли никакие заботы.

Зима долгое время оставалась еще довольно мягкой. Нас на этот раз против ожидания снабдили шерстяными вещами и утепленными ватой шинеля­ми. Доставили даже валенки, и солдатская жизнь стала намного легче.

Светло-синее небо, сверкающий снег на ветвях деревьев и на траве, блестящий в утреннем свете иней, спокойствие на фронте — таким мы любили этот мир.

Моим приятелям, занимавшим позиции у Оли-нина31, где проходило мощное наступление рус­ских, пришлось несладко. Они замерзали, страдали от обморожений, ночуя в заснеженных избах без пе­чек, болели, терпели крайнюю нужду, почти умирая с голоду. Оставшиеся в живых, как привидения, сбивались в кучку, стараясь обогреться. Я дежурил в бункере, не расставаясь с пистолетом, чтобы эти солдаты держали помещение в порядке и придер­живались устава.

Так я командовал во время второй зимней кампании32. Кроме этого, колол дрова, топил печку, варил кофе, писал и пел сам с собой. Только во вре­мя еды общался еще с одним солдатом.

В свете масляного светильника или свечи я си­дел за столом, слушал шелест и треск догорающих дров в печи и наблюдал за танцем языков пламени, грезил и убивал время. Мой товарищ, такой же оди­нокий мужчина, как и я, иногда подходил ко мне. Мы вспоминали свою мирную жизнь, военные переезды и наши планы, смотрели на падающий снег и в пого­жие дни выходили из окопа, вдыхая морозный воз­дух покрытого льдом мира.

Все, что казалось таким важным снаружи, тону­ло в мертвой тишине. Только душа была переполне­на изобилием картин и мечтаний. Я истощил все за­пасы своих прошлых воспоминаний. Ничего не ос­талось. Теперь лишь снегопад, танец огня в печи и лунный свет занимали мое воображение. Таким об­разом, я жил одиноко, как отшельник, далекий от войны и гремящего вокруг меня мира.

Сумерки. Я надевал камуфляжную форму, брал котелок и походную флягу, поднимал плащ-палатку у входа и выходил наружу.

Метель неистовствовала на равнине, я с трудом вдыхал морозный воздух заиндевевшими губами.

Покрывало танцующих, шатающихся и кружащихся хлопьев снега окутывало меня, штормовой ветер резал, как бритва, лицо. Я не видел неба, его закры­вало белое покрывало с сероватым оттенком. Снеж­ный покров беспрерывно рос под моими ногами. Я мог идти только маленькими шажками и с трудом замечал перед собой дерево или кустарник. Двига­ясь против бушующей метели, я пытался опреде­лить приблизительное направление к кухне. С воем и свистом метель неслась над землей.

Я шел долго, с трудом переставляя ноги, весь в поту, но так и не видел походной кухни. Наконец я вышел на какую-то тропинку, но она была мне не знакома. Здесь я никогда не был. Я понял, что за­блудился, тем более что сумерки погружали всю эту белую пустошь в голубовато-серую и чернильную тьму. Мне надо было срочно выходить на дорогу, чтобы не опоздать к раздаче пищи, и тут я внезапно увидел деревья, совсем рядом со мной показалась низкая роща. Это не была роща сказок, как мы ее называли, и ни лесная поляна, которые я хорошо знал. Теперь мне следовало бежать между оврага­ми, чтобы снова вернуться к нейтральной полосе.

Я испугался. Моя прогулка оказалась совсем небезопасной. Снег быстро стер мои следы, все во­круг расплывалось в какой-то серой дымке. Я боль­ше не знал, куда идти. В ушах звенело.