– Зачем не кушал?
– Не могу.
– Надо кушать. Отвар надо пить.
– Сказал же, не могу.
– Не будешь кушать – умрешь.
– А буду – выживу?
– Все во власти Аллаха.
– Конечно.
Старик сел на стул, убрав пищу.
Было заметно, что он хочет поговорить о чем-то серьезном.
Но либо не решается, либо не может сформулировать мысль так, чтобы она была понятна русскому.
– Кирхан? Скажите прямо, что вы намереваетесь делать со мной?
Чеченец начал издалека:
– Этот дом не мой. Это дом брата. Мой дом больше нет.
На секунду он замолчал. Прикурил сигарету.
– У меня был три сына. Три, – он показал на пальцах, – сейчас нет ни одного. Они не были боевиками, они были мирный люди. У каждого семья. К тебе приходила жена старшего сына. Однажды, весной, войска здесь ходил. Много солдат. Они увели старшего. Больше мы его не видели. А потом, рано утром, через неделю, я погнал отару. В небе летел самолет. Высоко. Я смотрел. Он улетел. Потом вернулся и летел низко. Я был за аулом. Из самолета вышел дым, и скоро мой дом взорвался...
Старик затоптал окурок сапогом.
– В доме был младший сын, его жена, мой жена и три маленький ребенок. Шесть человек. Мирный человек. Они умерли сразу. Бомба убила всех. Зачем стрелял летчик? Ты мне можешь сказать? А, русский?
Что мог ответить Сергей этому пожилому чеченцу?
– Нет. Не могу.
– Ты не можешь, я не могу, кто может? Скажи?
– Не знаю... Но про себя могу сказать, что воевал только против вооруженного противника. Напрасно никого не убивал! Стрелял, отстреливаясь, это да, но только когда защищался. А специально убить человека, кем бы он ни был, нет, не убивал.
– Ты был в Афганистан?
– Откуда? Я тогда еще учился!
– Мой средний был. Сержант-десант. Орден есть – Красная Звезда. Когда он узнал о гибели родных, пошел в райцентр. Пошел, чтобы найти правду и наказать убийцу-летчика.
Старик вдруг прервал рассказ, отвернувшись в сторону. Сергей, выдержав паузу, спросил:
– И что же?
Чеченец говорил через слезы:
– Он шел пешком, по обочине. Навстречу ехал танки. На них сидел солдаты. Один солдат выстрелил. Сын, последний сын, умер. На дороге. Пастухи видели, они и рассказали. А танки пошли дальше. Было три сына. Не осталось ни одного. И они не были боевиками. Их убили.
Видимо, Кирхан не мог больше говорить. Резким движением руки смахнул слезы и так же резко вышел. Дверь закрылась, Антонов остался вновь один.
Да. Что ни говори, а старик имел веские основания ненавидеть федеральную власть и служащих этой власти. Уничтоживших его детей, его мир, его счастье.
Женщина имела их, этих оснований, не меньше. Проклятая война. Сколько загублено и покалечено невинных жизней! И сколько еще будет жертв? Он, капитан Антонов, одна из них, одна из многих. И доказать что-либо старику он никогда не сможет.
Сергей привстал, боль немного отпустила. Допил отвар. Лежа, закурил сигарету, но тут же отбросил ее. Тошнота сдавила горло. Что же будет дальше? Старик не закончил свой рассказ и еще не вынес окончательный вердикт. От которого, собственно, и зависело: жить Антону или умереть.
В комнате-камере стояла неестественная, пронзительная тишина. Ни единого звука извне. Только оставшийся в памяти взгляд озлобленной чеченской женщины, печальный рассказ старого Кирхана и навязчивый припев:
Нетронутую пищу убрала другая женщина. Моложе первой. Эта на него даже не посмотрела. Она оставила еще одну большую пиалу отвара.
Сергей, с теми же трудностями, принял снадобье. После этого забылся тревожным сном.
