Горшков приказал:
– Выходи!
– Кудай-то?
– У-у, бля, как же вы меня, Стукачевы, достали! На кудыкину гору!
– В райотдел повезешь, что ли?
– Дальше, в областное УВД! Выходи! И прямиком в кабинет!
Стукачев сел за стол участкового. Николай устроился напротив. Достал два листа чистой бумаги, шариковую ручку, протянул односельчанину:
– Держи и пиши!
– А че писать-то?
– На одном листе объяснительную по факту хулиганства, учиненного тобой с утра в пятницу, на втором перечень претензий, которые имеешь ко мне, как к представителю правоохранительных органов, продержавшего тебя в камере без питания более суток! Все пиши! Быстро, но подробно!
Митяй взглянул на участкового:
– По хулиганству понятно, а вот по претензиям? Это че, жалобу на тебя, что ли, накатать?
– Считай, жалобу!
– Дурака нашел! Чтобы ты меня потом…
Николай перебил Стукачева:
– Хорош базарить! Пиши, на улице мать ждет, а дома благоверная Антонина!
– Что, отпускаешь?
– А на хрена ты мне сдался? Вместе со своим семейством? В отпуске я! Так что терять на вас время не имею никакого желания! Ружье конфискую, и, Митяй, предупреждаю: если выкинешь еще хоть один фортель, посажу! Понял?
– Понял, понял, Колян! Спасибо!
– Ты не болтай, а пиши!
Спустя двадцать минут участковый принял два листа. Один с объяснительной, исписанный на обеих страницах, второй с одной-единственной фразой: «Я, Стукачев Дмитрий Анатольевич, по факту задержания меня и содержания в КПЗ к участковому лейтенанту Горшкову никаких претензий не имею».
Ниже стояли подпись и дата. Николай прочел объяснительную. Положил листы в сейф:
– Ну вот, Митя, и все! Акт об изъятии ружья получишь позже. А теперь вали отсюда по-быстрому и помни о предупреждении. Первый шаг на зону, – Николай указал на сейф, подразумевая объяснительную, – ты уже сделал! Гуд бай, май френд!
Стукачев не понял:
– Чего?
– Эх, Митяй, ответил бы я тебе, да не могу при исполнении! Проваливай!
Бывший арестованный вылетел из кабинета. Николай закрыл сейф, достал пачку сигарет, закурил. Все! Со службой перерыв! Завтра приезжает Костя Ветров с семьей, и пошла эта служба к черту! И вообще, надо прощупать обстановку, как в ОМОН перебраться. Или СОБР. В боевые подразделения. В деревне и сержанта хватит.
Николай вышел из сельской администрации.
Стукачевых не было, но мимо шел дед Спиридон – заядлый самогонщик. Сколько помнил его Горшков, столько он и промышлял самогоноварением. Отец говорил, что Спиридон гнал сивуху всегда и при всех властях. Тем более сейчас, когда кругом царил бардак и вседозволенность.
Горшков окликнул Спиридона:
– Василь Василич!
Дед остановился:
– Ай?! Ты, что ль, Коль, кричишь?
– Я! Погоди, разговор есть!
– Погожу! Отчего с хорошим человеком не поговорить?
Николай подошел к Спиридонову:
– Вот только разговор у нас с тобой, дед, предстоит не из приятных.
– А я догадываюсь, об чем молвить хочешь, Колян. О самогоне! Угадал?
– Угадал, дед!
– Так вот что я тебе, сынок, на это отвечу. У меня дома газетка одна хранится, центральная, так в ней статистика прописана, сколько человеков в России за год гибнет от водки поддельной! Много, Коля, очень много. Тысячи! И это официальные циферки, а неофициально сколько на тот свет ушло по той же причине? Десятки тысяч. Если не сотни. Таперича ответь: от моего продукта, считай, за полвека хоть один отравился? Нет! Сколько стоит бутылка водки? Вот-вот, мой же первач, безопасный первач, втрое дешевле. Втрое! Я не деру с людей, в долг даю. Не все возвращают, да и бог с ними. У меня чистое производство, хоть, согласен, и незаконное. Но незаконное почему? Потому что те, кто от паленки разной деньгу хорошую имеют, и пишут
