добром не кончится, Хорь – мужик этот, постоянно сад свой пас, а один черт, лезли. Трезора его мы кое-как прикормили, так что лаять он лаял, но не бросался. И, главное, яблок-то не успевали набрать – Хорь засекал нас и гонял кнутом, а все равно с сумерками ломились к нему, как кабаны по камышам. Че ломились? Пацанами мы тогда были – лет по десять, не боле. Хорь, хоть и гонялся с кнутом, но почти никого не сек. Кто увертывался, где ветки да кусты спасали. Но вот однажды попали мы плотно. Помню, с Тихонком на бревнах возле керосинки сидели да семечки лузгали. Дом Хоря рядом. А у него была привычка – после работы махнет водки еще там, на центральной усадьбе, и мчит на своем «Восходе». Жена у него забитая какая-то была, да и немудрено – с таким муженьком жить, и пацан ихний, Петюня, наш ровесник. Башка у него не по резьбе еще с детства пошла. Так они к приезду Хоря ворота нараспашку, а он на скорости, красуясь, шасть туда с разворотом. И начинает, по пьянке, мозги своим вправлять. Вот и в тот раз, летит, гад, по сторонам не смотрит, а тут кошак тихоновский ему под колеса. Хлоп и переехал Ваську. Даже не оглянулся. Тихонок вскочил, хотел камнем в Хоря запустить, но тот уже в ворота проскочил, да и голышей подходящих рядом не было. Ну и разозлился Тихоня: «Прибью эту гниду за кота, завалю сволочь». А сам метр с кепкой. Ну, похоронили мы кошака и задумались, как Хорю за поступок его сволочной отплатить. Сначала хотели камнями подбить, но одумались вовремя: так и убить можно. Паштета травить жалко было, а котов Хорь отродясь не держал, не уживались они с ним. Короче, думали, думали, решили – пару яблонь ему загубить. Этой же ночью. Тем более он, видать, дома еще поддал – песни во дворе орал. Посчитали, ночью спать будет, козел драный. Только не угадали мы. Как всегда.
– Ну а дальше?
– Ты слушай. Сходили мы с Тихонком на первый сеанс в клуб и уже часов в десять-одиннадцать полезли. Тихон спер из дома кусок мяса – Паштету. Я прихватил лестницу, чтобы на заборе не корячиться. Осмотрелись по сторонам и вперед, на мины. Сначала все шло по плану. Выбрали яблони возле забора, залезли на них и стали прыгать на ветвях, пока те не обламывались. И… зазевались. Хорь появился, крадучись. Мы не заметили подхода. А когда я увидел его пьяную, злющую рожу, было поздно. Ясное дело, я винтом вниз и сразу на забор, про лестницу и не вспомнил. Повис, подтянулся и почти уже перемахнул, как козлина эта меня кнутом и достала. От души приложился Хорь. У меня аж слезы брызнули. Рубашка лопнула, спину как кипятком обдало. Да еще приземлился неудачно, на валун попал. Всю ночь потом маялся – спина болела. И такую ненависть я затаил на Хоря, слов нет объяснить. Думал даже из ружья отцовского кончить его. Тихонку тоже досталось. Поменьше, чем мне, но досталось. Это утром выяснилось, когда мы собрались совет держать, какую подлянку посерьезней Хорю кинуть. И придумали. Ты только послушай, что выдумали? Скажи, был ум или нет? Земля, видите, в деревне у нас песчаная. Вот мы, дождавшись, когда Хорь на работу свинтит, взяли лопаты и стали яму копать посреди дороги, где обычно он гусарит на своем самокате. Переулок глухой, почти безлюдный, так что никто нас не видел. Только Петюня на минуту подвалил. Но он ни во что не въезжал, даун, словом, так что опасности не представлял. Он ли потом нас заложил или не он, не знаю, но пинков мы ему, после всех событий, на всякий случай подкинули. Это было потом. А пока, днем, вырыли яму, сгоняли к сельмагу – стянули пару картонных коробок, фанеру. Закрыли ими яму, а выкопали прилично, с метр глубиной. Потом присыпали все песком и старым, брошенным возле церкви колесом укатали место. Со стороны незаметно, дорога, как дорога. Сели на бревна и стали ждать. Почти весь день не жрамши просидели. Боялись упустить момент. Короче, ближе к вечеру слышим – затарахтела его лабудушка. Мы за керосинку и через щели пасем. Едет, долдон. Скорость держит приличную и уже сигналить начал, чтоб ворота ему открыли. И тут р-раз! Переднее колесо попадает в яму, а сам Хорь, по инерции, летит через руль. А возле забора бревно лежало солидное. И он прямо в торец бревна ка-ак въедет! Башкой! Удар такой глухой – бух, и тишина! Лежит замертво, не дергается даже. Ну, мы, понятно, ноги в руки и на купалище, для отвода глаз. Там очухались. Тихонок говорит – убили, мол. Я и сам сдрейфил порядком. Но делать нечего, что сделано, то сделано. Около часа прошло – слышу, мать шумит, зовет домой. Не, думаю, подожду еще. Но не будешь же все время прятаться, да и где в деревне схорониться-то? Подождал, сколько мог, и пошел домой. Открываю дверь, а спиной ко мне Хорь сидит. Ну, Кость, и облегчение я испытал: живой, значит. Отец меня увидел и зовет – иди-ка, мол, засранец сюда! И Хорь поворачивается. Ну, тут я чуть со смеху не упал. У того такой знатный шишак на лбу. С яйцо, не меньше, и фиолетовый, с отливом. Отец как сорвется со стула, хватает меня и тащит к Хорю за ухо, больно так, блин. «Твоя работа?» – спрашивает. Я молчу. Ну, отец и обласкал меня ремнем. И бил, скажу тебе, зверски. В общем, получили мы. Тихонка его отец тоже выпорол, по самое не могу…
Костя, смеясь, проговорил:
– А по виду Ивана Степановича и не скажешь, что он способен кого-то выпороть!
– Вообще-то отец человек мирный, но, видать, я доставал его сильно, вот и срывался. А мать жалела. Но это еще не все! Решили отомстить Хорю. У нас раньше почти вся деревня гусей на острове посредине реки держала. Ну, мужики иногда плавали туда, посмотреть живность. Лодки по всему берегу стояли. Просто так, тросом за корягу зацеплены, и все. И только у Хоря на такой цепи сидела, которая крейсер удержала бы. А цепь замком амбарным соединялась со штырем метра в два, вбитым в землю. Представляете? Но ладно, узнали мы с Тихонком, что в ближайший выходной Хорь наш собирается остров посетить, и решили притопить его. Заранее вышли к реке, опрокинули лодку, зубилом и ножами повыковыривали паклю из щелей, вернули посудину на место. У него в лодке на дне щит лежал, так что щелей не видать и снаружи ничего не заметно. Только следы замели, поднялись на обрыв, глядим, идет Хорь, согнувшись под веслами и рюкзаком. Уж что он в вещмешке нес, неизвестно, да это нас и не волновало. Мы сразу в пещерку, что еще до этого в обрыве соорудили. Да так, что не заметишь, если вплотную не подойдешь. Из пещеры пасем берег. Спускается Хорь, весла и рюкзак в лодку, отцепил цепь и поплыл. Метров тридцать проплыл и только тогда заметил, что лодка садится. А может, и вода уже проступила. Место там глубокое, гиблое. За год или два до этого один наш деревенский чудила решил в том месте трактор помыть. В реку въехал и… кранты. Пошел под воду «Беларусь». Парень выплыл, а трактор ушел. Водолазов-спецов вызывали. И что думаешь? Пропал «Беларусь»! Сгинул! Но ладно. Короче, Хорь, поняв, что тонет, разворачивает лодку и во все лопатки к берегу. А уж поздно. Проплыл метров десять, может, поболее, и все! Ушла под воду его посудина. Он вплавь к берегу и давай по суше метаться да орать. Убью, мол, этих придурков Коляна с Тихонком, гадом буду, убью. Мы выбрали момент, из пещеры на поле шасть и в овраг. По нему до купалища на озере добрались, разделись и на песок. Вскоре Хорь с отцом появились. Отец показывает на нас и говорит – да вот они, с утра здесь. Почесал репу Хорь, развернулся и домой! Предъявить-то ничего не мог? Отец потом спрашивал – наша работа? Я в отказ! Тихон у себя тоже! После этого Хоря словно подменили. Пить почти бросил, жену, правда, метелил по-прежнему, но это у него, видно, в крови уже было, и все на нас с Тихонком косился. А нам плевать на него. Мы свое дело сделали! Вот так!
Костя спросил:
– А если бы утонул объездчик?
– Да мы сами испугались! Но оправдалась поговорка, кое-что не тонет!
Ветров с женой рассмеялись.
Между тем, объехав село, Николай повел «УАЗ» к реке. В балке устроили пикник. Под хорошо прожаренный шашлык выпили. Димка уснул на руках Лены. Их обоих укрыли пледом.
Колян погладил малыша:
– Растет пацан и не знает, в честь кого имя получил.
