Сто тайных чувств

— Вам известно, что он украл еду, деньги, драгоценности?

Она кивнула.

— И, несмотря на это, вы хотели убежать с ним?

Она что-то простонала по-английски. И хотя смысл слов был мне непонятен, в них звучала жалость к себе, желание быть с тем ужасным человеком. Она посмотрела на меня и спросила:

— Мисс Му, что мне теперь делать?

— Вы не считались с моим мнением раньше. Зачем теперь спрашивать?

— Другие, должно быть, думают, что я сумасшедшая.

Я кивнула.

— И воровка.

Мисс Баннер помолчала, наконец проговорила:

— Наверное, мне надо повеситься, мисс Му, ты как думаешь? — Она начала хохотать как безумная, потом подобрала камень и положила его мне на колени. — Мисс Му, сделай одолжение, размозжи голову. Скажи Почитателям Иисуса, что этот дьявол Кейп меня убил. Пусть уж лучше меня жалеют, нежели презирают. — Она упала ничком на землю и зарыдала. — Убей меня, о, убей меня! Все равно они хотят, чтобы я умерла!

— Мисс Баннер, вы хотите, чтобы я стала убийцей?

— Если ты мне друг, то не откажешь в этом одолжении.

Друг! Словно пощечина! «Кто она такая, чтобы рассуждать о дружбе?» «Убей меня, мисс Му!» Ха! Я-то знала, чего она на самом деле хочет — чтобы я пожалела ее, сказала ей, что Почитатели Иисуса не будут сердиться — они поймут, что она была обманута злым человеком.

— Мисс Баннер, — начала я, тщательно подбирая слова, — не надо совершать еще одно сумасшествие. Вы ведь не хотите, чтобы я размозжила вам голову. Вы просто притворяетесь.

Она ответила, ударяя кулаком по земле:

— О нет, нет, убей меня! Я хочу умереть!

Я убеждала ее отказаться от этой идеи до тех пор, пока она с большой неохотой не согласилась остаться в живых. Но я сказала:

— Другие возненавидят вас, это правда. Может быть, даже прогонят прочь. Куда вы тогда пойдете?

Она недоуменно уставилась на меня. Прогонят прочь?! Похоже, эта мысль не приходила ей в голову.

— Дайте мне подумать, — проговорила я и через несколько минут объявила твердым голосом: — Мисс Баннер, я решила остаться вашим верным другом.

Ее глаза потемнели от стыда.

— Сядьте спиной к дереву, — приказала я.

Она не пошевелилась, и тогда я схватила ее за руку, потащила к дереву и толкнула вниз.

— Ну же, мисс Баннер, я пытаюсь вам помочь. — Зажав в зубах подол ее воскресного платья, я оторвала его.

— Что ты делаешь?! — испуганно вскричала она.

— А какая разница? — спросила я. — Все равно вы скоро умрете.

Я разорвала подол на три полотна. Одним я привязала ее руки к тоненькому древесному стволу. Теперь она тряслась от ужаса.

— Мисс Му, пожалуйста, я все объясню… — начала она, но вторым полотном я завязала ей рот.

— Теперь, кричите, не кричите, никто вас не услышит.

Она промычала что-то нечленораздельное. Третьим полотном я завязала ей глаза.

— Теперь вы не увидите, как я сделаю нечто ужасное. — Она попыталась лягнуть меня ногой. Я предупредила: — Ай, мисс Баннер, если вы будете сопротивляться, я могу промахнуться и разобью вам нос или глаз. Тогда придется бить снова…

Она издавала приглушенные крики, вертя головой и пытаясь освободиться.

— Вы готовы, мисс Баннер?

Она продолжала мычать и вертеть головой. Ее тело дрожало так сильно, что дерево затряслось и с него посыпались листья, словно наступила осень.

— Прощайте, — сказала я и легонько стукнула кулаком по голове. И, как я и рассчитывала, она вмиг потеряла сознание.

То, что я сделала потом, было нехорошо, но не ужасно. Это была ложь, но я действовала из добрых побуждений. Я подошла к цветущему кусту, отломила от него шип и уколола большой палец. Я размазала кровь по ее платью, по лбу и носу. А потом побежала за Почитателями Иисуса. О, как же они превозносили и утешали ее! Отважная мисс Баннер! — пыталась помешать Генералу украсть мула. Бедная мисс Баннер! — избита, брошена умирать. Доктор Слишком Поздно извинялся перед ней, потому что у него не было примочек, чтобы приложить к ее лицу. Мисс Мышка сокрушалась по поводу того, что мисс Баннер потеряла свою музыкальную шкатулку. Миссис Аминь сварила свой ужасный суп.

Когда мы наконец остались наедине в комнате, мисс Баннер проговорила: «Спасибо, мисс Му. Я не заслуживаю такого друга». Я запомнила ее слова и очень гордилась ими. Еще она добавила: «Отныне я всегда буду тебе верить». Тут в комнату без стука вошел Йибан. Он бросил на пол кожаную сумку. Мисс Баннер затаила дыхание. Это была ее сумка с вещами, приготовленными для побега. Теперь ее обман был раскрыт. Все мои ухищрения пропали даром.

«Я нашел это в павильоне, — сказал он, — мне кажется, это принадлежит вам. Там ваша шляпа, перчатки, ожерелье, расческа». Мисс Баннер и Йибан долго смотрели друг на друга без слов. Наконец он проговорил: «К счастью для вас, Генерал позабыл взять это с собою». Вот так он дал ей понять, что будет хранить молчание.

Остаток той недели меня мучил вопрос: почему Йибан спас мисс Баннер от позора? Она никогда не была его другом, не то что я. Я вспомнила, как вытащила мисс Баннер из реки. Когда ты спасаешь человеку жизнь, он становится частью тебя. Почему так происходит? А потом я вспомнила, что мы с Йибаном оба одиноки. Нам обоим хотелось, чтобы нам кто-нибудь принадлежал.

Вскоре Йибан и мисс Баннер начали проводить много времени вдвоем. В основном они говорили по- английски, так что мне приходилось просить мисс Баннер переводить их слова. О, говорила она, ничего важного. Жизнь в Америке, жизнь в Китае, в чем различия, где лучше. А я ревновала, осознавая, что мы с нею никогда не говорили об этих не важных вещах.

— Так где лучше? — спросила я.

Она нахмурилась и задумалась. Мне показалось, что она пытается решить, о чем из наиболее запомнившегося ей в Китае следует упомянуть в первую очередь. «Китайцы более вежливы, — ответила она, — и не такие жадные».

Я ждала продолжения И была уверена, что она скажет, что Китай гораздо более красив, что наш образ мышления лучше, наши люди более утонченные. Но ничего этого она не сказала. «А что лучше в Америке?» — спросила я.

Она задумалась. «О… Чистота и удобства, магазины и школы, дороги и тротуары, дома и постели, конфеты и пирожные, игры и игрушки, чаепития и дни рождения, ой, и большие парады, чудесные пикники на траве, катание на лодке, цветы на шляпке, красивые платья, книги, письма друзьям…» Она говорила и говорила, до тех пор, пока я не почувствовала себя ничтожной и грязной, уродливой, тупой и нищей. Бывали дни, когда я проклинала свою жизнь. И тогда я впервые возненавидела себя. Я буквально заболела от ревности — не к американским вещам, о которых она упомянула, но к Йибану, которому она могла рассказать, что скучает по ним, зная, что он поймет ее. Он знал, что я не могла понять ее.

— Мисс Баннер, — спросила я как-то раз, — а ведь вам симпатичен Йибан Джонсон, да?

— Симпатичен? Да, возможно. Но только как друг, и совсем не такой близкий друг, как ты. И это совсем не то чувство, которое бывает между мужчиной и женщиной — нет, нет! В конце концов, он же китаец, хотя и наполовину, но это даже хуже… В нашей стране американка, скорее всего, не сможет… Я хочу сказать, что такой романтической дружбы у нас никогда не допустят.

Я улыбнулась, оставив свои тревоги.

А потом она вдруг начала бранить Йибана Джонсона без всякой видимой причины. «Должна сказать