— Ваня, ты, честно, живой?
— Ну, до сегодняшнего дня я в этом как-то не сомневался. В конце концов, могу тебя ущипнуть.
Линка, уже не вслушиваясь в этот милый бред, поглаживала дрожащими пальцами лицо держащего ее мужчины. Слезы градом катились из ее глаз, ну, разве могла она подумать; что алтайский авторитет Ваня Бешеный и Ванечка Ваянзин, друг ее афганской молодости, затерявшийся в песках ДРА, считавшийся мертвым, окажутся одним лицом?! В это время, вспоминая про себя молодость, Иван Владимирович припомнил один факт из своей биографии, осторожно усадил Линку на лавку около печи и шустро рванул за буфет. Успел он вовремя, полетевший в его спину кувшин, разбился рядом с ним об стенку.
— Линочка, успокойся, я щас все объясню.
— Гад ползучий, ты, что, сообщить не мог, что живой!
В сторону буфета полетела следующая партия кухонной утвари. Память Ваньку не подвела: еще в молодости вся их компания в ЛФК усвоила, что Линкины слезы надо воспринимать как крокодиловы. Линка может резко прекратить «плач Ярославны», и тогда ховайся кто может — разгневанной хозяйке процедурного кабинета не слабо швырнуть кипящим стерилизатором, чему Иван сам был свидетелем. Во время далекой молодости, когда проходил курс лечения гепатита в ЛФК ОВГ — 340, он с друзьями играл в процедурной в нарды, когда один, явно чокнутый представитель Кавказа, предложил Линке за чеки «Внешпосылторга». «Не повернув головы качан и чувств никоих не изведав» она залепила армянину, не ожидавшему со стороны медсестры такой неадекватной реакции, шприцами, зажатыми в руке, по морде. А когда тот бросился убивать презренную женщину, та, ни минуты не сомневаясь, запустила в него стоящий под рукой 20-литровый стерилизатор. Ребята, бросившиеся к ней на помощь, сами разобрались с этой жертвой афганской войны. Но к дежурной медсестре в тот вечер никто не решался подойти, и отбой она провела в рекордное время.
Иван, вовремя вспомнивший молодость, уберег себя от бытового травматизма.
— Зараза, сволочь, я же тебя погибшим считала, панихиды в церкви служила, неужели так трудно было объявиться?
Иван Владимирович, продолжая скрываться за буфетом, зная, что по части бешенства Линка может дать ему сто очков форы, попытался оправдаться:
— Ну и куда бы я сообщил, ведь ты наверняка вышла замуж, поменяла фамилию. Я, что, на деревню дедушке сообщать должен был?
— Ты вообще, гад, как в штрафбат попал?
— Я не виноват, что тот подонок сразу после боевой операции в ДШБ приехал. Мы только ребят привезли, тела еще теплыми были.
А эта мразь тыловая, вместо того, чтобы хоть притвориться, сочувствие выразить, учить стал, объясняя на наглядном примере, тыкая в трупы рукой, к чему приводит элементарная расхлябанность и несоблюдение уставных документов…
— А кроме тебя, естественно, больше никого не нашлось, кто бы объяснил штабисту, как он не прав…
— Да все расстроенные были, а я как на эту крысу штабную взглянул, кровь в голову бросилась…
— Бешенство это было, а ты на этого несчастного бросился, контуженый мой. Штабист же оказался..?
— … родственником зам. командующего ТурКВО.
— Ты всегда умел правильно выбирать врага! Получил на всю катушку!
— Ну, забрали меня в штрафбат…
— Где ты через некоторое время опять нашел нужного человека, у кого морда требовала пластической операции с твоим непосредственным участием.
— Да, проверяющий сволочью оказался…
— А ты оказался на зоне?
— Подумаешь, зона!
— Там тоже решил порядок по-афгански устраивать.
— А они меня карцером хотели напугать?
— Ну, правильно, после того как ты в ДРА у душманов в зиндане неделю без воды просидел, тебе карцер за санаторий сошел.
— Естественно, народ меня заметил, в общем к выходу из зоны я уже в авторитете был.
При последних словах обстановка в комнате опять изменилось, Иван Владимирович вышел на середину кухни с привычным для окружающих выражением скучного безразличия на лице, глаза опять превратились в ледышки. Народ невольно поежился, а удивленно слушавшая их диалог охрана подобралась, одна Линка оставалась невозмутимой:
— Ты из себя, Вань, дона Корлеоне не строй. Ни в чем твой племянник не виноват, я все его слова подтверждаю, зря, что ли, он меня на Алтай припер.
Иван, расслабившись, захохотал на весь дом:
— А я ведь, правда, думал, что племяш врет. Мозгов у него на такое путешествие не хватило бы! Парень он золотой, но только в тайге, а в городе, как слепой. Но раз ты в провожатых была, я б не удивился, если бы всю Европу без документов проехали.
Он обернулся к Борису:
— Считай, счастливый билет, родственник, вытянул и гостью дорогую мне доставил…
— Ну, это еще вопрос, кто кого доставил.
— Лина, не перебивай. И со свидетелем тебе повезло: у этой чертовой бабы есть одна неприятная черта характера — выкладывать в глаза правду — матку, не задумываясь, что она может принести вред ей.
Борис усмехнулся:
— Я это заметил.
После чего родственники заржали в два голоса и вскоре к ним присоединились все присутствующие. Беседа на кухне стала оживленной, говорили все одновременно. Но бас Бориса перекрывал всех остальных. Вне себя от счастья, что его реабилитировали, он изливался комплиментами в адрес Линки. Да так, что его мать заинтересовалась Линкой, а отец, переглянувшись с дядькой, понимающе оглядев ее фигуру, с чувством затянулись сигаретами.
Линка, неловко чувствующая себя под этими взглядами, решила сменить тему:
— Вань, у тебя все подчиненные, как Борис? Ведь тебе тогда Всеобуч устраивать надо! Мне с твоим племянником всю дорогу приходилось ликбезом заниматься.
Старшее поколение, знакомое с этими словами, даже не отреагировало. Зато юное, то бишь телохранители, недоуменно переглянулись, а один даже решил уточнить:
— Что, БТР теперь на старых теток западает? Я не догнал, чем они занимались? Минет знаю, про анальный секс слышал, а ликбез — это что-то новенькое.
Иван Владимирович, тихонько похрюкивая от удовольствия, не имея сил смеяться в полный голос, сполз с табуретки на пол, констатируя про себя, что впервые в жизни видит покрасневшую от смущения Линку.
Срываясь от смущения на крик, Линка попыталась объяснить:
— Ликбез — это не сексуальное извращение, а ликвидация безграмотности!
После чего комната опять потонула в обвальном смехе.
Когда все дружно отсмеялись, Иван попросил мать отвести Линку к местной колдунье, бабке Евдокии. Разумно предположив, что вся эта история не прошла для его подруги даром, а посему необходимо полечить ее знаменитой сибирской баней с волшебными алтайскими травами, чтобы весь испуг ушел навсегда.
Что бабка творила с ней в бане, Линка не запомнила, так как «отрубилась», только добравшись до полки. Но вышла оттуда, скинув добрый десяток лет, чувствуя себя молодой и радостно опустошенной. После того, как их покормили ухой и пельменями, они на Ванькином джипе тронулись в город.
Иван с Линой устроились на заднем сидении, Борис с шофером, молчаливым мужчиной лет сорока с печальными глазами, были впереди. Остальной братве пришлось ехать на старой шестерке, взятой в долг у Ваниного соседа.
В машине Иван Владимирович попытался объяснить подруге сложившуюся ситуацию:
