дряхлый книжный шкаф, роскошный диван, на котором при нужде смог бы разместиться целый взвод, несколько развалин-стульев и подозрительный стол, накрытый чудесной скатертью. На одной стене висел сильно стилизованный офорт, на другой — дешевенькая литография с изображением «Девятого вала». В общем чувствовалось, что малогабаритная квартира находится в начальной стадии обживания.
— Нет-нет, — испугался Михаил, — вы на стул не садитесь. Вы на диван.
Разглядывая комнату, я слушал Михаила. А он, снимая передник и опуская рукава рубашки на длинные худые руки, гудел, словно иерихонская труба.
— Помогаю жене стирать. Строго говоря, не стирать, а выжимать. Стирает она сама. Понимаете, механическая выжималка сломалась, а сделать — все руки не доходят. То работа, то задачки надо Зине сделать, она ведь на третьем учится, то театр, то танцы. Она меня и на танцы таскает. Смешно, холостяком был — не ходил, а теперь — пожалуйста.
Михаил вышел в спальню и гудел теперь оттуда.
— Никак стулья не купим. То одно, то другое. Никогда не думали, что все это барахло так дорого стоит.
Появился он уже в хорошем костюме, причесанный и пахнущий «Шипром».
— Жених! — развел я руками.
— Был жених, — усмехнулся Михаил.
— Добрый вечер, — послышался церемонный голосок.
— Добрый вечер, — машинально ответил я и обернулся.
На пороге комнаты стояла этакая кнопка: кудрявая, курносая, с быстрыми серыми глазами. Она была так мала ростом, что, несмотря на ладную и пропорциональную фигурку, казалась игрушечной. Зина успела причесаться, чуть накрасить губы, надеть нарядное платье и изящные туфельки. Ничто не напоминало о том, что пять минут тому назад эта взрослая девочка стирала белье. Весьма степенно познакомившись со мной, Зиночка вдруг так круто повернулась на каблуках к Михаилу, что юбка ее разлетелась веером.
— Успел уже разболтать, что решаешь мне задачки?
— А что тут такого? — удивился Михаил.
— Ладно я потом с тобой поговорю.
Она поманила Михаила пальцем и стала что-то неслышно шептать ему на ухо. Согнувшись вопросительным знаком, Михаил басил.
— Ага… А зачем?… Ладно… Сделаю!
Потом Зиночка ткнула его кулачком в бок, сделала сердитые глаза, и Михаил примолк, теперь он только мычал и кивал головой.
— Все понял? — спросила наконец Зиночка погромче.
— Все!
Зиночка с улыбкой повернулась ко мне.
— Поскучайте немного. Миша вас развлечет.
— А куда же вы?
Зиночка на секунду замялась, и Михаил поспешил ее выручить.
— Да в магазин. Мы же ничего особенного в доме не держим. Да и вообще иногда не ужинаем. Так, попьем чаю да и ложимся спать.
— Кто тебя просит рассказывать, как мы ужинаем? — возмутилась опешившая было Зиночка.
— Да что тут такого?
— Это совсем не обязательно — в магазин, — рискнул заметить я.
— Как можно, — укоризненно прогудел Михаил, — на свадьбе не были.
— А я стирку бросила. И вообще вас это не касается. Я хочу сказать, — поправилась она, — вы тут поговорите, а я сделаю все, что нужно.
Считая, видимо, вопрос исчерпанным, Зиночка улыбнулась, повернулась на каблуках и испарилась. Через секунду на кухне что-то загремело, еще через секунду хлопнула входная дверь и наступила тишина. Мы с Михаилом молчали, глядя на то место, где только что стояла Зиночка. Не знаю, как молодому супругу, а мне почему-то казалось, что она должна материализоваться снова, отругать за что-нибудь Михаила, мило улыбнуться мне, а потом уже исчезнуть окончательно. Но Зиночка не появлялась.
— Ушла, — резюмировал Михаил, поворачиваясь ко мне, и с уважением добавил: — Метеор!
Мы рассмеялись.
— А я ведь к тебе по делу, Миша, мне нужен твой совет.
Миша воззрился на меня с искренним удивлением.
— Совет?
— Мне нужен совет специалиста-бионика.
Михаил загрохотал так, что звякнули стекла, и, спохватившись, примолк. Но поглядывал на меня все еще удивленно.
— Да какой же я специалист? Но чем могу — помогу, вот только Зиночкины поручения выполню. Я быстро!
Несколько минут он гремел на кухне посудой, наливал воду, зажигал газ и что-то ставил на горелку. Вернулся, вытирая полотенцем мокрые руки.
— Слушаю вас, Николай Андреевич, — сказал он, небрежно швыряя полотенце на один из стульев и присаживаясь рядом со мной.
Я помолчал, собираясь с мыслями, и по возможности обстоятельно рассказал ему о логосах. Сообщив о том, что они сходят с ума, я сделал эффектную паузу, думая насладиться удивлением Михаила. Но он, исподлобья взглянув на меня, невозмутимо пробасил.
— Что ж, это вполне естественно.
Удивляться пришлось мне.
— Естественно?
— Конечно, естественно! Человеческий мозг — конструкция уникальной сложности. Природа создавала его несколько миллиардов лет, все время выбрасывая на свалку все неудачное и несовершенное. А ваш, как его, Шпагин хочет, чтобы первый же вариант искусственного мозга заработал нормально. Уж очень он торопится.
— Да не первый, а сто сорок третий!
— Все равно торопится. В науке самое главное — терпение.
Я невольно засмеялся, но Михаил был сама невозмутимость.
— Мишенька, — сказал я терпеливо, — творение природы и человека — это же совершенно разные вещи! Природа работает вслепую, поэтому, естественно, у нее очень высок процент отходов. А человек работает зряче, сознательно, на основе строгих теорий, которые подтверждены всей практикой человечества. Улавливаешь разницу?
— На основе строгих теорий создаются не только логосы, — упрямо гудел Михаил, не глядя на меня, — однако ж, редко что сразу работает нормально.
— Например? — нетерпеливо перебил я.
— Да что угодно! Например, двигатель внутреннего сгорания. По сравнению с логосами — это ж элементарнейшая конструкция. А знаете, как барахлят опытные двигатели? Их годами доводят! А что такое барахлить применительно к логосу? Это и значит сходить с ума.
— Все просто, как табличный интеграл.
— Чего же проще, — серьезно согласился Михаил.
Я возмущенно повысил голос.
— Да пойми ты, если двигатель барахлит, всегда можно докопаться, в чем тут дело. Это вопрос времени, навыка, скрупулезности анализа. С логосами же совершенно другое! Достоверно установлено, что логосы собраны безупречно. И все-таки сходят с ума! Это все равно, как если бы вал двигателя самопроизвольно изменил направление своего вращения с левого на правое.
— Так бы сразу и сказали, — невозмутимо прогудел Михаил и поскреб затылок, — коли так, остается одно объяснение.
— Какое? — быстро спросил я.
— Ошибочна или, по крайней мере, неполноценна теоретическая база логосов.
