…Титцун-титцун-титцун,
девица, девица, девица-краса
в Мияко-столице хвалит свой товар:
«Вот, глядите, рыба и моллюски есть,
покрупней, помельче, на любой вкус».
А рядом у торговца — мимо не пройдёшь!
— парча золотая, алые шелка:
камка, и «паутинка», и шёлк «тиримэп» —
тон-тон-тиримэн, тон-тиримэн…
В детстве Сатико с сёстрами знали эту песенку наизусть, особенно нравилось им напевать «тон-тон- тири-мэн», «тон-тиримэн», как бы подражая звукам сямисэна. Это была единственная из старинных осакских песен, которую Сатико помнила до сих пор, и теперь знакомые слова воскрешали в её памяти дом в Сэмбе, каким он был двадцать лет назад, и бесконечно дорогие лица отца и матери.
В то далёкое время Таэко как раз начала обучаться танцам и в Новый год исполняла «Мандзай», а мать или кто-нибудь из сестёр подыгрывали ей на сямисэне. Сатико словно наяву видела маленькую танцовщицу, которая при словах: «…а в третий день праздника, на утренней заре…» — удивительно милым в своей безыскусности движением вскидывала вверх правую ручку, дескать, вот оно, рассветное небо…
«Неужели это та самая Таэко? — невольно подумала Сатико, глядя на сестру, кружившуюся с поднятым над головой веером. — Да, давно уже выросли мои маленькие сестрички, но ни той, ни другой до сих пор не удалось выйти замуж. Что-то думают о своих «девочках» родители на том свете?» На глаза у Сатико выступили слезы.
Не пытаясь их сдерживать, она спросила:
— Когда ты вернёшься, Кой-сан?
— Четвёртого.
— Я надеюсь, тогда ты станцуешь для нас, так что выучи «Мандзай» хорошенько. А я постараюсь вспомнить мелодию и буду аккомпанировать тебе на сямисэне.
С тех пор как Сатико и Тэйноскэ поселились в Асии, в Новый год гости у них собирались редко, не то что в былые времена в Осаке, поэтому праздничные дни проходили тихо, по-семейному, и мало чем отличались от всех остальных. Возможно, Сатико с мужем было приятно на некоторое время остаться вдвоём, но Эцуко ужасно скучала и не могла дождаться, когда наконец вернутся Юкико и Кой-сан.
Первого января, после обеда, Сатико достала сямисэн и принялась наигрывать «Мандзай». Она репетировала три дня подряд, так что под конец Эцуко тоже запомнила мелодию и, когда Сатико доходила до заветного «тон-тон-тиримэн, тон-тиримэн», уверенно подтягивала матери.
16
Выставка работ Таэко на сей раз состоялась в Кобэ, в одной из галерей на бульваре. Коикава, и имела большой успех. Она продолжалась три дня, но уже в первый день — и не без содействия Сатико, которая заблаговременно оповестила о ней своих многочисленных знакомых, — на большинстве экспонатов появились таблички с надписью: «Продано».
Сатико приехала в галерею вместе с Юкико и Эцуко в день закрытия выставки к вечеру, чтобы заодно помочь сестре прибрать помещение.
— Эттян, — сказала Сатико, когда с делами было покончено, — сегодня мы вправе рассчитывать, что Кой-сан пригласит нас всех на ужин. Она у нас нынче богатая.
— В самом деле, — поддержала сестру Юкико. — Куда тебе больше хочется, Эттян, — в европейский ресторан или, может быть, в китайский?
— Да, но у меня пока нет наличных денег, — с лукавой усмешкой возразила Таэко.
— Не беда, я дам тебе взаймы, — не сдавалась Сатико. Она знала, что даже за вычетом всех расходов по устройству выставки в руках Таэко окажется довольно значительная сумма. Однако заставить её раскошелиться было не так-то просто. Будь рядом Итани, она наверняка сказала бы, что, не в пример Сатико, её младшая сестра — истинно деловая особа.
— Ну ладно, — в конце концов согласилась Таэко, — раз так, пойдёмте в «Тогаро», там дешевле, чем где бы то ни было.
— Да, наша сестричка скуповата, — улыбнулась Сатико. — А я-то думала, она разорится на ужин в «Ориентале»…
Заведение «Тогаро» состояло из ресторанчика, специализировавшегося на кантонской кухне, и мясной лавки. Когда Таэко вошла с сёстрами и племянницей в небольшой зал, её окликнула какая-то молодая иностранка — она как раз платила по счёту.
— А-а, Катерина-сан, добрый вечер, — приветствовала её Таэко. — Познакомьтесь, пожалуйста. Моя русская приятельница, я рассказывала, вам о ней… А это мои сёстры.
— Очень приятно. Меня зовут Катерина Кириленко. Я сегодня побывала на вашей выставке. Всё куклы проданы. Поздравляю.
Как только женщина вышла, Эцуко спросила:
— Кто это?
— Ученица нашей Кой-сан, — ответила Сатико. — Я не раз встречала её в электричке.
— Какая красивая!
— А что, эта иностранка любит китайскую еду?
— Она выросла в Шанхае и прекрасно разбирается в китайской кухне, — сказала Таэко. — Она говорит, что лучше всего готовят в таких вот маленьких забегаловках, куда европейцы, как правило, заглядывают редко. А этот ресторанчик, по её словам, лучший в Кобэ.
— Неужели она русская? — спросила Юкико. — Никогда бы не подумала.
— Да, она родилась в России, но училась в английской гимназии в Шанхае, потом служила сестрой милосердия в английском госпитале, потом была замужем за англичанином. Вы не поверите, но у неё даже есть ребёнок.
— Не может быть! Сколько же ей лет?
— Точно не знаю. Наверное, столько же, сколько и мне. А может быть, она даже чуточку моложе…
По словам Таэко, семья русских белоэмигрантов Кириленок — Катерина, её мать и брат — жила неподалёку от её студии в Сюкугаве в крохотном деревянном домике из четырёх комнат. Поначалу знакомство Таэко с Катериной ограничивалось лишь поклонами при встрече, но примерно месяц назад та вдруг появилась у Таэко в студии и сказала, что хочет научиться мастерить японских кукол. Таэко согласилась взять её в ученицы, и та сразу же стала именовать её «госпожой наставницей». Смущённая Таэко просила называть себя просто по имени.
Вскоре между ними завязалась дружба, и Таэко по дороге в студию или домой нередко заходила к Кириленкам. Как-то Катерина сказала, что часто встречает её сестёр в электричке, — «они такие очаровательные, просто загляденье!» — и выразила желание познакомиться с ними.
— На какие же средства они живут?
— У брата есть небольшое дело, что-то связанное с импортом шерсти. Судя по тому, как они живут, его доходы не слишком велики. Катерина же при разводе получила от мужа некую сумму. На эти деньги она и живёт. Насколько я понимаю, брат ей совсем не помогает. Но, как видите, она отнюдь не бедствует.
Разговор о Кириленках продолжался и после того, как были поданы кушанья в металлических тарелках: креветки и суп с голубиными яйцами, которые очень любила Эцуко, утка по-пекински, которой давно мечтала полакомиться Сатико, и много прочих отменно приготовленных блюд.
Таэко рассказала, что дочка Катерины — судя по фотографии, ей года четыре — осталась с отцом, он увёз её в Англию. Таэко не знала, почему Катерина, решила заняться куклами, — то ли ради удовольствия,
