внешности, сколько во внутренней сути, в магии. Фэйри присуща чистая магия творения, сила, перед которой рушатся все чужеродные для этого мира барьеры. Леди сидхэ смотрела на Филиппа, и в свете ее изумрудных глаз таяла иллюзия мира, обнажая истинную реальность, — стоящий перед ней вампир больше не был похож на человека. Он был тем, кем являлся на самом деле: клыкастой тварью, трупом, оживленным магией тьмы, с запавшими глазами, горящими, словно угли, с бледным осунувшимся лицом и лысым бугристым черепом. Фэйри глядела в самую душу бывшего принца с брезгливым и холодным любопытством.
— Мой посланник был прав, — произнесла она, — ты не человек и не имеешь права просить исполнения договора. Твоя душа принадлежит тьме, она сама и есть тьма, холод и боль. Очень страшная у тебя душа.
— В договоре не было ни слова о душе! — прошипел вампир.
— В договоре не было ни слова о нежити.
Фэйри смотрела на Филиппа, и тот лишь бессильно скрипел зубами, чувствуя, как взгляд леди выворачивает его сущность наизнанку.
— Ты отдал свою душу во власть демонов, и они рядом, ближе, чем ты думаешь. Очень скоро они получат тебя и примутся рвать на части.
Лоррен тихо зарычал, и фея обратила взгляд на него, а потом на Мишеля. Они были так же беззащитны перед ней, жалкие и ничтожные, злобные твари, проклятье этого мира.
— Зачем вы призвали меня? — спросила леди сидхэ. — Когда-то я знала людей. Я помню их. Но никогда прежде я не говорила с тварями, подобными вам.
— Я хочу, чтобы ты помогла нам, — сказал Филипп.
Фея посмотрела на него с удивлением, и было странно видеть на ее неземном лице это почти человеческое чувство.
— Помочь вам? Чего же ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты сняла все магические ловушки, завесы и препоны, стоящие в той части леса, что находится у тебя за спиной. Мне это не под силу. А ты можешь.
Фея оглянулась, и взгляд ее проник сквозь туман, позволив увидеть скрытое от глаз вампиров.
— Юноша и девушка друг у друга в объятиях, — проговорил она, — кто они?
— Такое же зло, как и мы. А может быть, и худшее.
— Разве может быть что-то хуже тебя?
Филипп пожал костлявыми плечами:
— Это с какой стороны посмотреть.
— Странный мир, — проговорила фея. — Зло сражается со злом.
— Разве где-то бывает иначе?
Фэйри помолчала, раздумывая.
— Я помогу тебе, нежить. По попрошу кое-что взамен.
— Разумеется. — Филипп растянул сухой пергамент губ в подобии ухмылки, обнажая частокол желтых кривых зубов. Уголки рта треснули и наполнились зеленоватым гноем. — И что это будет? Первый, кто встретит меня на пороге дома? Или то, что я там увидеть никак не ожидал? С первенцем ничего не выйдет, предупреждаю сразу, он давно умер. Впрочем, как и все прочие мои отпрыски.
— Может быть, я попрошу тебя отдать то, что тебе дорого? — холодно улыбнулась фея.
Филипп посмотрел на нее с изумлением.
— Ты хочешь Лоррена?! Нет, он, конечно, красавчик, кто бы спорил… Но зачем он тебе? Он тоже нежить.
— Нет, не его. Другое.
— А, тогда хорошо. Если не меня и не его, то все остальное бери — что пожелаешь. Я согласен.
Фэйри тихо рассмеялась и отпрянула в сторону.
— Что ж, мы договорились. Я разрушу магию, которая пьет силы из этого леса, как ты пожелал.
Фея повернулась в сторону завесы, но Филипп снова заговорил с ней:
— Я хочу попросить у тебя еще кое о чем. На какое-то время закрой завесой меня и Лоррена. Такой же завесой, что скрывала тебя перед тем, как ты предстала перед нами. Думаю, это тоже не составит тебе труда.
— Это уже второе желание, нежить, — нахмурилась фэйри.
— Ничего подобного, это просто гарантия того, что я не погибну этой ночью и смогу отдать тебе долг.
Леди сидхэ ничего не ответила. Она повернулась к вампирам спиной, и ее магия перестала терзать их, вернув привычный человеческий образ. Филипп наконец смог спрятать клыки: они мешали ему говорить и царапали губы.
Фэйри произнесла какую-то фразу. А потом легонько дунула на ладони, и в ее руках вдруг родился ветер, нет, настоящий шквал, который пронесся по поляне и в считанные секунды разогнал туман. Ведьмина тропа стала видна, как на ладони.
С торжествующим воплем Мишель кинулся по тропе, опасаясь, что завеса вернется, едва стихнет ветер. Он не понял ни слова из того, о чем говорили Филипп и фэйри, потому что не знал французского, но главное было ясно: Филиппу удалось уговорить эльфа.
Выпустив ветер на волю, леди сидхэ обернулась к принцу, и в глазах ее горели изумрудные звезды.
— Поторопись, — прошептала она. Ее голос ледяным вихрем пронесся у него в голове. — Моя завеса не будет укрывать тебя долго.
— Скорее за ним! — крикнул Филипп Лоррену. И они последовали за Мишелем, стараясь не терять его из виду.
На миг Филипп обернулся. Фэйри уже исчезла.
Странная у нее просьба. Если она видела душу Филиппа, то должна была понимать: ничто на свете ему не дорого, вообще ничего. Кроме брата, которого давно уже нет в живых, и Лоррена, который фее не нужен… Что ж, возможно, есть что-то еще, о чем он даже не подозревал и что фэйри углядела в темных закоулках его сознания. Об этом стоило подумать — но не теперь. Пробил час Кровавой Охоты, восхитительной, опасной Охоты, а все остальное может и подождать.
4
Гензель, конечно, сразу же почувствовал, как рухнула его защита. И когда Мишель вылетел на полянку, где стоял домик ведьмы, уже был готов к встрече. Колдун стоял на пороге, и глаза его колюче сияли серебром. Ярость и досада бушевали в душе, питая
Гензель рассмеялся.
Сопляк набрался храбрости и пришел сюда, чтобы поквитаться с ним! Пришел один! Гензель видел все, что происходит рядом с его завесой, видел глазами крохотных зверушек, пробегавших мимо, видел глазами птиц, сидящих на ветвях деревьев. Гензель знал, что его магию сначала пытались разрушить неизвестные людишки, которых, видимо, направила сюда Принцесса Штутгарта или какого-то близлежащего городка. Потом явились трое из Москвы. Глупый хитровский тать, а с ним его омерзительные дружки — принц Филипп с любовником. Гензель с интересом наблюдал за тем, как они бродят вокруг, пытаясь проникнуть за его завесу, это было очень смешно. Гензель знал о том, что на него объявили Кровавую Охоту, а это значило, что сюда, к его убежищу, теперь будут часто являться разные создания, желающие его смерти, но ни у кого из них не хватит сил, чтобы разрушить его защиту. Ни у кого и никогда!
Как это произошло, Гензель не понимал. У Филиппа нет такой власти, чтобы сломить его магию, ни у кого в этом мире не получилось бы с такой легкостью смести ее, уничтожить без следа. В тот момент
