войскам Запада на транзит, тем хуже будет для них.
По этому поводу я заметил, что такое прискорбное для Швеции и Норвегии обстоятельство не спасет Финляндию. В конце встречи я обещал держать его в курсе событий.
Теперь мы видели, что Англия и Франция стали очень активны; во второй половине дня Хольма позвонил из Парижа Рюти и сообщил, что там наблюдается большая активность по подготовке помощи. Генерал Айронсайд (британский главнокомандующий) сказал финскому военному атташе в Париже полковнику Паасонену, что в Финляндию сначала прибудут 50 тысяч человек, а затем контингент будет увеличен. Премьер Даладье сказал Хольма, что финский вопрос – самый важный политический вопрос текущего момента, и Франция делает все возможное, чтобы помочь Финляндии. Даладье обещал отправить немедленно 50 бомбардировщиков. К моменту этого разговора Хольма еще не получил нашей телеграммы с запросом 100 бомбардировщиков. Он на свой страх и риск попросил еще 50.
В течение дня пришло еще несколько телеграмм по этому вопросу. Заявления, полученные из Лондона, были более осторожными, чем из Парижа.
Конец войны
Второго марта я счел необходимым еще раз проконсультироваться со всем кабинетом министров. Заседание состоялось в одиннадцать часов в бомбоубежище Банка Финляндии. На нем присутствовал и президент.
Я доложил о событиях вчерашнего дня, особо отметив, что контакт с Москвой не прерван, хотя мы не дали ответа к отведенному сроку. Швеция предпринимает попытки добиться для нас лучших условий мира. Мы стараемся оценить добросовестность предложений о помощи, исходящих от Запада. Но в парламентских кругах есть беспокойство в связи с тем, что мы не дали Советскому Союзу ответ в назначенный срок; по этой причине на вчерашний вечер было назначено заседание парламентской комиссии по внешнеполитическим вопросам. Я предложил перенести его на сегодня.
Члены кабинета министров были удовлетворены тем, что у нас сохраняются шансы на продолжение переговоров с Москвой. Мне было разрешено доложить парламентской комиссии о самых последних событиях, что я выполнил в шесть часов вечера того же дня. После моего доклада выступили несколько членов комиссии и выразили мнение, что, действуя в обоих направлениях, мы можем смягчить условия мира. Только депутат Карес жестко противился мирным переговорам на предложенной основе.
Весь день мы ждали ответ из Москвы на наше заявление, но оттуда не доносилось ни звука. Это могло означать, что Москва считает отношения прерванными. Гюнтер все больше беспокоился.
Вопрос о западной помощи также не выпадал из поля нашего зрения в течение всего дня. Посол Хольма слал срочные телеграммы из Парижа. Премьер – министр Далалье обещал немедленно отправить бомбардировщики. Из Лондона пришло известие от посла Грипенберга о том, что правительства Англии и Франции сегодня обратились в Осло и Стокгольм с запросом на разрешение транзита войск. Галифакс также сказал, что союзники намереваются направить в Финляндию столько дополнительных сил, сколько смогут пропустить порты и железная дорога. Военная операция могла начаться 15 марта. Несмотря на отрицательные ответы Норвегии и Швеции, приготовления к операции продолжались, и 15 марта было определено как начало отправки союзных сил. Тогда планировалось осуществить самый сильный нажим на правительства Швеции и Норвегии для получения разрешения на транзит войск. Даже отказ не должен был стать препятствием для оказания помощи.
Известие о запросе транзита у шведского правительства дошло до нас и от Эркко из Стокгольма. Гюнтер сообщил ему, что на запрос был дан, в предварительном порядке, отрицательный ответ. Он просил Эркко проинформировать финское правительство, что, если окончательный ответ будет тоже отрицательным, Осло поступит таким же образом.
В 23.45 шведский посол Сахлин позвонил мне домой. У него было указание передать следующее заявление:
«1. Правительства Великобритании и Франции сегодня предприняли демарш по просьбе финского правительства. (Здесь я должен сказать, что на данный момент мы с такой просьбой еще не обращались.) Шведское правительство ответило, что разрешение на транзитный проход войск не может быть предоставлено. Если вопрос будет снова поднят, ответ будет таким же.
2. До сих пор нами не получено ответа по поводу нашего предложения для начала переговоров. Хотел бы знать, можем ли мы получить ответ финского правительства о нашем предложении. Буду благодарен за ответ».
День закончился, не принеся ясности, которой мы так ждали.
Третьего марта на заседании Государственного совета в 11.30 я докладывал о реакции шведского и норвежского правительств на давление Англии и Франции. По информации Эркко, министр иностранных дел Гюнтер разговаривал с ним в очень жесткой манере. Гюнтер также сообщил, что несколько раз встречался с германскими представителями; они надеялись на прекращение конфликта между Финляндией и Советским Союзом, но содействия скрыть не могли.
Говоря о транзите, Гюнтер заметил, что, если на Швецию будет оказан нажим, она может превратиться в театр военных действий, поскольку Германия в этом случае нападет на Швецию. Свой высший долг, сказал Гюнтер Эркко, он видит в том, чтобы предотвратить такое развитие событий. Попробуйте представить себе, сказал Гюнтер, какой будет реакция шведов, если они узнают, что Финляндия готова ввергнуть Швецию в войну ради спасения своих городов Виипури (Выборга) и Сортавала. Эти города не являются жизненно важными для Финляндии; их утрата не приведет к распаду страны.
Позиция Гюнтера свидетельствовала, что при осуществлении посреднической миссии Швеция уделяла большое внимание своему собственному положению и безопасности.
Я доложил Государственному совету, что незадолго до начала совещания мне нанесли визиты послы Великобритании и Франции в Хельсинки. Британский посол сообщил, что в Лондоне и Париже ожидают нашего обращения об оказании помощи не позднее 5 марта. Когда они его получат, то 11 марта снова обратятся к Норвегии и Швеции с просьбой о разрешении транзита войск. 15 марта первые войсковые подразделения будут готовы к отправке. В течение первых двух недель апреля около 6 тысяч человек могут прибыть к месту своего назначения. На вопрос о том, намерены ли их страны предпринять какие – либо действия против Скандинавских стран, послы ответили обещанием самого энергичного давления. Когда я заметил, что это основная проблема, французский посол Магни возразил, что транзит не проблема, а лишь вопрос стратегии.
В конце своего доклада я сказал, что мы прошли свой путь до конца. Мы уже вышли за границы срока, определенного Советским Союзом; а теперь и Запад определил для нас предельный срок – 5 марта. Но я не верю, что Англия и Франция прибегнут к прямым силовым действиям против нейтральных стран. Мы не можем дальше следовать курсом войны; нужно вернуться к переговорам для заключения мира. Мы еще не получили ответ из Москвы. Нам не остается ничего другого, как отправить первый вариант ответа, который мы одобрили раньше. Единственная корректива, которую я бы хотел сделать, – опустить предложение о том, что Москва может быть местом проведения переговоров: сейчас все отступления от главной темы излишни. Таким образом, я рекомендовал собравшимся испить горькую чашу.
Эту рекомендацию поддержали три члена кабинета министров – Фианд, Котилайнен и Пеккала. По мнению остальных, не было необходимости принимать окончательное решение; Ханнула, верный своей первоначальной позиции, считал, что мы должны обратиться за западной помощью.
Члены Совета отложили обсуждение до следующего заседания, которое назначили на 18.00. До этого времени я должен установить, был ли наш ответ передан в Москву.
После заседания премьер – министр Рюти, Паасикиви, генерал Вальден и я задержались, чтобы обсудить дальнейшие шаги. Мы решили, что можно вести переговоры, если Виипури (Выборг) и Сортавала будут исключены из состава требований.
В присутствии Рюти в 13.45 я позвонил в Стокгольм министру иностранных дел Гюнтеру и сообщил, что мы не передали Англии и Франции просьбу о помощи. Далее произошел следующий обмен мнениями.
Гюнтер. Интересные известия. Благодарю.
Таннер. Хочу узнать, что вы от нашего имени сообщили Москве. Был ли передан по назначению ответ, который мы подготовили?
Гюнтер. Не был. Мадам Коллонтай и я спорим о том, не будет ли он воспринят как отрицательный.
