понимаю, что вы обеспокоены. Я бы все сделал, чтобы помочь вам. В самом деле, если я узнаю что-либо, то тут же сообщу вам.
Он помог ей выйти из «ягуара». Ей показалось, что его пальцы задержались на ее руке на мгновение дольше, чем было необходимо.
— Быть может, нам следует поддерживать связь в любом случае?
Что-то в его голосе — слова звучали со слишком обдуманной небрежностью — и продолжающееся пожатие руки заставили Мэгги понять, что именно нужно Стиву.
Она уже три года была замужем и всегда очень хорошо чувствовала ту черту, которую не следует переходить. Стив устроил представление для нее, представление, которое длилось весь вечер, представление утонченное, правдоподобное, но устраивалось оно не просто так. Мэгги это заметила, заметила и неприятная, самоуверенная Джейн. Осложнения такого рода были крайне нежелательны для Мэгги, но Стив был единственной ниточкой, связывающей ее с «Вандиной». И если исчезновение Розы хоть как-то связано с ее работой, то лучшего способа узнать правду, чем продолжать играть со Стивом, у нее не было.
Она попыталась заставить себя улыбнуться:
— Вы очень добры. Наверное, да.
— Хорошо. Мне бы очень хотелось искупить свою вину, ведь я повинен в том, что втянул вас сегодня вечером в такую неприятную историю. Могу я вам позвонить?
— Да, — ответила она.
Когда она открыла дверь дома, то услышала, как часы на церкви пробили одиннадцать раз, в неподвижном воздухе долины бой часов тек бесконечно долго.
Майк! Она подумала, что должна дать знать Майку обо всем случившемся. Он сказал, чтобы она позвонила когда угодно, сейчас одиннадцать, еще совсем не поздно.
Она подошла к телефону и торопливо набрала номер, который он ей дал, чувствуя, как велико желание услышать его голос. Но ничего не услышала, кроме долгих гудков. Мэгги все слушала и слушала, и вдруг почувствовала себя такой одинокой! Очнувшись, только когда автомат отключил линию, она осознала, как сильно хотела поговорить с ним.
Это открытие даже немного испугало ее: стало ясно, что ею владело не простое желание рассказать ему подробности происшедшего сегодня вечером. Или, может быть, это было как раз то самое желание. Ей бы хотелось делиться с Майком слишком многим.
Когда все гости уехали, Дина налила себе большой бокал виски, добавила льда и отправилась в кабинет.
Всегда, когда она была обеспокоена или огорчена, именно там ей хотелось находиться, потому что эта комната напоминала ей о Ване. Когда он был жив, он был ее надеждой и опорой. Здесь она чувствовала его присутствие.
Здесь, в успокаивающей тишине знакомой комнаты, она слышала его голос, кристально чистый голос сильного человека, на которого всегда можно положиться, потому что он полон уверенности в своих силах.
Мог ли Ван чего-либо бояться? Сомневался ли он в правильности своих шагов, в способности преодолеть любые препятствия на своем пути? Возможно, он просто делал вид, что ему не страшно. На любой вопрос у Вана был готов ответ. Безусловно, он бы знал как справиться с ее проблемой.
Дина сделала глоток виски в надежде, что его обжигающий холод успокоит ее нервы, но тщетно — она ничего не почувствовала, кроме неприятного жжения в желудке.
Она ненавидела конфликты, неопределенность, ненавидела предательство, на которое пошел кто-то из ее служащих. Предательство потрясло ее до глубины души, отняв у нее уверенность в своих силах, причинив ей боль. Она знала, что не сможет уснуть, до утра будет перебирать в уме обстоятельства происшедшего. Она не могла поверить, что кто-то из людей, которых она знала и которым доверяла, мог сделать это. Улики давно были у нее перед глазами, но она пыталась не думать, что ее предали. Теперь же, когда все аргументы собраны воедино, факт самого настоящего вероломства уже нельзя было отрицать.
В бизнесе такое время от времени случалось, она знала это, но все равно не могла рассуждать хладнокровно. Знание не помогало. Ведь «Вандина» была продолжением ее собственной жизни, вот почему Дине казалось, что предали лично ее, и невероятная боль терзала ее душу каждую секунду.
Дининой ахиллесовой пятой была неспособность разделять свою жизнь и жизнь фирмы. У Вана же все получалось превосходно, он оберегал ее от потрясений, он сам разбирался со всеми неприятностями, давая ей возможность спокойно создавать новые коллекции. Дина даже иногда задавалась вопросом, сможет ли она выжить без него, не говоря уже о фирме и о ее творчестве.
«О Ван, как мне без тебя плохо! — подумала она. — Я должна выдержать все ради тебя, но я не знаю, как мне быть».
Но все же она была не совсем одна. Ведь у нее был Стив.
При мысли о нем она почувствовала, как тепло от виски начало растекаться по ее телу. «Господи, спасибо тебе за то, что ты послал мне Стива!» Он не мог еще управлять фирмой, для этого он слишком мало знал о бизнесе. Но даже сейчас она чувствовала в нем ту стальную целенаправленность и силу, которая была у Вана. Это успокаивало ее, давая ей уверенность в том, что она родила человека, так похожего на него. Она надеялась, что скоро сможет положиться на сына, как в прошлом на Вана.
Тепло от виски ушло, она снова отпила из бокала. Два образа слились воедино: Стив превращался в Вана, Ван — в Стива.
Она взглянула на портрет мужа в расцвете сил.
— Как жаль, что ты его сейчас не видишь, — заговорила она нежным голосом, но, не успев произнести эти слова, Дина почувствовала вину, как будто совершила кощунственный поступок.
Ван не хотел видеть Стива. Это Ван решил, что она должна остаться без сына. И все эти годы, несмотря на то что она горевала по Стиву, Дина никогда не спрашивала, почему Ван так решил, сейчас она тоже не спрашивала. Привычка была слишком сильной.
— Извини, Ван, я не это имела в виду. Ты был прав. Ты всегда был прав.
Его глаза смотрели с холста, глубоко посаженные, темно-голубые. Казалось, они гипнотизируют ее даже сейчас, после его смерти, и Дина уже не сомневалась, что все ее переживания не стоят ничего. Если бы можно было начать жить снова, она повторила бы все как было.
ДИНА
Ей было всего двадцать, когда она встретила Вана. Тогда она была без гроша в кармане и к тому же беременна.
Теперь она редко думала о тех темных днях; казалось, что все это произошло с кем-то еще, только не с ней. Но когда она все-таки возвращалась мысленно в то время, то со всей пугающей ясностью вспоминала, как ощущала себя тогда — беззащитной, загнанной, покинутой и совершенно одинокой.
Она думала о том, что, наверное, все не было бы настолько плохо, если бы она не росла такой «домашней» и не была бы так невероятно юна даже для своих двадцати лет. К тому же это было начало так называемых летящих шестидесятых. Никуда нельзя было деться — они уже начались.
Все-таки табу прошедших десятилетий отбрасывало на настоящее густую тень.
Жить с мужчиной до замужества все еще считалось унижением, а незамужней иметь ребенка — позором.
Эти представления были глубоко внедрены в сознание Дины ее матерью, Рут, воспитанной, в свою очередь, отцом-священником.
Отец Дины умер от перитонита, когда ей было семь лет.
«Божественное возмездие» — такую оценку этого события Дина однажды услышала от деда. После смерти отца Дина и ее мать покинули свой дом и переселились в разваливавшийся старый дом пастыря, где жили бабушка и дедушка.
