сидит на скамейке возле соседнего подъезда.
И не ошиблась. Человек сидел на скамейке, курил и поглядывал, как Алексей садится в машину. Подождал, пока тот уедет. Потом взял свою сумку и, не торопясь, пошел по тротуару к автобусной остановке. Вика вернулась в комнату и, усевшись в кресло, закурила. Ей не давал покоя всего лишь один вопрос: почему он сидел тут, чего дожидался? Но сейчас, после того как он ушел, испытывала несказанное облегчение. Никогда бы не видеть его рожу. А на Алексея обиделась. Вот уже на протяжении десяти лет он только трахает ее, ничего не обещая. Просто приходит. Как к дешевой девке. И возвращается к семье. А она – одна. Она потрогала на широкой кровати то место, где совсем недавно лежал Алексей. Казалось, оно еще не остыло от его горячего тела. Но его нет. И он никогда не будет с ней.
Вика заплакала, ощущая себя совершенно несчастной и совсем беззащитной. Так и уснула, даже не накрывшись одеялом. А ночью приснился странный сон, не дававший ей покоя вот уже целых десять лет.
Тогда Вика, молодая выпускница медицинского училища, ютилась в крохотной комнатенке в двухэтажном старом общежитии медиков. С Алексеем познакомилась совершенно случайно. Встречались то у него на даче, когда не было жены и детей. То у нее в общаге.
Летом было проще. Он сажал ее в машину и увозил за город, в лес, где они занимались любовью.
Но везде были свои неудобства. На даче они опасались случайного приезда его жены. В общаге – мешали соседи, да и строгий вахтер не всегда поддавался на уговоры и грозился доложить о ее свиданиях главному врачу. А в лесу их нещадно кусали комары, и задница любовника распухала, как от уколов.
Решение их проблемы пришло довольно неожиданно. Однажды Алексей приехал к ней и вдруг заявил, что скоро у Вики будет своя двухкомнатная квартира на пятом этаже с видом на лесопарковую набережную.
Тогда Вика очень удивилась.
– Ты что? Как это возможно?
– А вот и возможно. Понимаешь… – Всех подробностей объяснять не стал, изложил только вкратце. – Есть старуха. Одинокая. Бабуле той жить – всего ничего. А квартирка у нее – хорошая.
– А я-то тут при чем? – еще больше удивилась Вика, совершенно не понимая, к чему он клонит.
– Да ты что? Родных у старушенции никого нет. Был племянник. Но он уже давно на кладбище. Так не пропадать же квартире! Только представь: у тебя, молодой красивой девушки своя собственная квартира. Где мы будем только вдвоем. И нам никто не сможет помешать. Здорово?
– Здорово, конечно. – Вика представила все, о чем ей говорил Алексей, и рассмеялась, потому что это все ей казалось не слишком правдоподобным. – Только я что-то не пойму…
– Чего ты не поймешь?
– От меня-то что требуется? Стать ее племянницей?
– Почти, – вполне серьезно ответил он. – Тебе надо будет оформить над ней опекунство. Представим все, как будто ты ее дальняя родственница. С бабусей я уже разговаривал. Она не против.
– Да ты что? С ума сошел? Нет. Я не хочу. Ведь тогда надо за ней ухаживать…
Он не позволил ей продолжить, заговорил резко и довольно настойчиво:
– Надеюсь, ты не собираешься жить в этой общаге до глубокой старости?
– Ну, вообще-то не хотелось бы, – мрачно ответила Вика, вспомнив, что только сегодня утром видела в своей комнате двух здоровенных тараканов.
– И потом, моя милая, тебе не придется ухаживать за бабулей. Для этого есть люди в соцзащите. Ну, а в общем-то, выбирать тебе.
Раздумывала Вика недолго.
– Хорошо. Я согласна.
Он обнял ее, упоительно поцеловал в губы, а потом раздел и трахал едва ли не целый час, не обращая внимания на то, что за тонкой перегородкой их наверняка слышат соседи.
– Это наше последнее совокупление здесь. Пусть послушают и позавидуют, что у тебя есть такой мужчина, – сказал он Вике на ее резонное замечание по поводу соседей.
Ту старушку Вика даже ни разу не видела. Ровно через месяц после оформленного опекунства бедная бабуся вдруг скончалась, хотя до этого, по словам соседей, выглядела вполне еще шустренькой.
Кухонные полки оказались прибиты очень высоко, и, для того чтобы пользоваться ими, бабусе приходилось залезать на табурет.
Как значилось в милицейском протоколе, составленном участковым, у старушки закружилась голова, и она упала, ударившись головой об угол стола.
Но кто-то из соседей будто бы видел, как рано утром в дверь к старушке позвонил мужчина. А потом вошел. И пробыл у нее совсем недолго. Выходя, закрыл за собой дверь, щелкнув замком. И будто бы был он в перчатках. Но об этом участковому не сказали. Да и никто не настаивал на тщательном расследовании внезапной причины смерти одинокого человека.
А ровно через две недели – после того как в квартире был сделан евроремонт – Вика заселилась туда. Она старалась не думать, почему все так произошло. И только по ночам ей стал сниться один и тот же сон. Не каждую ночь, но снился, заставляя ее волноваться и переживать.
И вот, спустя столько лет, вдруг появляется этот странный человек. Он пришел поздно вечером, но тогда Вика не открыла. Погасила в комнате свет и нырнула под одеяло. Пусть думает, что она уже спит. А потом, на остановке, узнала его. И уже лежа на асфальте, рядом с трупом водителя, умирая, видела хищный оскал, когда он достал из сумочки ее паспорт, заглянул в него и остервенело бросил ей на грудь.
Проезжавшие мимо милиционеры вневедомственной охраны, обратили внимание на стоявший возле остановки «Икарус» без водителя. Новенькая милицейская «девятка» остановилась. А уже через двадцать минут главный опер с заспанным лицом была на месте преступления.
– Зеленко Виктория Львовна, – прочитал он в паспорте убитой, сличая ее фотографию с изуродованным лицом трупа.
– Симпатично выглядит, – съязвил капитан Василенко. Его тоже подняли с постели, и он, как и майор Рябцев, стоял злой и на бессонную ночь, и на свою опостылевшую работу, и на неуловимого убийцу.
Рябцев передал паспорт убитой лейтенанту Огольцову со словами: «Давай, действуй». А сам подошел к мертвому водителю автобуса, вглядываясь в его лицо – обескровленное, перекошенное от ужасной боли.
– Иван Николаевич Максименко. А-а, – вздохнул Рябцев. – Не пойму, случайно он встретился с убийцей или тот пас водителя. Хотя в этом гребаном мире ничего случайного не бывает.
– Это уж точно, – поддержал майора капитан Василенко, внимательно наблюдая за копошившимся возле трупов криминалистом. Теперь все ждали, что скажет он.
– Смерть наступила приблизительно час назад. Более точно узнаем после вскрытия, – произнес криминалист, стараясь побыстрее закончить с осмотром.
Рябцев глянул на безлюдную улицу. Унылый видок.
– Место убийца выбрал подходящее. Ничего не скажешь. С одной стороны – забор детского садика. Тротуар. А через проезжую часть – другой тротуар. Дома далеко. По ночам тут никого. Значит, свидетелей опять нет. Майор спросил:
– Со сторожем садика беседовали?
Василенко угоднически хихикнул.
– Да еле-еле достучались до него, Палыч. Пьяный он в стельку. Двух слов сказать не может. Принял Огольцова за вора. Драться кинулся, – сказал Василенко.
– Ладно. Утром тащите его к нам и побеседуйте хорошенько. Он должен был слышать крики на остановке. Убийца не мог убить обоих одновременно. А пока пусть проспится, – распорядился Рябцев и, кивнув на труп водителя автобуса, спросил у Василенко: – Что скажешь по данному убийству?
– Думаю, водитель опознал убийцу. В автобусе следов борьбы не видно. Значит, опознал он его на остановке. Наверное, попытался задержать… – Капитан вопросительно уставился на Рябцева.
– Дурак Максименко. Опознал убийцу, так должен был позвонить нам. И был бы сейчас жив.
На это капитан Василенко промолчал, хотя и имел противоположное мнение.
– Грабеж, Палыч? – спросил капитан Осянин, поглядывая на раскрытую дамскую сумочку.
