«А. Финштейн можно найти:
– по телефонной книге Израиля (сложности: распространенная фамилия, однофамильцы, вероятность изменения фамилии);
– через эмигрировавших в Израиль советских киношников, список взять в Союзе кинематографистов у Бориса Марьямова;
– если она недавно похоронила отца, то на тель-авивском кладбище, у администратора может быть записан адрес родственников усопшего. Кроме того, она должна посещать его могилу;
– Финштейн вывез автомобильные права, следовательно, у него в Израиле могла быть машина. Подкупить чиновника из автомобильной полиции…»
– Н-да! – произнес Светлов, разглядывая фотографии этой Ани Финштейн. – Эта красотка попала в хороший переплет! Они ее из-под земли достанут! Если уже не достали.
С фотографии на нас смотрело удивительно красивое, чистое двадцатилетнее лицо с большими темными глазами, тонким овалом чуть удлиненного лица и большими, едва приоткрытыми губами. Пышные светлые волосы обрамляли это лицо и падали на плечи.
– Похоже, что еще не достали, – сказал я, размышляя над идеей, которая уже больше часа бродила в моем мозгу. – Во всяком случае, ясно, что эти пленки – реальность и что Бакланов, Краснов и КГБ сделали всю мыслимую работу, чтобы их отыскать. Поэтому нам остается одно…
Я вышел из темной каморки-фотолаборатории в комнату, снял с аппарата телефонную трубку и набрал номер ЦК КПСС, Сурена Пчемяна.
– Сурен Алексеевич? Шамраев беспокоит. Мне нужно срочно увидеться с Леонидом Ильичем.
– Насколько срочно? – спросил Пчемян.
– Максимально.
– Хорошо. В 5.30 вечера приезжайте к Спасским воротам, вас встретят.
– А раньше? Раньше нельзя?
– К сожалению нет.
– Хорошо, я буду.
Я взглянул на часы. Было 13 часов 50 минут. В 14.00 мой сын Антон выходит из школы. Я сказал Светлову:
– Мне нужно срочно на Пресню, встретить сына. Подбросишь?
Проводив гостей и подчиненных, Юрий Владимирович Андропов и Николай Анисимович Щелоков остались наедине. Андропов снял очки и устало протер переносицу и надбровные дуги.
– Странно, что этот Рекунков ерепенится… – произнес Щелоков.
– Похоже, что он тянет время… Конечно, это безобразие, что твой же отдел МУРа работает против нас.
– Это не страшно, – пренебрежительно повел головой Щелоков. – Зато они на виду, да и в отделе есть мои личные осведомители. Наклепали фотороботов и ринулись по больницам. Ничего они не найдут, это пустой номер, так что пусть бегают. Хуже, что эта жидовка куда-то запропастилась в Израиле…
Это прозвучало как ответный укол, намек на то, что андроповская резидентура в Израиле вторую неделю не может найти там какую-то бесхитростную эмигрантку. Но Андропов спокойно сказал:
– Она уже не в Израиле, она в Европе. Мои люди установили в порту Бен Гурион, что она 17-го вылетела в Рим рейсом компании «Аир Итали», и билет у нее был только до Рима. Нам это только на руку: из Европы ее куда легче вывезти в Союз, чем из Израиля… – он взглянул на часы и, повернувшись в кожаном кресле, открыл дубовые створки книжного шкафа. За створками, на полке, стоял большой, новейшей марки западногерманский радиоприемник «Грундиг». Приемник был уже настроен на нужную волну, и, едва Юрий Владимирович нажал блестящую металлическую клавишу, как приемник откликнулся позывными американской радиостанции «Свобода», заглушаемыми монотонным и надсадным воем глушилок. Сквозь этот вой послышался мужской баритон:
– Говорит радиостанция «Свобода»! Говорит радиостанция «Свобода»! Вы слушаете нашу передачу на волне 19 и 7 десятых метра. У микрофона Олексо Боярко и Мила Карева. Передаем последние известия. Москва…
Тут голос диктора напрочь пропал под воем глушилок, но Юрий Владимирович набрал на селекторе внутренний номер и негромко распорядился в микрофон:
– Кочаров, прекрати глушение…
И в ту же секунду вой глушилок исчез, и сильный, чистый, хорошо поставленный голос диктора самой враждебной радиостанции заполнил кабинет Председателя КГБ:
– …Советское телеграфное агентство «ТАСС» сообщило, что вчера в возрасте 79 лет умер главный идеолог Кремля, Секретарь ЦК КПСС Михаил Суслов. Западные советологи обращают внимание на то, что это уже вторая смерть в Кремле за последние несколько дней. Как известно, 19 января ушел из жизни первый заместитель Преседателя КГБ генерал Сергей Мигун. Аккредитованные в Москве иностранные корреспонденты связывают смерть Мигуна с массовыми арестами лидеров советской левой экономики, которые происходят последнее время в СССР. Сообщают также, что арестован близкий друг дочери Брежнева Галины, некто Борис Буранский по кличке Цыган, подвергается допросам сама дочь Брежнева Галина, а его сын, первый заместитель министра внешней торговли СССР Юрий Брежнев, уже несколько дней не появляется в своем кабинете. Полагают, что они находятся в тесной связи с деятельностью подпольных хозяйственных мафий, и генерал КГБ Мигун был инициатором этих разоблачений, что вызвало гнев Михаила Суслова и Леонида Брежнева. В Москве циркулируют слухи, что после острого разговора на эту тему с Михаилом Сусловым, Мигун покончил жизнь самоубийством, и этим объясняют тот факт, что некролог Мигуну, члену ЦК КПСС и близкому родственнику Брежнева, подписали всего четыре члена Политбюро, но не подписали ни Брежнев, ни Суслов, а тело бывшего члена советского правительства и второго хозяина КГБ захоронено на неправительственном кладбище. Теперь сообщается, что главный кремлевский идеолог и блюститель чистоты кремлевских риз Михаил Суслов ненадолго пережил генерала, который осмелился вскрыть коррупцию в верхах советского руководства. Варшава…
– сменил диктора женский голос.
Андропов снова нагнулся к селектору и негромко приказал:
– Кочаров, дальше можешь глушить. Это раз. Второе. Видимо, то же самое сегодня скажут по «Би- Би-Си» и «Голосу Америки». Эти сообщения не глушить.
И откинувшись в кресле, не без гордости взглянул на Щелокова. А эфир тем временем снова заполнило шумом глушилок, сквозь который враждебное радио пыталось сообщить русским слушателям об очередной волне арестов в Польше.
– Красиво… – не без зависти произнес Николай Анисимович Щелоков.
– Это только начало, – сказал Андропов. – Мы им еще что-нибудь интересное подбросим. Особенно про Галю и этого Цыгана. Они это любят. А под этим соусом и отец ее выглядит не лучшим образом. А?
Негромкий голос секретаря доложил:
– Обед накрыт, Юрий Владимирович.
– Пойдем пообедаем, – поднялся Андропов и повел гостя в задние комнаты кабинета, где была еще столовая и покои для отдыха.
Из двух окон столовой тоже открывался вид на Кремль и на многолюдную площадь Дзержинского. На обеденном столе, застеленном белой льняной скатертью, был накрыт обед на две персоны. В красивой супнице из чешского фарфора – горячий борщ, в фарфоровой же салатнице – свежие овощи, на нескольких тарелках, тарелочках и вазочках – закуска и черная икра. И в центре стола стояли запотевший графинчик холодной водки «Джонни Волкер», советский нарзан и американская содовая. Белоснежные льняные салфетки были рулончиками заправлены в серебряные кольца и лежали рядом с серебряными
