И... такого никогда не было...
Лика набрала минимум 30 номеров, и ни один из них не ответил!
Да еще и в кабинете – на окнах стеклопакеты, отопление включено – вдруг сделалось так холодно, что у Лики заклацали зубы!
Схватив со стола сотовый телефон и пачку сигарет, она выскочила в коридор и набрала номер мамы.
– Мусик, ты меня не в понедельник родила?
– В субботу.
Ликина мама никогда не удивлялась вопросам дочери. У нее собственных было предостаточно. Но касались они всегда одной темы – рациона питания.
– Ты хорошо кушаешь? Не похудела? Может, привезти вам отбивных и борща в баночке?
– Да, мам, все в порядке. Борща в баночке не надо. Вот палтус Пашке на днях жарила, всю квартиру завоняла...
Возвращаться в холодный кабинет Лике не хотелось, поэтому она подробно рассказала про свои кулинарные экзерсисы и даже вникла в такую чуждую и ненавистную тему, как ремонт. В кульминационный момент рассуждения о выборе обоев совесть вдруг нарисовала ей картину привезенного на вскрытие тела Карины Макеенко. И пристыженная Лика быстро попрощалась с мамой.
– Мне наплевать на всю эту чертовщину! Я сильная. У меня все получится, – объяснила она равнодушно мерцающему монитору.
И опять схватилась за телефонную трубку.
На первый же звонок ответили. Лика делала пометки, записывала имена-фамилии людей, должности. Она была так поглощена предстоящими встречами, так боялась, что кого-то пропустит в длинном списке потенциальных собеседников. И даже не удивилась, что ей стало так жарко, и пришлось выпить чашку зеленого чая...
Завтрашняя страничка еженедельника скоро оказалась заполнена записями о предстоящих визитах. Как Лика и предполагала, отказать журналистке, готовящей статью о художнике, искусствоведы просто не могли.
Она мысленно попросила у «фордика» прощения за то, что завтра ему предстоит бегать по Москве с поцарапанным бочком. Потом посмотрела на часы и прикинула: Пашка приедет с работы минимум через три часа, приготовление ужина займет час, значит, прямо сейчас надо договориться о встрече еще с кем-нибудь из нужных людей. Она выбрала из списка номер, начинающийся на те же цифры, что и редакционные телефоны. И не прогадала. Даже машину брать не пришлось. Согласившийся побеседовать художник Михаил Сомов находился в своей мастерской, располагающейся буквально в пяти минутах ходьбы от редакции, в Брюсовом переулке.
Сворачивая с Тверской в высокую гранитную арку, Лика невольно замедлила шаг. Конечно, маловероятно, что первый же собеседник окажется тем самым душегубом, убившим Карину Макеенко и Инессу Морову, но беспокойство все равно торопило биение сердца. Набирая код на нужном подъезде, Лика трусила так отчаянно, что едва стояла на ногах.
«Что за натура у меня? Вечно впутываюсь во всякие истории и при этом умираю от страха. Нет во мне баланса. Человек должен быть или авантюрным, или трусливым. И то, и другое в одном флаконе – слишком мучительно», – думала Вронская, медленно поднимаясь на скрипучем старом лифте.
Хозяин мастерской уже стоял возле приоткрытой двери, и Лика сразу же застыдилась собственных подозрений. Михаил Сомов, высокий бородач в белом свитере, так обаятельно улыбался. Глаза художника, миндалевидные, лучащиеся добротой, напоминали иконопись Андрея Рублева.
Чашка крепкого кофе, которую через пару минут принес гостеприимный Михаил, окончательно покорила Лику.
Оглянувшись по сторонам, она призналась:
– У вас очень уютно. Чувствуется особая атмосфера. И дело даже не в огромных полукруглых окнах, запахе красок, задрапированном возвышении напротив мольберта. Здесь есть что-то еще. Не знаю, как это объяснить.
Бородач польщенно улыбнулся. Сегодня здесь точно присутствует его муза. Весь день ему работалось особенно легко. Только вот муза – создание своенравное. То сидит в мастерской днями и ночами, а то и вовсе не заглядывает. Впрочем, поговорить с журналисткой он хотел бы вовсе не об этом.
– Это вы со мной хотели поговорить? – насторожилась Лика. – В смысле? Мне в Союзе художников рекомендовали вас как большого знатока творчества Эдварда Мунка. Секретарь так и сказала: «Лучше Сомова вам никто о Мунке не расскажет». И потом, договариваясь с вами о встрече, я ведь изложила суть интересующих меня вопросов. Вы что, передумали?!
– Нет. Но я вначале должен вас предупредить. Лучше не пишите этой статьи.
В голове у Лики завертелся вихрь невеселых мыслей. Разумеется, сейчас художник начнет намекать: не пишите о Мунке, а напишите лучше о моих работах. У меня вот на днях как раз выставка открывается. Очередной любитель дармового пиара...
– Это опасная тема. У вас будут проблемы. Возможно, такие, про которые вы всегда думали: «Это может случиться с кем угодно, только не со мной».
Между лопатками Вронской захолодил страх. Но его сразу же смыло теплой волной азарта. Неужели повезло? Сомов специально ее пугает? Но так подозрителен и осторожен может быть только тот, кто виновен...
– Я вас не понимаю, – Лика сделала глоток ароматного напитка, внимательно наблюдая за мимикой Михаила. – Конечно, наша газета не является специализированным изданием. «Ведомости» – популярный еженедельник, и мой текст будет адаптирован к запросам стандартной читательской аудитории, которой живописная техника Мунка не столь важна. А вот подробности его жизни, личных отношений, версии по поводу причин похищения картин – все это заинтересует наших читателей. Мы печатали аналогичный материал про Сальвадора Дали. И вот редактор поддержал мою инициативу написать про Мунка.
– А как вам пришла в голову мысль об этом написать?
«Правду говорить нельзя. Но врать нет необходимости. Могу ему рассказать о том, как я лично узнала про Мунка», – быстро прикинула Лика и начала свой рассказ.
Она еще была школьницей. Переполненный троллейбус, ее взгляд прикован к обложке книги, на которой человек в отчаянии обхватил руками голову. Красно-синие линии волнами докатываются до Лики, и она чувствует безотчетный иррациональный страх. Мужчина захлопывает книгу, протискивается к выходу, и Лика, как загипнотизированная, движется следом. Ей рано выходить, она не понимает, что с ней творится, и нет никаких сил вести себя по-другому. Хочется дернуть мужчину за рукав, хочется смотреть на странную картину еще и еще. Но как на это отреагирует незнакомец? Она еще не умеет непринужденно знакомиться с людьми, и готовые сорваться с языка вопросы кажутся верхом неприличия. Ее рука еще долго пыталась воспроизвести увиденный рисунок на обложке тетради... На факультете журналистики историю искусства преподавали всего семестр, и при этом старались охватить все – от египетских иероглифов до «митьков», от архитектурных стилей до киноискусства. Теперь она забыла про многих «галопом по Европам» пройденных художников, но Эдварда Мунка и его «Крик» помнила всегда отлично, потому что тот, показанный преподавательницей слайд опять вызвал очень странную реакцию. Лике хотелось задать после лекций несколько вопросов. Но она – уже штатный журналист, который в принципе не может быть застенчивым, – засмущалась. Или испугалась? Но почему-то не подошла. Не спросила.
– И вот недавно, – Лика приступила уже к недостоверной импровизации. – Я готовила блок новостей, просматривала сайты и наткнулась на информацию о том, что «Крик» и «Мадонну» после долгих розысков все-таки обнаружили. У меня было время, я зашла на поисковый сервер и поразилась. О более-менее известных художниках информации очень много. То, что я нашла про Мунка, мне показалось скудным. Это загадка. Почему? Ведь его работы стоят миллионы, он очень популярен и очень... Таинственен, что ли... Мне захотелось о нем написать. Информационный повод имеется – 12 декабря у художника день рождения. Я собираюсь встречаться с несколькими людьми. Вот и к вам пришла. А тут выясняется, что вы советуете не писать о Мунке. Но секретарь Союза художников уверяла, что вы изучали его творчество...
– Я слишком хорошо знаю его творчество, – иконописные глаза Михаила смотрели грустно и серьезно. –
