Флоренция, Триест, Вена. Страдания не стали меньше. Но новые лица и новые города все же иногда позволяли ненадолго забыться. Я думал, что второй наш ребенок появится на свет в Праге, но оказалось, что семейным здесь квартир меблированных не сдается, а денег на покупку мебели у нас не было. И тогда поехали мы с Аней в добрый тихий Дрезден, где и родилась наша дочь Любочка.
Счастье наше было большим, но все же потускневшим от смерти Сони. Я писал «Атеизм», мучился, отчаивался. Свет, горевший во мне и дававший мне силы трудиться, благословлявший меня на труд, погас. Я не верил, не веровал, но надо было как-то жить для Ани и для Любочки. К тому же рукопись, как губка, впитывала мою боль, даровала временное облегчение.
В конце ноября все резко переменилось, все стало проще и сложнее одновременно.
В тот день мои руки, державшие газету, задрожали. Из России писали об убийстве «нечаевцами», членами тайного революционного общества «Народная расправа», студента Петровской земледельческой академии Иванова, также примыкавшего к «нечаевцам». Недовольный радикальными настроениями, Иванов намеревался отойти от общества или, может быть, даже основать собственное, и этого ему прощено не было.
В тот самый миг, когда прочел я эту статью, мне все и открылось. Решительно все, и Гольбейн, и даже смерть дорогой нашей Сонечки, и сотни других событий, осмыслить и понять которых я ранее не мог. Все это – знаки Антихриста, символы заполонивших мир демонов. Бог покамест не мертв, но будет мертв, и появится много жертв безвинных, и крови прольется столько, что думать об этом страшно, а ведь и видеть придется.
Знаки всем даются, подчас горькие и мучительные. Для того чтобы попытались удержаться. А ведь скатимся-с. Но надо пытаться, вдруг не поздно, до последней капли крови, до последнего горького смертельного глотка воздуха надо бороться за жизнь нашу, за души, за спасение всеобщее. Один раз люди не уберегли Христа. Так будем же стараться сберечь его теперь хотя бы в себе, потому что бесы, как чума, распространяются повсеместно...
В ту же ночь я сел составлять план романа «Бесы». Но перед этим, с удовольствием и раскаянием, сжег все до единого листы «Атеизма». Аня моя безмятежно спала. В камине же осталась лишь горстка серого пепла...
«Я ее убью, – подумал Влад Резников, с отчаянием глядя на исказившееся от ярости лицо Лики. – Что же она такое делает, она все портит, так нельзя!»
Писательница старательно затолкала в урну возле книжного магазина цветы и конфеты. А потом подошла так близко, что... Только бы она не смотрела вниз, куда угодно, только не вниз...
– Хорошая у вас туалетная вода. Как называется?
Тепло ее дыхания. Как прекрасно близко, с ума сойти...
Пересохшие губы непослушны. Надо ответить. Может быть, тогда едва начинающая звучать мелодия не растворится в истошном визге тормозов и обрывках чужих монотонных разговоров. Может, тогда стихи, которые уже точно есть, точно существуют, но пока не хотят превращаться в ритмичные строчки, прекратят разрывать мозг и вырвутся в конце концов на бумагу.
– Это «Ambre» от Baldessarini, – прошептал, краснея, Влад.
Да, он смешон. Готовился к этой встрече два часа. Сначала надел любимый бежевый вельветовый костюм от Bally – нет, слишком солидно, не подходит. Потом натянул акриловый черный пуловер Dolce&Gabbana – уже лучше, но он с добавлением яркой серебристой нити, пижонство, слишком броско. В конце концов выбрал черные джинсы от CK, темно-серый свитер Neil Barrett и кроссовки Prada – немного скучно, но нейтрально, не вызывающе. Неизвестно ведь, как Лика относится к ярким стильным вещам. Вера – та смеется над его любовью к шмоткам и говорит, что по времени, проведенному в бутиках, он даст фору любой девушке. Пусть лучше одежда будет нейтральной. И – аромат, очень чувственный. Кажется, Baldessarini не подвел. Или все-таки все пропало окончательно?
– А чем вы пользовались вчера? – холодно поинтересовалась Вронская, отступая на шаг назад. – Вчера, когда караулили меня в арке? У этой туалетной воды очень яркий запах, я бы его узнала.
Стоящая рядом с писательницей симпатичная блондинка растерянно ахнула:
– Какой арке? Кто кого караулил? Что вообще происходит?!
Влад молчал, не зная, что ответить. Да, вчера у него был действительно другой парфюм. Не хотел расстраивать пристально наблюдавшую за его сборами Веру, и под ее измученным взглядом рука невольно потянулась к флакону со свежим L’eau D’issey. А потом, на презентации, после гибели парня, он все пытался расслышать номер телефона, который Лика продиктовала милиционеру. Но не смог, пришлось ехать в гостиницу, куда накануне подвозил Веру. И он Вронскую не караулил! Все неправильно истолковано, перевернуто с ног на голову!
– Очень мило с вашей стороны, что вы полазили в Интернете и выяснили, какие именно цветы и конфеты я предпочитаю. Судя по тому, что вы заявились в магазин, а не подкараулили в очередной раз в темном переулке, убивать меня, как бедолагу Крылова, вы не собираетесь, – едва слышно сказала Лика, зябко ежась под пронизывающим колючим ветром. – А договариваться со мной уже бессмысленно. Я была в прокуратуре, следователю все известно. Наверное, он и сам бы нашел ту статью, в которой Артур писал, как вы, сбив человека, уехали с места ДТП. Но я ему помогла. Да, вот так, и еще...
Что «еще» – остолбеневший Влад так и не узнал. Блондинка, нагнувшись к Вронской, прошептала буквально пару фраз, резко развернулась, и писательница покорно засеменила за ней следом к стоянке такси.
Влад растерянно смотрел на удалявшуюся миниатюрную фигурку. И ему казалось, что он умирает, потому что выстуженная вечным ветром с Финского залива ночь взорвалась: Mozart, Requiem – Lacrymosa. И этот величественный отчаянный ливень смывал собственную робкую, нежную, еще практически неразличимую мелодию.
Прижав к ушам ладони, Влад бросился к своей машине, припаркованной метрах в ста от «Книгоеда».
Надо с ней поговорить, Лика должна понять, войти в его положение, в конце концов! Ошибки бывают у всех, и он тоже ошибался, и к Артуру действительно был особый счет. Кто знал, что все так выйдет... Но то, что происходит сейчас, – это же невыносимо, убийственно!
Писк сигнализации, щелчок по кнопке лампы освещения салона. Где карандаш, ручка, хоть что-нибудь пишущее, есть в этой гребаной, блядь, машине РУЧКА???
Одновременно. Дышать на замерзший стержень, трясущимися руками листать телефонную книжку. Почему здесь все исписано?! Ни одной чистой страницы, да что же это такое!
Ну наконец-то, только бы успеть, не забыть, все вспомнить...
Слова внезапно закончились. Музыки тоже нет, черт возьми, мотив не приходит! Но это – Влад пробежал глазами по неровным строчкам и улыбнулся – это, похоже, будет припев.
Он обессиленно откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза. Новые строчки не приходят. Не приходят, черт возьми! И она должна ему помочь. Иначе...
– Я тебя просто убью, Лика, – с отчаянием прошептал Влад.
Лика Вронская проснулась от долгого звонкого стука в окно.
Посмотрев на часы, она застонала: шесть утра, какая рань... Это не ворона, это просто жаворонок какой-то, с приемом пищи строго по расписанию. И плевать птица хотела, что ее кормилица в это время еще сладко посапывает. Вот ведь паразитка, долбит себе по стеклу и долбит, настойчивая. Нет, это даже не жаворонок. А не иначе как жаворонкодятел, злостный мутант!
Лика выбралась из постели и, потерев глаза, потянулась к оконной ручке. Ворона, взмахнув рыжеватыми крыльями, впорхнула в номер. А Вронская резво спряталась за штору.
К дому, где находится мини-отель, примыкает невысокое здание. И вот прямо на его ровной плоской
