Еще вас беспокоит, каким образом вы меня слышите. Разве не является сутью беспроволочной передачи сигналов то, что они переходят из эфира в воздух? Так и я могу превращать свои слова в колебания воздуха в ваших неуклюжих колпаках.
И то, как я владею английским языком? Надеюсь, он не так уж плох. Я ведь пожил какое-то время на земле, и это было трудное, очень трудное время. Сколько именно? Сейчас идет одиннадцатое или двенадцатое тысячелетие. Скорей, двенадцатое. У меня было достаточно времени, чтобы выучить все языки, когда-либо созданные людьми. Английским я владею не хуже, чем другими языками.
Я разрешил некоторые ваши сомнения? Хорошо. Я вас вижу, хотя и не слышу. Но теперь я хочу сказать кое-что более серьезное.
Я Ваал-сепа. Я Властелин Темного Лика. Я тот, кто так глубоко проник в тайны Природы, что победил саму смерть. Я сделал все так, что не смог бы умереть даже если бы захотел. Чтобы я умер, должна появиться воля сильней, чем моя. О, смертные, никогда не молитесь об избавлении от смерти. Может быть, она кажется ужасной, но вечная жизнь неизмеримо страшней. Все жить, и жить, и жить, пока неисчислимые поколения людей проходят мимо. Сидеть на обочине истории и видеть, как она движется, неизменно движется вперед оставляя тебя позади. Разве удивительно, что в моем сердце лишь тьма и горечь, и что я проклинаю все это тупое стадо? Я врежу им, когда могу. Почему бы и нет?
Вы хотите знать, как я могу им вредить. У меня есть власть, и немалая. Я могу управлять умами людей. Я повелитель толпы. Где затевали и затевают зло, там всегда был я. Я был с гуннами, когда они убивали неверных. Я устроил Варфоломеевскую ночь. Благодаря мне велась торговля рабами. Это по моему наущению сожгли десять тысяч старух, которых дураки называли ведьмами. Я был тем высоким темным человеком, который вел толпу в Париже, когда улицы утопали в крови. Такие времена редки, но в России в последнее время было и похлеще. Я и сейчас оттуда. Я уже почти забыл про эту колонию морских крыс, зарывшихся в грязь и сохранивших лишь немногие искусства и легенды той великой страны, которая уже не зацветет, как когда-то. Это вы мне напомнили о них, потому что этот мой старый дом соединен волнами, о каких ваша наука понятия не имеет, с человеком, который его построил и любил. Я узнал, что здесь незнакомцы, навел справки — и вот он я. Так что теперь, раз уж я тут, а это первый раз за тысячу лет, я вспомнил об этих людях. Они слишком здесь задержались. Им пора уйти. Они берут свое начало от того, кто противостоял мне, пока был жив, и кто построил это убежище от катастрофы, поглотившей всех, кроме его соратников и меня. Его мудрость спасла их, а моя сила спасла меня. Но теперь моя сила раздавит тех, кого он спас, и на этом повесть будет завершена. — Он сунул руку за пазуху и достал оттуда свиток. — Это вы отдадите вождю водяных крыс, — сказал он. — Мне жаль, что вам, джентльмены, придется разделить их судьбу, но поскольку вы прежде всего виноваты в их несчастье, это в конце концов, только справедливо. Советую вам рассмотреть эти рисунки и рельефы, которые помогут вам понять, как вознеслась Атлантида за время моего правления. Здесь вы найдете кое-какие свидетельства о том, каковы были характер и нравы людей, пока они находились под моим влиянием. Жизнь была чрезвычайно разнообразна, многоцветна, многосторонняя. В нынешнее серое время это назвали бы бесстыдной оргией. Что ж, называйте как хотите. Я это принес, я наслаждался этим, и я не жалею. Была бы снова моя воля, я бы сделал то же и еще больше, кроме того рокового дара вечной жизни. Варда, которого я проклинаю и которого мне надо было убить, прежде, чем он стал достаточно сильным, чтобы восстановить против меня людей, был в этом отношении мудрей меня. Он все еще иногда посещает землю, но как дух, а не как человек. Теперь я ухожу. Вы пришли сюда из любопытства, друзья мои. Надеюсь, что я его удовлетворил».
Затем мы увидели, как он исчез. Да, он исчез прямо у нас на глазах. Он чуть отодвинулся от колонны, на которую облокачивался. Великолепная огромная фигура помутнела по краям. Глаза его погасли, и черты стали трудно различимы. Через мгновение он превратился в темное клубящееся облачко, которое поплыло вверх в застоявшейся воде ужасного зала. Затем он пропал, и мы смотрели друг на друга, удивляясь странным возможностям жизни.
Мы не стали задерживаться в этом жутком месте. Здесь было небезопасно оставаться. Я снял с плеча Билла Сканлэна ядовитого пурпурного слизня и сам обжег себе руку его ядом. Когда мы ковыляли к выходу, я бросил последний взгляд на эти чудовищные барельефы, работу самого дьявола. Затем мы почти побежали по темному проходу, проклиная тот день, когда оказались настолько глупы, что забрались сюда. Мы почувствовали настоящую радость, когда выбрались на фосфоресцирующую равнину, и снова увидели вокруг себя чистую прозрачную воду. Через час мы были дома. Сняв шлемы, мы устроили у себя в комнате совет. Профессор и я были слишком переполнены происшедшим, чтобы выражать мысли словами. Только неукротимая жизнеспособность Сканлэна восторжествовала.
— Духи святые! — сказал он. — Нам теперь от этого никуда не деться. Этот парень, он, наверно, прямо из ада сюда пожаловал. Похоже, что он со своими картинками и статуями кого угодно за пояс заткнет. Что нам с ним делать — вот вопрос.
Доктор Маракот глубоко задумался. Затем, позвонив колокольчиком, он вызвал приставленного к нам человека, одетого в желтое и сказал: «Манд». Через минуту наш друг был в комнате. Маракот передал ему роковое письмо. Никогда еще никто не восхищал меня так, как Манд в этот момент. Своим любопытством, которому нет оправдания, мы поставили под угрозу жизни его и весь его народ, — мы, незнакомцы, которых он спас, когда у них не было никакой надежды. И все же, хотя он мертвенно побледнел, пока читал письмо, в его печальных карих глазах не было упрека. Он покачал головой, и отчаяние сквозило в каждом его движении. «Ваал-сепа! Ваал-сепа!» — воскликнул он и судорожным движением прижал ладони к глазам, как будто закрываясь от какого-то жуткого видения Он бегал по комнате, словно опьяненный горем, и наконец ушел, чтобы прочитать всем роковое послание. Через несколько минут мы услышали звон огромного колокола, созывавший всех в Центральный зал.
— Мы идем? — спросил я. Доктор Маракот покачал головой.
— Что мы можем сделать? И если на то пошло, что они могут сделать? Как они могут противостоять тому, кто наделен силой демона?
— Примерно так же, как выводок кроликов — ласке, — сказал Сканлэн. — Но, боже праведный, ведь это мы должны найти решение. Мы ведь не можем сначала из шкуры вылезти, чтобы разбередить дьявола, а потом оставить нашим спасителям расхлебывать сваренную нами кашу.
— Что вы предлагаете? — спросил я нетерпеливо, потому что его сленг и легкомыслие скрывали силу и практичность современного человека, привыкшего все делать своими руками.
— У меня нет идей, хоть обыскивайте, — сказал он. — И все же, может быть, этот парень не такой уж неуязвимый, как он думает. Может, он чуть износился со временем, а он уже в летах, если верить ему на слово.
— Вы думаете, мы можем напасть на него?
— Это безумие, — произнес доктор.
Сканлэн пошел к своему ящику. Когда он повернулся к нам, у него в руке был большой шестизарядный револьвер.
— Как насчет этого? — сказал он. — Я им завладел на месте катастрофы. Я думал, может, эта штука пригодится. У меня к нему есть дюжина патронов. Может, если проделаю столько дырок в старом трупе, то он выпустит из себя часть этой магии. Боже милостивый! Что случилось?
Револьвер грохнул об пол, а Сканлэн извивался в страшной боли, обхватив левой рукой запястье правой. Его руку схватила страшная судорога, и когда мы пытались помочь ему, мы почувствовали мышцы, сжатые плотно, как древесные корни. От мучительной боли по лицу бедняги катился пот. Наконец, совершенно измученный и покорный, он повалился на кровати.
— Я выбыл, — сказал он. — Я кончил. Да, спасибо, меньше болит. Вильям Сканлэн в нокауте. Я свой урок выучил. На ад с шестизарядником не полезешь, и пытаться не стоит. Я признаю свое поражение.
— Да, вы свой урок выучили, — сказал Маракот, — и это серьезный урок.
— Так вы думаете, что это безнадежно?
— Что можно сделать, когда он, по-видимому, знает о каждом нашем слове и действии? И все же не будем отчаиваться.
Он несколько мгновений сидел, задумавшись.
— Я думаю, — продолжал он, — что вам, Сканлэн, лучше лежать, где вы лежите. Вы пережили потрясение, от которого вы сразу не оправитесь.
— Ежели что-то надо, можете на меня положиться, хотя ясно, что грубо работать нет смысла, — стойко произнес наш товарищ, но его искаженное болью лицо и трясущиеся руки показывали, что ему приходилось переносить.
— Пока вам делать нечего. Мы, во всяком случае, поняли, чего делать не надо. Любое насилие бесполезно. Мы будем работать на другом уровне — на уровне духа. Оставайтесь здесь, Хедли. Я пойду в комнату, которою использую как лабораторию. Может быть, в одиночестве я лучше соображу, что надо делать.
И Сканлэн, и я научились совершенно полагаться на Маракота. Если только человеческому мозгу под силу разрешить нашу проблему, то Маракот это сделает. И все же мы, несомненно, достигли точки, где человек не в силах что-то изменить. Мы были беспомощны, как дети перед лицом сил, которых они не могут понять и которыми они не могут овладеть. Сканлэн заснул тревожным сном. Моя же единственная мысли пока я сидел рядом с ним, была не о том, как избежать катастрофы, но о том, когда она наступит и каким будет удар. Я был готов в любой момент увидеть, как рушатся стены, и как темные воды морских глубин смыкаются над теми, кто так долго им противостоял.
Внезапно огромный колокол зазвонил снова. Его металлический звон будоражил каждый нерв. Я вскочил на ноги, а Сканлэн приподнялся на кровати. Это не был обычный сигнал сбора, звенящий в старом дворце. Это был взволнованный, беспорядочный набат.
«Идите сюда! Идите скорей! Бросайте все и идите!» — звал колокол.
— Знаешь, приятель, нам надо быть там с ними, — сказал Сканлэн. — Я думаю, там начинается интересное.
— Все же, что мы можем сделать?
— Может быть, наше появление слегка их встряхнет. В любом случае, они не должны думать, что мы боимся. Где док?
— Он пошел к себе в лабораторию. Но вы правы, Сканлэн, мы должны быть со всеми и показать им, что готовы разделить их судьбу.
— Бедняги, похоже, нуждаются в нашей поддержке. Может быть, они знают больше, чем мы, но с нервами у них явно плоховато. Вероятно, они смирились со своей судьбой, и нам придется соображать самим. Ну, что ж, по мне — потоп так потоп.
Но когда мы подошли к двери, нас задержало совершенно неожиданное обстоятельство. Перед нами стоял доктор Маракот. Но был ли это тот Маракот, которого мы знали, — этот уверенный в себе человек с силой и решимостью, сияющими в каждой черте лица? Тихий ученый исчез, а перед нами был сверхчеловек, предводитель с властной душой, способный подчинить человечество своей воле.
— Да, друзья, наша помощь понадобится. Все еще может кончиться хорошо. Но пойдемте скорей, мы можем опоздать. Я объясню все потом — если для нас будет потом. Да, мы идем.
Последние слова, в сопровождении соответствующего жеста, были сказаны нескольким перепуганным атлантам, появившимся у нашей двери и нетерпеливо звавшим нас. Действительно, как сказал Сканлэн, мы несколько раз показали, что мы сильнее характером и более способны к быстрым действиям, чем эти отгороженные от всего мира люди. В этот час смертельной опасности они, видимо, ждали от нас поддержки. Я услышал приглушенный ропот облегчения, когда мы вошли в зал, заполненный людьми, и заняли отведенные нам места в первом ряду.
Мы пришли вовремя, если только нам суждено было оказать хоть какую-то помощь. Ужасное существо уже стояло на возвышении и смотрело с жестокой, демонической улыбкой на тонких губах на сжавшихся под его взглядом людей. (Я вспомнил слова Сканлэна о кроликах и ласке). Они сжались, в ужасе держась друг за друга, и смотрели широко раскрытыми глазами на мощную фигуру, возвышавшуюся над ними, и на безжалостные глаза на словно высеченном из гранита лице, взиравшие на них сверху вниз. Никогда я не забуду этих полукруглых рядов — этих людей, сидящих ярус за ярусом, с осунувшимися лицами, с широко раскрытыми глазами, глядящими с ужасом на возвышение в центре. Казалось, он уже вынес им приговор, и они, под нависшей над ними тенью смерти, ожидали его исполнения. Манд униженно-покорный, просил срывающимся голосом за свой народ, но было видно, что его слова лишь добавляют удовольствия стоящему перед ним чудовищу. Монстр резко его перебил, сказав ему несколько слов, и поднял свою правую руку, и тогда по рядам прошел ропот отчаяния. И в этот момент доктор Маракот вспрыгнул на возвышение. Я был поражен, взглянув на него. Казалось, что какое-то чудо преобразило его черты. У него были походка и движения юноши, и на его лице была написана такая сила, какой я до того никогда не видел на человеческом лице. Он быстро подошел к смуглому существу, которое смотрело на него с изумлением.
— Ну, человечек, что ты хочешь сказать? — спросил Монстр.
