Местного оперативного штаба. И еще один генерал, командовавший штурмом захваченной в Дагестане больницы. Расправились с тремя военачальниками высокого уровня.
– Да, слышал краем уха. Хочешь поковыряться в их косточках?
С белым, как полотно, лицом, Лика подскочила к следователю, намереваясь влепить пощечину по усмехающейся физиономии с яблочками полных щек. В последний миг сдержалась, опустила руку, пару секунд глядела в сторону.
– Володь, я там была. Я вернулась. Не ерничай, умоляю тебя.
– Сам дурак, – рефлекторно огрызнулся Седов. – Предупреждать надо, – и, закурив сигарету, уже сочувственно поинтересовался: – Как ты? Как там?
– Плохо. И мне, и там. В Чечне полнейший бардак творится. Формально в республике много федеральных и местных структур по охране правопорядка. Фактически ни права, ни порядка нет и в помине. Бандиты что хотят, то и творят. На моих глазах людей убивали. Сама уже с жизнью прощалась. Думала: все, конец... А конец на самом деле – это то, как мы здесь живем. Суетимся, как муравьи, занимаемся важными, как нам кажется, делами. А там люди гибнут. Чуть ли не каждый день – взрывы, нападения. Равнодушие. Суета. Позиция «моя хата с краю». Вот что страшно.
– А генералы здесь при чем?
Лика стрельнула сигарету из пачки Седова, щелкнула зажигалкой и вновь забралась на подоконник.
– Война войной, а обед по расписанию, – Лика стряхнула пепел в массивную закопченную гильзу, которую Володя приспособил под пепельницу. – У меня есть обязательства перед издательством, и их надо выполнять. Я решила обыграть этот эпизод в книжке. О другом писать все равно сейчас не получится. Именно поэтому я пришла к тебе. Мне нужны подробности расследования. Протоколы допросов свидетелей, результаты экспертиз. И еще уточни, пожалуйста, вот какой момент. Ранее в Чечне еще два убийства произошло. Мне рассказывали, вроде одного мужчину взорвали, а второй убит из огнестрельного оружия. Виновных не нашли. Эти люди тоже не на низших ступеньках военной лестницы находились. Вот было бы желательно что-нибудь разузнать о том, которого подстрелили. Прослеживается вроде тенденция.
– А луну с неба?! Не желаете? Такими делами занимается военная прокуратура. Да у меня просто нет никаких возможностей получить эту информацию! Я думаю, если ты отца напряжешь – то скорее получишь результат. Расследование таких дел происходит при участии ФСБ!
– Что ж, обратиться к отцу – хорошая идея, может быть, у него и в следственном управлении найдутся какие-то знакомые, – пробормотала Лика. И сразу же с собой заспорила: – А если не найдутся?
Седов слушал взволнованную речь Лики и понимал: ей очень хочется получить доступ к реальным документам. Одно дело – быть свидетелем каких-то событий и совершенно другое – иметь представление о следственных действиях. Эта тема – слишком важная, очень тяжелая. Мало личных впечатлений и фантазии. Факты нужны, подробности. Это просто дань уважения памяти тех, кто погиб. Кто погибает, может, в эту самую минуту, когда гудят стальные нервы линий московского метро и кто-то в вагоне равнодушно склоняется над потрепанным покетом, сжимая между коленками тяжелую авоську с продуктами.
– Хорошо, – со вздохом сказал следователь, снимая синий китель. Как правило, он появлялся на работе в джинсах и свитере, и лишь когда требовалось общаться с начальством, втискивал себя в ненавистный мундир. Но чего не сделаешь ради любимой работы. – Я постараюсь выполнить твою просьбу. Еще не знаю как. Все что смогу – сделаю. Кстати, я вот, знаешь что подумал. А тебе обязательно нужны подробности тех убийств, которые произошли в Чечне?
Бледное осунувшееся личико оживилось.
– А что? Есть какие-то другие идеи?
Идеи – это она сильно сказала. Но Седов был совершенно точно уверен, зафиксировала цепкая профессиональная память: проходило в Москве похожее расследование. Возможно, даже уже суд состоялся, приговор вынесен – какие-то такие ассоциации возникали.
– То есть ты хочешь сказать, что в Москве тоже убили генерала, связанного с чеченской кампанией? – уточнила Лика.
– Думаю, да. Вот это я реально могу выяснить.
– Что же это получается, – задумчиво произнесла Вронская. – Уничтожают генералитет, так или иначе связанный с войной в Чечне. Господи, и о каком мире там можно говорить? Если даже в столице нельзя обеспечить безопасность командиров?!
Следователь недоуменно пожал плечами. Рано выводы делать. Сначала всю информацию собрать надо. И все-таки – если он ничего не путает – что-то с тем делом было связано не совсем приятное.
– Не удивлюсь, если действительно во всем этом замешана одна шайка-лейка. Мне в горах бандиты популярно объяснили: у них руки длинные. Представляешь, так и сказали. Я перепугалась. Пришлось к Пашке переезжать, номера телефонов менять, родителей из Москвы отправлять. Так это они мне угрожали, мелкой сошке. А как боевики, должно быть, ненавидят тех, кто вел против них войска.
– Осматривающий твое тело судмедэксперт точно не напишет в заключении «смерть по естественным причинам», – в сердцах бросил Седов. – К боевикам-то тебя чего понесло?!
Вронская пожала плечами.
– Помочь хотела. Потом уже не хотела, струсила – а выбора не было. Если рассказывать в двух словах – так получилось...
– Ну что, гражданин начальник, ты как в воду смотрел, – затараторил ворвавшийся в кабинет оперативник Паша. – Нет у задержанного алиби на момент убийства. О, да у нас гости! Привет, Лика!
Вронская спрыгнула с подоконника, обняла Пашу за спину. Оперативник – длиннющая каланча, до шеи с ее ростом не дотянуться!
– Потом поговорим? – Паша вопросительно посмотрел на следователя. – У вас по делу разговор или просто так болтаете?
Седов махнул рукой на взбирающуюся на подоконник Лику:
– Ты же ее знаешь. С ней всегда – по делу. Кстати, ты не помнишь? Вроде бы в Москве шлепнули генерала, я припоминаю, на одной из коллегий что-то такое говорилось.
Оперативник криво усмехнулся:
– Шлепнули не в Москве. А в Подмосковье. А вот дело расследовали действительно в Москве.
– Это понятно, – отозвался Седов. – Куда в районную прокуратуру такое дело? Не тот уровень.
– Я тоже сначала подумал – не тот уровень. А оказалась – просто концы в воду хотели запрятать.
...Кто такой генерал Анатолий Румянов – широкая общественность не знала. На телеэкране волевое лицо в очках-«хамелеонах», скрывающих проницательные большие голубые глаза, не мелькало. Мемуаров Румянов не писал, в кресло Государственной Думы усесться не стремился. Он был настоящим офицером, не обсуждающим, а выполняющим приказы. Исключений ни для кого не делал. А в первую очередь – для себя самого. Что, не было при его-то связях возможностей не посылать единственного сына под чеченские пули? Были. Ушел мальчик в армию, ранили его в первую кампанию, подлечился – и опять на передовую. На передовой страшно. Опасно. Но есть то, что хуже разрывающего плоть свинца. Плен. Неопределенность. Вопросы без ответов и предположения – одно другого мучительнее. Стоит лишь поговорить хотя бы с одной из матерей пропавших солдат, годами живущих в Чечне, разыскивающих сыновей в горах, под бомбежками, везде. Для них даже останки найти – как избавление, как счастье.
Чеченцы ненавидят российских военных. Летчиков, стирающих с лица земли родные дома, а даже если кто уцелеет – мир затихает в безмолвии, лопаются барабанные перепонки, тишина... Милицию – за зачистки, за сорванные с петель двери, за автоматы, направленные на тех, кто стар или молод, но всегда – беззащитен. «Контрактников» – понятно за что: люди пришли убивать за деньги, и даже последняя почтарка мстит им как может. Летят в глубокое ущелье присланные наемникам письма.
«Чехи» умеют воевать – смело, отчаянно, до конца, не прячась за спины товарищей, но всегда в готовности принять в свою грудь предназначенную товарищу пулю. И уважают тех, кто ведет себя точно так же. Даже на противоположной стороне баррикад.
Авторитет Анатолия Румянова среди полевых командиров – насколько возможно наличие для этой категории лиц такого понятия – был довольно высок.
Чеченцы генеральского сына вернули, избитого, перепуганного, но – живого.
