написал так: «КАК Я СТАЛ НА ПУТЬ РАЗВРАТА. История моей жизни». И дальше, поскольку его обвиняли в изнасиловании, которого он не помнил, он начал издалека. Про то, как в возрасте трех лет он, сидя на горшке в детском садике, смотрел, как какала его соседка. И это его страшно возбудило. Потом, как в возрасте семи лет он схватил за косу какую-то девочку. А когда она его ударила, то он ударил ее по попе, и это его страшно возбудило. И пошло-поехало. Это было очень вольное сочинение на заданную тему, как на приемных экзаменах во ВГИК. Покончив с детством, Витя перешел на свою учебу в ремесленном училище и на поступление во ВГИК – как, сдавая творческие экзамены, он перетрахал всех абитуриенток. А поступив во ВГИК – всех актрис, институтских секретарш и преподавательниц. Короче, все трое суток он сочинял в совершенно сказочных творческих условиях – полная тишина и уединение, трехразовое, но не утомительное питание и никаких отвлекающих соблазнов в виде бутылки кагора или киномеханика с бюстом пятого размера.
К концу трехдневного срока тетрадочка была исписана до последней страницы его талантливыми и юмористическими фантазиями, и если бы мы смогли отыскать ее в архивах прокуратуры, то по ней можно было снять замечательный фильм для фестиваля комедийных фильмов. А на четвертый день Витю выводят из КПЗ и ведут на допрос к той же следовательнице. Которая уже получила заключение по результатам сравнительной экспертизы Витиной спермы и спермы, извлеченной у пострадавшей гражданки Петровой. А поскольку эти результаты идентичны, следователь предъявляет Невскому обвинение, то есть говорит уже официальным тоном: я, такая-то и такая-то, предъявляю вам, такому-то и такому-то, обвинение по статье такой-то и такой-то – изнасилование; что вы можете сказать по этому поводу?
Но Невский еще не врубается, насколько это серьезно, он ведь сейчас после творческого процесса, после, можно сказать, своей Болдинской осени, и он ей отвечает:
– А чего тут говорить? Я все написал.
И подает ей тетрадку со своим юмористическим сочинением, которое в другой ситуации могло бы сойти за такой предмет литературы, как, скажем, «Лука Мудищев» или известные вольные сочинения Пушкина и Лермонтова на ту же тему. Но когда это ложится в уголовное дело об изнасиловании, то для следствия это уже никакое не легкомысленное сочинение, а улика, вещественное доказательство и неоспоримый юридический документ. К тому же эта баба-следователь совершенно, как ты понимаешь, нетворческий человек. Она воспринимает все всерьез и ищет в своих юридических справочниках, как называется это извращение, когда с трех лет подсматривают, как другие какают. И на основании этой тетрадки она находит, что Витя педофил, эксгибиционист, извращенец и так далее. То есть она составляет на Витю огромное заключение на сорока страницах с цитатами из его сочинения и комментариями из учебников по криминалистике и судебной психиатрии. И это дело идет в суд. И несмотря на то, что за Витю вступаются Шукшин, Трегубович, все руководство «Ленфильма», студии имени Горького и еще целая куча знаменитых людей, которые пишут, что он талантливый режиссер, замечательный актер и надежда советского кинематографа, что никакого изнасилования не было, а эти две твари просто сводят с ним счеты, Витя Невский получает восемь лет. Его исключают из ВГИКа, он сидит семь лет и выходит уже совершенно седой, без зубов и с какими-то запавшими и трагически-горестными глазами. Его узнать было невозможно. Когда он бросился ко мне в Доме кино и стал обнимать: «Саша! Дорогой! Здорово!» – я его сначала чуть не оттолкнул от себя – бомж какой-то! Потом узнал, пригласил в ресторан, мы вспомнили вгиковскую молодость.
Конечно, во ВГИКе его не восстанавливают, диплом он не защищает, а начинает работать на «Ленфильме» каким-то пятым помощником шестого ассистента. То есть на мелкой должности и с совершенно ничтожной зарплатой. Пьет и живет где придется. При этом все к нему относятся доброжелательно и даже с сочувствием: мол, жалко парня, эта тварь сисястая изломала человеку жизнь ни за что. Но что поделаешь, так получилось.
И так бы оно, конечно, докатилось до трагического конца и еще одной загубленной жизни и пропитого таланта, как это бывает у нас сплошь да рядом, но в этот момент развернулась горбачевская перестройка, а что такое перестройка в кино? Это была какая-то странная и дикая кинолихорадка, когда любой человек с улицы, без образования мог получить постановку даже на «Мосфильме»! Это был просто бум плебейства и дилетантства в кино! Люди находили деньги на постановку фильма у каких-то банков, авизных аферистов, спекулянтов нефтью, нуворишей. «Мосфильм», который обычно производил около 40 художественных и 20 телевизионных фильмов в год, за один 1991 год сделал триста полнометражных фильмов! И все эти фильмы были сняты непрофессионалами, после чего кино рухнуло, потому что зрители по инерции ходили в кино на каждую премьеру, а напарывались на дерьмо.
Но среди этого вала киномакулатуры могли всплыть и какие-то неожиданные вещи. На «Ленфильме» вдруг вспомнили, что есть Невский – хороший парень, которому надо помочь. Ему сказали: пиши сценарий. Он написал сценарий и снял своей первый фильм. Это была картина о несчастной любви, построенная на его детских воспоминаниях, – чернуха и достоевщина в стиле гиперреализма. Девочка и мальчик, которые влюблены друг в друга, и жуткая, страшная нищета послевоенного Ленинграда. Убийства, грязь, черная эротика, какие-то кошмары. Но снято с потрясающей достоверностью и какой-то магической, завораживающей жутью кафкианства.
Тут в Москву прилетает директор Каннского кинофестиваля, чтобы, как обычно, найти что-нибудь интересное для своей конкурсной программы. Ему показывают с десяток фильмов, но как только он увидел фильм Невского, он закричал: «Все! Это Гран-при! Я гарантирую! Присылайте режиссера на фестиваль!»
И Витя едет во Францию, в Канн, за своим Гран-при. А нужно сказать, что, даже став режиссером- постановщиком «Ленфильма», Витя не изменил ни свой стиль жизни, ни форму одежды и даже не вставил себе зубы, потерянные в лагере. Каким выглядел бомжем, таким и остался. И в таком же виде он прилетает в Париж. Там его встречают представители нашего посольства и «Совэкспортфильма», везут на вокзал, сажают в поезд и говорят: «Запомните только три слова: Канны, отель «Карлтон». То есть выйдете из поезда, когда объявят «Канн», возьмете такси и скажете: «Отель Карлтон». Там вас ждут. Понятно?»
Витя человек покладистый, говорит «понятно» и уезжает. Но Канн он проспал, проснулся в Ницце. В принципе, это недалеко, можно вернуться на электричке или доехать на такси. Но Витя решил, что он не может просто так пересесть с поезда на электричку, как в каком-нибудь Ставрополе или в Ростове. Все-таки это Ницца, снятая в сотнях классических кинофильмов, которые он, Витя, не успел во ВГИКе посмотреть, поскольку по молодости лет был занят совсем другими делами в кинобудке. Поэтому, выйдя в Ницце, Витя решил пройтись по этому славному городу и посмотреть его живьем и в натуре. Тем более что Канны от него все равно никуда не денутся, главный приз фестиваля ему гарантирован. Ну и по ходу своей ознакомительной прогулки Витя попал в морской порт. Но не в тот порт, где стоят красивые яхты миллионеров и нуворишей всего мира, а в ту его часть, где трудится рабочий класс – французские рыбаки и краболовы, которые, на его, Витин, взгляд, выглядят в доску своими парнями. Поэтому он залез на какую-то шхуну и стал им объяснять на чистом русском языке, что он тоже портовый парень, из Питера, а сейчас он кинорежиссер и приехал на Каннский кинофестиваль. А они ему говорят «уи, мсье» и что-то такое булькают по-французски.
Потом он увидел у них бутылку, взял, налил себе в стакан. Они посмотрели на него с некоторым отчуждением и сказали: «О-о! Рюс?» То есть поняли наконец, что он из России. И под каким-то предлогом выставили его с этой шхуны. Но – вежливо, по-французски, так, что Витя даже не понял степень их негостеприимства, а, наоборот, счел это за приглашение к продолжению знакомства и дружбы.
Поэтому он ничтоже, как принято говорить, сумняшеся тут же отправился в магазин. Тем более что у него были какие-то суточные, 300 франков, которые ему выдали в Париже. А в магазине Витя обнаружил, что во Франции, оказывается, бутылка вина стоит всего 10-15 франков, то есть 2-3 доллара. Дешевого вина, конечно. И вот Витя взял десять бутылок вина и притащил на шхуну, где только что угостился стаканом. А французы, надо сказать, люди особые. Они на чужого лишний сантим не истратят. Зато на шару пить или гулять – это их любимое занятие. И тут они были просто потрясены тем, что в ответ на стакан, который, нужно отметить, Витя сам себе налил, он с чисто русской широтой притащил аж десять бутылок! Они закричали: «О! Рюс! Бон! Силь ву пле!» Взяли его на шхуну и уплыли ловить рыбу в Средиземном море. И занимались этим делом ни много ни мало, а пять дней. И все эти пять дней весь оргкомитет Каннского фестиваля искал русского режиссера Невского, который из Парижа выехал, а на фестиваль почему-то не приехал, хотя здесь его ждала пресс-конференция, здесь он лидер программы и идет на «Золотую
