попали. Прикатил Митяй в село, мужикам рассказал. Подивились они и скорей татей ловить, а как прибыли, никого не застали, лишь сосна поперёк дороги лежала. Побродили мужики круг сосны, Митяя про звон всё расспрашивали и по плечу парня хлопали:

— Видать, тебе колокольчик послышался, а что ушёл от разбойников — планида счастливая.

Многие потом к Митяю просились в попутчики:

— Ты уж, Митенька, не отказывай, с тобой вдругорядь и нас варначья пуля минует.

Митяй и не отказывал. Однако у самого из головы не выходит: «Кабы меня разбойники караулили, так чего ж рано себя обнаружили? Поди, того невидимого поджидали». И тут будто опомнился:

— Ведь это ж… Любава была! Меня от смерти спасала!

Потом ещё не один ямщик так же вот ушёл от разбойников: и звон слышали, а коней и попутчика не видали. И люди вскоре заметили, что нет Любавы в селе. Стариков её, Василису с Василием, спрашивали, те отмалчивались. Ну и пошло: младшая Торокова по дорогам гуляет, ямщиков спасает. До Савостиных тот слух долетел, крепко задумались — с каких-то пор сами, вишь, замечать стали — мешает им кто-то. В засаде этак сидят, слышат — колокольчик звенит, и то ли правде, то ли мерещится — на богатой тройке купчиха в соболях и сама правит. За ней почтарь либо мужик на лошадёнке тащится. Сосну подпиленную опрокинут, выскочат, а тройка с купчихой исчезнет, только хохот девичий по тайге. Путник, что следом скакал, повернёт коня, да и был таков.

Савостины сначала друга на друга перечили, дескать, тот не в срок сосну на дорогу свалил, а тот выскочил раньше. А как-то летом прослышали — на ярмарку, на трёх подводах, купцы шелка да парчу везут и охрана мала; затаились в засаде, ждут. Подводы скоро уже показались, близко подъехали. Братья ружья на изготовку: кто в ямщика, кто в купца прицелился — сейчас пальнут. Тут мотылёк голубенький то у одного, то у другого перед глазами крылышками затрепыхал, на мушку садится, с прицела сбивает. Братья, один да другой, стрельнули, ни в кого не попали, а себя обнаружили. Ямщики за ружья и давай по кустам палить. Одному Савостину руку задело, другому плечо, Федосию кость в ноге перебило. Наутёк припустили разбойники. В тайге, в глухомани, заимка у них была. Добрались, стали гадать: пошто такое-то невезенье? И сговорились: двум младшим, Пантюхе с Митрохой, странниками прикинуться, по сёлам пройтись, послушать — в народе что говорят. Ну, и отправились. Как из тайги на тракт выбрались, услышали — колокольчик звенит и топот, будто тройка скачет. Оглянулись — нет никого. Отбежали, в сторону, топот за ними. Догнал, и давай кто-то невидимый Пантюху с Митрохой кнутом хлестать с приговорами, а голос-то девичий:

— Доколь по дорогам лиходействовать будете?!

Пантюха с Митрохой по земле от боли катаются и бежать-то не знают куда, только слышат, как над ними кнут щёлкает. Хорошо, подводы вдали показались, звон да топот пропали, и хлестать невидимый перестал. Ямщики подъехали, усмехаются:

— Кто ж вас так исхлестал?

Однако отмахнулись Савостины, дескать, меж собой подрались, и до села подвезти попросили. А потом давай, будто ненароком, выспрашивать: про голос девичий, про топот коней невидимых. Мужики и рассказали:

— Слух верный! Ведьма по дорогам катается, спуску разбойникам не даёт. Сколь уж ямщиков от смерти спасла!

Братья уши навострили, а как в село въехали, мужики на домишко им показали: тут, мол, живут родители ямщиковой заступницы. Савостины переглянулись, с подвод соскочили. Раз, другой мимо дома прошлись, обговаривают: како бы Любавину гнезду учинить разорение, да как через плетень глянули — душа в пятки ушла. Во дворе здоровенный парень дрова колет. Упаси господи на такого нарваться, Митяй это был. Как Любава из села пропала, он старикам её помогал. В этот вечер допоздна проработал, старики вечерять оставили и заночевать упросили.

Пантюха с Митрохой видят — в дом не сунешься, а во дворе кобель штаны спустит, так хоть окна побить — сумерки эвон сгущаются, поди, не поймают. У дороги заметили: вроде собака дохлая, взяли, раскачали, в окно бросили:

— Это вам от Савостиных!

И наутёк.

Звонко стёкла разбитые зазвенели, да Пантюхе с Митрохой почудился хохот девичий, что ране слышали на дорогах, и от страху шибче из села припустили.

А в избе сразу свечу засветили, Василиса старая запричитывала, Василий ружьишко схватил:

— Вот щас пужну пакостников!

Да Митяй удержал, на пол кивнул:

— Гляньте чо!

Смотрят, у окна мешок небольшой да разорванный, через дыру пачки денег высыпались. Стали гадать: чья ж это затея — деньгами бросаться. Тут Василиса и ахнула:

— Никак, приказчики кухтерински потеряли, что пьяные давеча мимо нас проезжали. Сказывали люди, ямщиков они здорово общитали. Сговорились за привоз по одной цене, уплатили совсем ничего. Тоже ведь живоглоты, не хуже разбойников. Ну, а кто-то насолить нам хотел, да не разглядел, видать. Кабы знал, такое-то вряд ли кинул.

На другое утро Василиса с Василием деньги ямщикам отдали, те долю тут же им выделили. Митяй и решил нанять плотников, старикам Любавиным новую избу построить, старая того и гляди развалится.

А Савостины, Пантюха с Митрохой, добрались до заимки, старшему брату доложили, как на тракте хлестал их невидимый, что ямщики про ведьму рассказывали, как окна побили её родителям и что опять над головой хохот девичий слышали. Федосий задумался, потом рот скривил:

— Эк напугали — окна побили! Петуха красного подпустить надо!

Отправились Пантюха с Митрохой в село, глубокой ночью подкрались к дому Тороковых. Кобелишко лай было поднял, да Митроха дубиной его уложил. Потом подождали немного — не проснется ли кто! А в окошках тихо, темно. Ну, и решили — хозяева спят. Соломы под стены подбросили, подожгли. Пламя быстро избу охватило. Пока с ближайших домов народ прибежал огонь заливать, уж догорело всё. Даже в набат не успели ударить. За урядником сходили, тот руками и развёл.

А кто-то вспомнил, что последнее-то время Митяй Крутояров у них ночевал. Бабы заахали:

— Со стариками, поди, и погиб!

Мужики завздыхали:

— Как родителям про горе такое сказать? В дальнем конце села живут, в набат не били, про пожар не слышали!

Решили до утра подождать, да углядели у пепелища собаку убитую, в суматохе-то, видать, не заметили. Урядник затылок сразу и почесал:

— Неладное дело!

Утра не стал ждать, в город поехал докладывать; житья, дескать, нет от разбойников. А как рассвело, в попутных деревнях мужикам рассказывал про пожар. И разлетелся слух по округе, мол, погибли старики Тороковы и Митяй Крутояров с ними. Разбойники от того довольные, Федосий руки потирал: теперь, мол, у ведьмы пропадёт охота нам на дорогах мешать. Как раны-то зализали, опять на тракт вышли. Один Федосий с перебитой ногой оставался в тайге. Как-то сидят братья без него в засаде, слышат: колокольчик звенит. И опять купчиха в соболях да парче катит по тракту. Обрадовались разбойники: подвалила удача! Сосну опрокинули, выскочили, коня под уздцы и — к ней. А та — красавица синеокая, коса, будто змея, стройный стан обвивает, у ног в коляске вина целый бочонок. Братья заспорили, кому владеть красавицей, а она руки в боки, глянула строго:

— Неужель я лучшего не достойна. Осердится ваш главный, что ему не достанусь!

Братья и решили:

— Возьмем на утеху Федосию. Он старший, ему и владеть. И вина хватит свадьбу сыграть.

Привезли красавицу, хромой Федосий из избушки выбрался, в бороде почесал, ухмыльнулся:

— Ишь ты, глазами-то как стреляет.

А она и впрямь Федосию улыбается, будто понравился. Велел он в избу её увести:

— Пущай на стол накрывает, к свадьбе готовится.

Сам конями залюбовался:

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату