Тарасовым дали однокомнатную квартиру в центре города, а потом и двухкомнатную. Архитектурное управление подписало ходатайство о помиловании Месропа, и бумага ушла в Москву.
Работать Марии Георгиевне уже было незачем. Вскоре приехал Миша, вполне сформировавшийся юноша. Внешне он был похож на мать, чем радовал и самого Месропа. Сын пошел в школу, построенную по проекту отца, чем очень гордился.
И наконец через пару лет из Москвы пришел ответ с резолюцией о помиловании. А еще через год Месропа назначили главным архитектором Новосибирского округа. Это было самое престижное из всех возможных мест работы, которое мог занять в это время беспартийный, да еще из «бывших». Месроп, впрочем, политикой совершенно не интересовался, а всецело уходил в свое творчество. Он стал одним из зачинателей нового советского стиля в архитектуре, который впоследствии окрестят «сталинским ампиром». Этот стиль так нравился власти, что каждый второй кирпичный дом на центральных улицах Новосибирска был построен на такой манер.
Месроп страдал туберкулезом в закрытой форме и тромбофлебитом ног, болезнями, приобретенными в канавах. Жить в Новосибирске становилось трудно из-за климата. В это время туда приехал нарком тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе. Он был потрясен качеством и красотой возводимых домов и захотел лично познакомиться с архитектором проектов. С первого же вечера они чудесным образом понравились друг другу. Серго даже согласился посетить дом Тарасова и, увидев Марию Георгиевну, был потрясен ее красотой.
– Я теперь понимаю, почему вы строите такие прекрасные дома! При такой красавице жене очень легко обрести вдохновение! – сказал он за столом.
Серго Орджоникидзе был дворянского происхождения и воспринял интеллигентную семью Тарасовых достаточно адекватно. А через несколько часов он уже пригласил Месропа переехать в Тбилиси, с чем тот с радостью согласился.
Став главным архитектором города Тбилиси, дед продолжил совершенствовать городское строительство. Марии Георгиевне особенно приятно было оказаться в Тбилиси, где жили две ее двоюродные сестры. Они были прекрасно устроены, и обе работали в библиотеке. Мария Георгиевна к ним присоединилась на общественных началах.
Секрет благоустройства сестер оказался простым. Когда-то, еще до Октябрьской революции, в маленьком грузинском городе Гори отец сестер – брат Натальи Николаевны, помог молодому революционеру укрываться от преследования полиции. Он поселил у себя молодого человека с кавказскими усами и заботился о нем, как о родном сыне. Этим человеком был Иосиф Джугашвили, Сталин.
Когда семья сестер оказалась в бедственном положении в Тбилиси и размещалась в маленькой комнатке в коммунальной квартире, отец, не имевший работы и подвергавшийся преследованиям, решился написать письмо в Кремль.
«Дорогой Coco! – начиналось его послание. – Мне хочется верить, что ты вспомнишь обо мне…»
Через несколько дней к дому, где жили сестры, подъехала огромная легковая машина. Все подумали, что отца уже больше не увидят, когда за ним закрылись двери автомобиля. Он сам решил, что дорога лежит прямо в тюрьму, но на самом деле его повезли по улицам Тбилиси, показывая одну за другой великолепные многокомнатные квартиры в центре города. Он выбрал одну из них, с видом на Куру у подножия горы Мтацминда. И с тех пор семья жила в пятикомнатной квартире, получала специальный паек, которого не просто хватало не только на жизнь, но еще и на задаривание продуктами всех соседей, что считалось естественным на Кавказе.
Дома по проектам Месропа строились на самых главных улицах в Тбилиси. Особенно было приятно смотреть, как они вырастали на проспекте Руставели, где так любили гулять Тарасовы. Им тоже дали приличную квартиру в центре. Михаил уже ходил в старшие классы школы, а Мария Георгиевна продолжала любить мужа и жить его судьбой.
Перед Отечественной войной Орджоникидзе неожиданно вызвал Месропа в Москву. Освободилось место главного архитектора Наркомтяжпрома, Серго вспомнил о Тарасове и настоял на том, чтобы его перевели в Москву. Перевод был оформлен в порядке приказа, и, хотя Тарасов оставался беспартийным, не подчиниться приказу было нельзя.
В Москве им выделили квартиру на Гоголевском бульваре, совсем недалеко от переулка имени Фурманова, где находился родной дом бабушки, конфискованный комиссаром. Мария Георгиевна с большим волнением прошла по Сивцеву Вражку и, завернув налево, подошла к своему дому. Фурманов умер в 1926 году, и теперь на доме висела мемориальная доска.
Дом был поделен на множество коммунальных квартир и перестроен внутри. Мария Георгиевна постояла рядом, потрогала стену и отошла. Войти она так и не решилась. Это только усилило бы печаль Марии Георгиевны.
Месроп продолжал успешно проектировать дома. Множество из них было построено на Тверской улице, позже переименованной в улицу Горького. Но венцом архитектурного творчества моего деда стало здание ВГИКа (Всесоюзного государственного института кинематографии).
Во время войны Месроп получил освобождение от службы в армии. Он должен был постоянно находиться в Москве и после каждой бомбежки составлять подробный анализ разрушений зданий в центре города. Кроме того, по прямому указу Сталина Месропа назначили в комитет по сооружению фортификационных заграждений вокруг Москвы. Военная обстановка требовала полной мобилизации сил. А здоровье Месропа быстро ухудшалось. Тяжело заболела и Наталья Николаевна. Сын Михаил ушел на фронт добровольцем. Мария Георгиевна сдавала кровь и стала почетным донором. Кроме того, это давало прибавку к денежному довольствию семьи, которого не хватало на всех. Ведь на ее содержании оказалась еще и семья младшей сестры Элеоноры с больным мужем, а также две сестры ее мужа, не имевшие продовольственных карточек.
В мае 43-го умерла Наталья Николаевна. Доставшиеся от нее в наследство несколько украшений Мария Георгиевна отнесла в Торгсин. Была такая государственная скупка, где за копейки у населения выкупали драгоценности и золото. Тогда произошла удивительная история.
Как-то, обратив внимание на большой серебряный поднос, Мария Георгиевна решила и его отнести в Торгсин, хотя понимала, что возьмут его как лом металла и больше нескольких десятков копеек ожидать нельзя. Вместе с подносом она решила отнести и мамино кольцо, которое лежало в коробке с нитками, было изготовлено из белого металла с большим темно-зеленым камнем квадратной огранки.
– Может быть, и за него дадут пару копеек, – предположила Мария Георгиевна.
Она пошла в ближайшее отделение Торгсина и вначале протянула поднос. Его взвесили и выдали двадцать семь копеек. Затем Мария Георгиевна, не ожидая ничего примечательного, протянула оценщику
