исступлении бить кулаками по земле. В тот момент никто не смог бы упрекнуть рыцаря, что с его уст слетели не слишком приличествующие святому воину слова, когда он грязно выругался, словно какой-нибудь проходимец с большого тракта. Выдохшись, паладин устремил взгляд в ночной лес. С ветвей и листьев капало после дождя, деревья молчаливо обступили его, словно насмехаясь. Но тут где-то в потемках показался вдруг неяркий огонек, настолько далекий, что сэр Джеймс даже не сразу обратил на него внимание, продолжая скрипеть зубами и злиться на подстерегающие его на каждом шагу неудачи. В следующий миг он вздрогнул, вскочил на ноги и пристальнее вгляделся в ту сторону, где ему показался свет. Темнота… черные стволы деревьев, будто колонны, окружают со всех сторон. Должно быть, примерещилось… А если нет, то как он его раньше не заметил… Вдали меж ветвей вновь мелькнул таинственный огонек. Туда! Вперед!
Рыцарь, едва сдержавшись, чтобы не разразиться радостным кличем, вырвал из дерева свой меч и бросился на свет. Старое предостережение гласило: «Никогда, путник, не иди на огонек в ночном лесу, если не желаешь найти то, чего находить не следует», но сейчас сэру Джеймсу именно это как раз и нужно было. Он, как мог, старался не задумываться о плененной графине и о том, зачем людоеду вдруг понадобилось разжигать очаг…
Когда до рассвета оставалось не более двух часов, рыцарь, измотанный и голодный, выбрался на одинокую полянку, посреди которой стоял грубо сколоченный дом, не дом, а простая хижина, подобная тем, которые ставят себе на зиму охотники и лесники.
Перехватив меч поудобнее, сэр Джеймс, не собираясь ни с кем церемониться и ждать хотя бы одну лишнюю секунду, ринулся вперед. Ударом ноги он вышиб сколоченную из гнилых зеленоватых досок дверь и ворвался внутрь.
Резкий запах… Не пройдя и трех шагов по скрипучему полу, паладин сразу ощутил стоящую здесь вонь, что безжалостно проникала в ноздри, от нее просто мутнело в глазах… В доме было довольно темно, да еще и все затянул горячий пар – в углу был разбит огромный очаг, отбрасывающий багровые отсветы на стены этого жалкого жилища, на огне стоял здоровенный чернобокий котел, в котором могли бы уместиться пять таких рыцарей, как сэр Джеймс. Вода в посудине уже давно кипела. У стены располагалась большая кровать, прикрытая – и правда, какой ужас! – покрывалом из бледной человеческой кожи, напоминающим лоскутный плащ, грубо сшитый толстыми нитями. Почти все место в доме занимали кучи тряпья, порванного и окровавленного, сваленные как попало. Больше всего ужасала груда сапог и различной обуви, громоздящаяся неподалеку.
Сквозь пелену пара, вырывающегося из котла, стоящий в дверном проеме рыцарь смог разглядеть похищенную даму. Леди Изабелла сидела в противоположном от камина углу, связанная по рукам и ногам, в рот ей была заткнута какая-то грязная тряпка, на щеках графини блестели дорожки от слез, а веки распухли и покраснели. Но, слава Хранну, она была жива! Появление спасителя пленница восприняла с должной радостью, хотя юный рыцарь предпочел бы обойтись без этого – она начала плакать и биться еще сильнее, не в силах освободиться от пут. Она, видимо, что-то пыталась ему сказать, но кляп не позволял ей вымолвить ни слова, и рыцарь слышал лишь приглушенное мычание.
Паладин бросился было к даме, когда услышал за спиной яростный рык. С ходу рубанув мечом вокруг себя, воин резко обернулся.
Перед ним на пороге стояло и выло от боли поистине жуткое существо: огромная сгорбленная фигура. Поистине говорят: у страха глаза велики. Когда сэр Джеймс отошел от потрясения, он понял, что людоед возвышался всего лишь на полфута над ним. У монстра была совершенно лысая угловатая голова и резкие, похожие на орочьи, черты лица: крючковатый нос с вывернутыми ноздрями, раскосые желтые глаза, выдающиеся скулы. Крепкие руки (теперь одна – своим стремительным ударом рыцарь удачно отсек левую кисть чудовища, отчего тот стоял и выл, держась за кровоточащий обрубок), мускулистые ноги и широкая грудь, прикрытая какими-то лохмотьями, производили поистине жуткое впечатление. Всем своим видом людоед напоминал орка из далекого Со-Лейла, да и разило от мерзкого чудища не лучше. Единственное, что у него было от человека, – так это светлая, даже скорее бледная, приличествующая покойнику кожа.
Людоед не слишком долго печалился об утрате. То, что рука не вырастет заново, он понял уже на вторую минуту завываний. Схватив уцелевшей кистью прислоненную к трехногому столу огромную шипастую дубину, здоровяк набросился на остолбеневшего человека. Под ветхой крышей лесного дома началась схватка…
Сэр Джеймс едва успел отскочить вбок и отвести дубину клинком, но удар был так силен, что меч просто вылетел из его руки. Вторым ударом людоед все-таки достал рыцаря. Тот не успел полностью уклониться, и дубина врезалась в плечо. От удара человек покатился по полу вслед за своим оружием. Шипы пробили стальной наплечник и вонзились в плоть, не менее двух надломилось и застряло в теле. От боли в глазах потемнело, безвольно обвисшую руку рыцарь уже почти не ощущал. На удивление быстро начались лихорадка и бред, поскольку сэру Джеймсу явственно показалось, что дубина вдруг громко сказала: «Ой», когда людоед поднял ее снова.
– Моя прическа испорчена! – мерзким голосенком провизжала дубина. Мутнеющим взглядом паладин заметил на грубом дереве людоедского оружия будто вырезанную тупым ножом злобную морду с узкими щелями глаз, косыми ноздрями и оскаленной пастью. – Бей его, Люрзак! Мы сварим его и вытащим шипы из нежного мяса!
Однорукий людоед подошел к распростертому рыцарю и поставил ему на кирасу свою тяжелую ногу. Прямо перед глазами человека торчали грязные длинные когти – обуви монстр не носил.
Не понимая, что делает, уже ведомый одним только инстинктом самосохранения, рыцарь зажег священным пламенем свой доспех.
– Уууу! – взвыл людоед и резво отскочил в сторону. Он начал прыгать на одной ноге, потирая морщинистой ладонью обожженную ступню. Дубина отлетела на пол, где и осталась лежать, грязно ругаясь.
«Так вот чего ты боишься, – смекнул сэр Джеймс. – Огонь – твоя слабость». С огромным трудом рыцарь встал на колени, подполз к мечу. Вскоре заполыхал и клинок.
Такого ужасного зрелища монстр не смог вытерпеть – он просто схватил дубину и с криком боли и отчаяния бросился прочь из дома.
Меч и кираса погасли. Спустя миг раскаленная докрасна сталь вновь стала белой. Едва не теряя сознание, рыцарь пополз к леди Изабелле, которая все еще билась в своем углу. Под руки попадались грязные обрывки одежд тех несчастных, коим не посчастливилось избежать черного котла ненасытной твари, кое-где валялись человеческие кости, обглоданные и жуткие. Позеленевшего от отвращения и берущей свое лихорадки паладина тошнило – должно быть, какое-нибудь колдовство, или шипы на дубине были смазаны дурманящим ядом, но он все полз и полз. Вскоре рыцарь добрался до леди, руки не слушались, в глазах все плыло, поэтому нет ничего удивительного, что сэр Джеймс долго возился с путами, освобождая даму.
– Это все моя вина, – прохрипел он. – Только я виновен… я заснул и…
– Нет, сэр Джеймс, – запротестовала графиня, – вы спасли меня! Вы заслужили мою вечную… Сзади, сэр Джеймс! – вдруг закричала она и отпрянула назад.
За спиной стоял кучер Джереми, эта огромная сгорбленная мышь, скалящаяся своими гнилыми зубами. Теперь это существо действительно напоминало большого грызуна, стоящего на задних лапах. Хотя, быть может, это все из-за раны, из-за того, что все в голове рыцаря перемешалось? Наверное… Глаза кучера покраснели, нос удлинился, а над верхней губой прорезались тонкие звериные усы. Два прямых зуба, торчащие сверху изо рта, два больших серых уха да длинный хвост, обвивающийся вокруг крысиной лапы. Такое могло привидеться только в предсмертном бреду…
Монстр замахнулся кривым ножом на стоящего на коленях рыцаря. Паладин извернулся и схватил зверя одной рукой за подол гербовой ливреи, притянул его к себе, а другую сжал в кулак. Вообще-то рыцарь не признавал грубого, присущего слабым невежественным крестьянам мордобоя, но сейчас не было времени и желания рассуждать, и полыхающая латная перчатка влетела в скулу слуги-предателя, оставив вместо его оскаленной морды обожженную маску и проступающий из спаленной кожи обугленный череп. Завоняло горелой плотью. Прислужник людоеда грохнулся замертво.
Рядом распростерся и обессиленный рыцарь. Его глаза медленно закрылись, из груди вырвался хрип. Раненое плечо подрагивало, кровь текла из раны по руке и груди.
