– То есть клянусь, ваша светлость и ваше величество, – посчитал нужным добавить обращение к королю молодой помощник башмачника.
– Значит, начнем допрос, – при слове «допрос» добропорядочные горожане затряслись еще больше, – по сему делу. Господа, скажите нам, знаете ли вы этого человека? – Сэр Рамон указал на обвиняемого.
– Да кто ж его не знает-то... Это же сам пресветлый, храни его Синена, граф, сэр Ильдиар, герой королевства. Примите наше уважение, милорд, мы свято чтим ваши деяния...
Граф де Нот улыбнулся уголками губ. Сэру Рамону, напротив, слова простолюдина не слишком пришлись по душе. Его пальцы в тонких перчатках, увитые перстнями поверх ткани, крепко сжались на вершине жезла – серебряном бутоне розы.
– Извольте отвечать «да» или «нет», – грозно велел Председатель.
– Да, ваша светлость.
– Что вы можете о нем рассказать касательно дела?
– Ну... – молочник запнулся. – Сэра Ильдиара я видал в ночь злодеяния... возле того дома как раз. Я еще супруженьке моей показал в окно: смотри, говорю, а часом не рыцарь наш, защитник родимый? Она вытаращилась, что тролль, пригляделась-присмотрелась, говорит, мол, да, он, как ни есть.
Де Трибор поморщился от грубой речи простолюдина, но продолжил допрос:
– Что делал сей обвиняемый возле дома на Ганновер, восемнадцать, что в Старом городе, когда вы его видели? – И этикет еще требует называть этих мерзавцев господами! Высечь надо господ таких, чтобы речь правильную учили, или языки поотрезаoть – королевство бы все равно ничего не потеряло...
– Знамо дело, ваша светлость, мы же ж ужо все рассказывали страже. Топтался граф Ильдиар, уж простите, милорд, на пороге, да в окна заглядывал... а после мы выглянули, так ни рыцаря, вообще никого, лишь ветрюга зверский, а дом весь светится... горит изнутри. Под рассвет полностью сгорел, как ни тушили, уж поверьте, ваша светлость...
– Вам есть, что добавить? – Рамон де Трибор покосился на помощника башмачника, но тот отчаянно замотал головой. – Благодарю, господа, вы свободны. – Председатель услышал все, что хотел.
В общем, подобных свидетельств было еще около полутора десятка. И чего это добропорядочным горожанам не спится-то по ночам? Все высматривают паладинов под окнами...
Король все мрачнел, а Тиан, наоборот, становился все веселее и веселее, а может, это посох ему какие-то шутки старинные нашептывал? Кто знает...
Принесли и главное (и, как казалось Председателю, неоспоримое) доказательство – почерневший от копоти кинжал Ильдиара, найденный на пепелище.
Вскоре обвинение закончило, и пришла очередь защиты.
Поднялся (хотя, по правилам Трибунала, имел право говорить с места) сэр Винсент Акран, верховный магистр ордена Златоокого Льва и второй судья.
– Господа Высокий Орденский Трибунал, ваше величество, позвольте мне выступить с защитным словом. Зная обвиняемого довольно хорошо (не раз проливали кровь вместе, в те времена, когда я был еще простым рыцарем, а затем уж и командором), с полной уверенностью могу вам сказать, что сэр Ильдиар де Нот ни в коем случае не виновен. – Раздались с одной стороны негодующие вздохи, с другой – одобрительное хмыканье – выражать в голос свое недовольство или согласие здесь не разрешалось. – И просто потому, что твердость характера, безграничная вера в Хранна и Вечных, преданность своему народу, делу и паладинскому Кодексу не позволили бы великому магистру Священного Пламени совершить подобный поступок. Да еще и по такой причине! – негодующе воскликнул молодой магистр. – Из желания мести беспомощному и давно отошедшему от дел человеку из-за каких-то слухов. Да это же просто смешно, господа Высокие Судьи! Ваше величество, прошу обратить внимание, что я верю в абсолютную невиновность сэра Ильдиара де Нота.
Магистр закончил и сел на свое место.
– Милорд Акран, – вновь взял слово де Трибор; у него речь его собрата-судьи вызвала лишь ехидную ухмылку, – мы выслушали ваше выступление. Но позвольте сказать старику: вы еще очень молоды, чтобы поверить в то, что за добропорядочной внешностью, мнимой славой и безрассудством в бою (чем якобы славится обвиняемый) может скрываться злобная, алчная и безжалостная душа, но я, – магистр Розы по- отечески взглянул на магистра Льва, – за свою жизнь видел подобного предостаточно, к моему глубокому сожалению. Порой блеск золота, страсть к роковой женщине, жажда власти, зависть заставляют творить безумства. Или, например, хотя бы одно брошенное кем-нибудь слово у другого может встать, как кость в горле, а чья-то чересчур затянувшаяся жизнь мешать настолько... Э-э-э... Что ж... Достаточно о причинах, побуждающих людей творить мерзости. Давайте уже, господа судьи, если с защитой покончено, и с позволения его величества, выносить приговор. Я могу...
– Нет, не можете, – со своего места поднялся Тиан. Гордо постукивая посохом при каждом шаге, он прошествовал к графу де Ноту и встал перед ним. – Не можете, – повторил волшебник. – За неимением прямых доказательств, касательных сего обвиняемого.
– Как же? – пораженный старик де Трибор даже с кресла своего приподнялся. – Мессир Архимаг, или вы не слышали свидетелей и не видели доказательств?
– Свидетели, милорд, ничего толком не видели. Мы можем вызвать их еще раз, и никто из них, я уверен, не поклянется на Святом Писании, что своими глазами видел, как сей паладин входил либо выходил из дома по улице Ганновер, восемнадцать, что в Старом городе. Свидетельства о топтании на пороге и заглядывании в окна ничего не доказывают.
– Он был там! – Де Трибор дернул своей серебряной розой, точно сделал выпад в сторону помоста. – Его видело не менее дюжины людей! Или вы будете с этим спорить, обвиняемый?! Что вам там потребовалось? Обвиняемый, отвечайте суду!
– Господа Высокие Судьи, я действительно был возле того дома, как утверждают свидетели, – хмуро ответил Ильдиар де Нот. – Люди говорят правду. У меня было важное дело, подробностей которого я не вправе раскрывать, ибо они касаются некоей особы, и выдать их означало бы бросить тень на ее честь. Когда я завершил дела, то случайно остановился у этого самого дома. Посмотрел: в верхних окнах кружили тени в ярких отблесках свечей. Звучала шарманка, вроде бы пели и еще, я подумал, танцевали... Постоял там немного, после чего пошел в свою прецепторию, где и встретил рассвет.
Ильдиар закончил речь, бросив мимолетный взгляд на короля. Тот сидел, словно его здесь вообще не было – не шевелился и, казалось, даже не дышал, наполняясь яростью, – он прекрасно знал, что весь этот суд – не что иное, как обыкновенный фарс, с целью показать ему лично, что королевская власть ограничена и вот она – ее тонкая грань.
– И вы хотите, мессир Архимаг, чтобы мы поверили в эту откровенную ложь? – ткнул в сторону обвиняемого жезлом сэр де Трибор. – Ильдиар де Нот, ваша нелепая попытка оправдаться выглядит просто жалкой. Взгляните, братья, вот истинный пример падения некогда благородного человека. Он выдумывает всяческие небылицы вместо того, чтобы смириться и с достоинством ответить на обвинения!
Почти все рыцари поднялись, поддерживая великого магистра Синей Розы, уголки рта которого едва заметно подрагивали – старый мерзавец плохо умел скрывать свои чувства, особенно тогда, когда находился в шаге от столь желанной, почти осязаемой власти. Ведь было известно, что стоящий у трона рыцарь, «шепчущий» королю, самая влиятельная личность в Ронстраде, и именно от его хорошего расположения духа и благосклонности зачастую зависит, жить тебе или умереть.
– Молчать всем! – Со своего кресла поднялся король.
Рыцари мгновенно затихли, даже сэр Рамон напустил на себя испуганный вид.
– Наше королевское величество не позволит нарушать установленный порядок даже таким благородным воинам и защитникам веры, как вы. Мы спешим напомнить вам, сэры, что это не суд общины и вы не принимаете участия в вынесении приговора. Опомнитесь и замолчите! Здесь и сейчас, в этом зале, приговаривается один из вашего числа, один из благородных рыцарских рядов, более того – из первого! Сэры, мы приказываем вам сесть и замолчать!
Все знали это выражение королевского лица. Бледность кожи, делавшая его похожим на призрак, выдавала едва сдерживаемую ярость. Тонкие губы были поджаты, а глаза в полутьме зала казались смолянисто-черными, будто сам Деккер Гордем, а вовсе не король Ронстрада взирал сейчас на высокое собрание. Рука в ало-синей бархатной перчатке лежала на эфесе Меча Лоранов – верный признак того, что
