Сначала думал я,
Да что-то больно пристально
Он смотрит на меня.
Тут я и образумился -
Знать, это не живой,
Взглянул тотчас же в книжечку:
Ах точно, восковой.
Он Пальмом прозывается,
В Нюрнберге прежде жил,
Да книжечку какую-то
Про немцев сочинил.
Книжонка-то пустячная,
Да франков он ругал,
Так автора несчастного
Француз и расстрелял. -
А вот, пленительна как счастье,
Стройна как дикая сосна,
Царица неги, сладострастья
Сидит, детьми окружена.
Она бела, как снег ваш хладный,
Как ваши зори, румяна,
Как летний вечер ваш отрадна,
Как цвет полуденный, нежна.
Кто молод, в ком бушуют страсти,
Кто их не в силах победить,
Кто любит негу сладострастья,
Кто может пламенно любить,-
Вы не ходите в галерею,
Не пробуждайте сердца сон,
Не оживить вам Галатею,
Как оживил Пигмалион.
Венера сердцем овладеет,
Все чувства страсти пробудит,
Она и старость разогреет,
А юность? – в прах испепелит.
А здесь две старушоночки
Танцуют менуэт.
Величиной с котеночка,
А 70 лишь лет,
И рожицы умильные,
Улыбка на устах,
Старушки щепетильные,
Смешны ну так, что страх!
Ну вот и Кант, философ славный,
А вот и Лютер, Меланхтон,
Вольтер, писатель презабавный,
Сатирик злой и атеист.
А здесь сидит его патрон,
Великий Фридрих, бич австрийцев,
Король, писатель и артист.
О вы, седые дипломаты,
О вы, читатели газет,
Есть и для вас в моей палате
Презанимательный предмет.
Сюда, сюда, Кузьма Петрович,
Сюда, сюда, почтенный Шпак,
Взойдите прямо и смотрите,
Немного вправо, точно так:
Преинтересная картина -
Пред вами рядышком стоят
И черноокая Христина,
И черноусый Фердинанд. -
Хотите видеть в отдаленьи
От пулей, ядер и огня
Картину грозного сраженья
И смерть французского вождя,-
Смотрите: бледный, помертвелый,
На трупе бранного коня
Лежит Моран, беспечно смелый,
Средь грозной битвы и огня.
Он был убит под Люнебургом,
Который храбро защищал,
И эту сцену в Петербурге
Теперь кто б видеть не желал?
Смотрите ж, вот она: всё мрачно,
Вождя любимого всем жаль,
На лицах воинов бесстрашных
И безнадежность и печаль,
А их доспехи боевые
Сребром и золотом горят,
Все эти лошади – живые,
Все эти люди говорят!
А здесь Махмуд, султан турецкий,
Среди наложниц молодых,
И азиятских, и немецких,
И итальяночек живых.
Потом Антония-девица,
Она с усами, с бородой,
Хотя с усами не годится
Ходить девице молодой.
А вот и тот, кто целый мир
Геройской славой изумил,
Пред кем Европа трепетала,
Чье слово чтилось как закон,
Чье имя храбрых ужасало,
Кто прежде был Наполеон.
Но смерть героя не щадила,
Как он при жизни не щадил,-
Она великого сразила,
