Утро в редакции

Николай Алексеевич Некрасов Утро в редакции

Водевильные сцены из журнальной жизни

Кабинет, опрятно и довольно роскошно убранный; по стенам развешано множество портретов писателей и артистов: на книжных шкафах бюсты Вольтера, Руссо, Пушкина, Крылова, Шиллера и Гете. У стены письменный стол, уставленный разными красивыми безделками, в систематическом порядке, и покрытый бумагами и книгами. Семячко, журналист, сидит у стола.

Семячко. Пропасть дела. Мало того что пиши, да пиши еще наскоро, на заказ, пиши под мерку наборщика: именно столько, сколько надо в нумер. А тут, глядишь, придется что-нибудь выбросить, и опять добавляй; и всё в меру и в строку. Чуть свет бесчеловечные наборщики пришлют тебе несколько форм корректуры… сиди, читай да думай о том, что написать к завтрашнему нумеру. А тут принесут газеты; смотришь, какой-нибудь благоприятель уж и позаботится поздравить тебя с добрым утром. Сердиться на него не стоит, а всё досадно. Чуть успокоишься, сядешь за перо,-- звонят в колокольчик… И ворвется какой-нибудь посетитель; друг он, не друг, а так, посетитель. Потом другой, третий… толкуй с ними… Очень приятно!..

Чуть проснешься, нет отбоя

От задорливых писак,

Не дают тебе покоя,

Жгут сигары и табак,

Предлагают вам услуги,

Повестцу вам принесут

И, как будто на досуге,

С жаром вам ее прочтут.

Тот пучок стихотворений

Вам изволит предлагать;

Сам не знает ударений,

А ударился писать.

Тот свою дрянную сказку

Подает в десятый раз:

'Я поправил тут завязку,

Стал короче мой рассказ'.

Тот с безграмотной статьею

Силой ломится к вам в дверь:

'Извините -- беспокою,

Но последний раз теперь'.

Тот придет с пиесой дикой:

'Прочитать я вас прошу,

Человек-де вы великой,

Вашим мненьем дорожу',

И начнется искушенье…

И пойдет тут кутерьма.

Просто сущее мученье,

Ходишь точно без ума.

Тут клянешь литературу,

Проклинаешь сам себя;

В лапах держишь корректуру,

А держать ее нельзя.

А тут, смотришь,-- вдруг газеты

Новый нумер принесут,

В нем тебя сживают с света,

По карману больно бьют…

А тут, смотришь,-- гневный фактор

Впопыхах к тебе бежит:

'Господин, дескать, редактор,

Типография стоит!'

Как-нибудь гостей проводишь,

Над статьей начнешь корпеть,

Что попало производишь,

Только б к сроку подоспеть!

Вдруг… о, страх! толпою гости,

Как враги, нахлынут вновь;

От досады ноют кости,

Приливает к сердцу кровь.

День проходит, день потерян…

Заглянуть беда вперед,

На другой день -- будь уверен --

То же самое пойдет!

Что делать?.. Отказать совестно… назовут гордецом. Им очень хорошо известно, что журналист всегда дома… Притом думаешь, что и за делом; а на поверку выходит, что просто им дома соскучилось… Да и говорить с ними не о чем.

Как скучны эти господа!

Жить не дают совсем в покое.

Придут и сядут без стыда,

Болтают битый час пустое,

А ты тут думай: вот беда!

Я не один и нас не двое.

Хоть бы сегодня меня не потревожили… У меня так много дела. Надо прочитать вот эту корректуру да написать статью в фельетон, а то завтра нумер не выдет; а это беда, решительная беда… На исправный выход газет и книжек у нас очень, очень много смотрят. Давай хоть вздор, перепечатанный из старых книг,-- всё хорошо; дай превосходнейшие вещи днем позже -- скажут: дрянь. (Садится и читает корректуру. Входит человек и подает газету. Семячко берет и читает.) Так и есть… Опять ругательство. Задарин каждый день меня угощает, видно, я ему солоно пришелся. (Читает и вскакивает.) Нет, это уже ни на что не похоже. Он просто лично меня оскорбляет… (Успокаивается.) Впрочем, за что сердиться? От лжи, клеветы и низких намеков мое доброе имя не пострадает. Пойду вперед добросовестно -- публика рассудит, какое мнение выше: продажное или неподкупное.

Слышен звонок.

Ну, кто-то идет…

Входит Оболтусов, с рукописью под мышкой.

Оболтусов. Мое почтение.

Семячко. Здравствуйте. (Ну, теперь от него не отвяжешься!)

Оболтусов. У меня есть до вас просьба, которая, без сомнения, будет вам очень, очень приятна. Вам известно, что, несмотря на цветущую мою молодость, я изучил уже Гомера, Софокла, Еврипида, всех древних и новых, могу читать на греческом, латинском, арабском и санскритском так же свободно, как и на русском. Я занимаюсь изучением российских древностей и разбором финских рунов, пишу стихи большею частию в греческом вкусе и китайском духе; наконец, что вы скажете, если я объявлю вам, что я иногда, уделяя время легкой словесности,