Женщина встала и вытерла ладонью пот с шеи. Потом молча села перед трюмо. Вошедший мужчина посмотрел на Нобуо.
— Да меня никак опередили… — захохотал он, нервно подергивая щекой. Мужчина хотел было погладить Нобуо по голове, но мальчик вскочил и скользнул мимо него. Он так спешил, что не стал надевать обувь. С кедами в руке он перебежал доску и оказался на узкой тропке. Прислонившись спиной к перилам Минато-баси, Нобуо стал терпеливо ждать брата и сестру, изредка бросая взгляд на качавшийся на воде ветхий деревянный домик.
Он увидел Киити на трамвайной остановке. Поставив тяжелое ведро с водой, мальчик отдыхал. Нобуо подбежал к нему.
— А где Гинко?
— Она за рисом пошла.
— Пошли к нам, поиграем.
— А ты меня шербетом угостишь?
— Попрошу отца.
Вдвоем они занесли ведро в домик. Киити бросил быстрый взгляд на фанерную стенку. Видимо, он догадался, что мать не одна, и, поспешно открыв крышку кувшина, стал переливать воду, нарочно громыхая ведром.
Киити подобрал на Сёва-баси обессилевшего и бившегося в грязи птенца. Здесь, в арках моста, вили гнезда дикие голуби. Птенец почти умирал. Мальчики решили, что, если вернуть его в гнездо, он поправится. На самом верху арки они разглядели и саму птицу-мать.
— Давай быстрее, а то помрет, — торопил Киити, но у обоих не хватало смелости залезть на такую высоту.
В это время прикатили на велосипеде братья Тойода. Нобуо успел прикрыть птенца, но было поздно. Братья подошли к мальчикам.
— А ну, отдавайте птенца. Этот голубь у нас раньше жил, а потому птенец наш.
Киити бросился было бежать, но был тут же схвачен. Братья стали колотить мальчика по голове.
— Все знают, что твоя мать — шлюха. С такими, как вы, даже жить рядом противно.
Глаза Киити неестественно сузились.
— А вы-то сами оба на одно лицо. На вас смотреть еще противнее.
Братья побагровели. Они стали бить Киити кулаками. Тот упал, но птенца из рук не выпустил. Один из братьев поднял мальчика.
— Убирайтесь отсюда, мерзкие, — крикнул он и пнул Ки-тяна в живот.
Мериться силами с ними было бесполезно.
Киити с разбитым носом отступил на два-три шага, лицо его исказилось. Он вдруг резко вытянул руку вперед и раздавил птенца. Птенец слабо пискнул и умер.
— Ах ты…
Киити бросил птенца в сторону растерявшихся братьев. Один из них, которому мертвый птенец угодил в голову, вдруг закричал и бросился бежать к реке. Второй моментально кинулся в другую сторону.
Нобуо поднял мертвого птенца, чтобы выбросить его в реку. Солнце на миг скрылось за облаками, и на прибрежные строения упала тень. Сейчас выделялась только та часть плавучего домика, где была комната матери. Белые пенистые волны окружили суденышко и безжалостно выталкивали его на мель.
Нобуо представил себе изможденную женщину, сидящую перед трюмо, и вновь ощутил тот странный запах.
Нобуо заплакал. Глядя на окровавленное лицо Киити, он рыдал и никак не мог остановиться.
— Ты не плачь, Нобу-тян. Я им отомщу. Не плачь. Нобуо не мог понять, почему он плачет. Ведь избили Киити, а не его. Ему не было жалко избитого и оскорбленного Киити, не было жалко раздавленного птенца… Он плакал от безысходной и непонятной печали, которая вдруг пронзила его душу. Нобуо положил птенца в карман и, сопровождаемый колким взглядом друга, отправился домой.
Вечером, когда Нобуо, уже переодетый в ночную рубашку, сидел у окна и смотрел комиксы, снизу раздался пронзительный крик Садако.
— Что случилось?
— А вот что… — Садако взбежала по лестнице, сунула под нос Нобуо штаны и трупик птенца.
— Что это? Запихиваешь в карманы всякую дрянь, а у меня чуть сердце не остановилось!
Симпэй, поморщившись, склонился над птенцом, который уже начал пахнуть.
— Что это?
— Голубиный птенец, — тихо ответил Нобуо. Садако, скривившись, схватила тельце и выбросила его в окно.
— Ну, всё. Если в следующий раз устроишь что-то подобное, я за себя не отвечаю, пусть отец с тобой разбирается. Прямо как побирушка какая-то, все подбирает… — пробормотала Садако. — Ты же должен понимать, что, если птенца положить в карман, он задохнется. Слава богу, тебе уже восемь лет.
— Да я же не живого положил, а мертвого. Симпэй посмотрел на Нобуо.
— Ну да, в карман…
«Интересно, что сейчас делает Ки-тян?» — подумал Нобуо. Он вспомнил зрачки Киити: когда они увеличивались или суживались, где-то в глубине их на мгновение загорался холодный огонек.
Нобуо поискал глазами плавучий домик. Странные глаза Киити, белое лицо молчаливой Гинко, запах матери, который странно волновал мальчика, и желтый свет лампы… Там, в темноте, на волнах бился домик.
Наступил праздник храма Тэнмангу.[5] Нобуо лежал на полу в плавучем домике и смотрел, как вниз по Досабори-гава плывут празднично украшенные суда. Теперь он почти каждый день появлялся в плавучем домике. Он шел сюда не для того, чтобы поиграть с Киити и Гинко. Ему хотелось быть рядом с их матерью — бледной, изможденной женщиной, всегда влажной от пота.
Конечно, Нобуо не понимал, откуда шел влекущий его непонятный, странный запах, как не осознавал до конца и то, что творится в его душе. Однако мать Киити и Гинко больше ни разу не приглашала его в свою комнату.
По реке снуют суда с мужчинами в юката[6] и женщинами в костюмах гейш. Вслед за ними несется музыка.
В ответ из прибрежных домиков раздаются голоса. К игривым женским голосам примешиваются грубоватые окрики пьяных мужчин. А суда все идут и идут, и нет им счета под палящим летним солнцем.
Когда лежишь на животе в полутемной комнате и смотришь на слепящее солнце на улице, то и эта музыка, и эти вереницы судов кажутся обрывками какого-то давнего сна.
— А я хочу пожить в обычном доме, как у вас. — Киити свесил голову за борт, и под солнцем его волосы кажутся неестественно светлыми.
С тех пор как семья поселилась здесь, не прошло еще и месяца, а из мэрии уже пришло предупреждение о том, что нужно уезжать. Нобуо не знал, что уже несколько лет им не разрешали оставаться на одном месте больше двух месяцев, и все это время судно скиталось по реке.
Киити подбрасывал камешек. Он пробовал повторить фокус Симпэя. Но камешек выскользнул из рук Киити и упал в реку.
— Нобу-тян, отец велел тебе домой идти, — сказала Гинко.
Садако очень полюбила девочку. Обычно молчаливая, с ней Гинко становилась разговорчивой, и в этот день Гинко одна была в гостях в доме у Нобуо. Хотя ее и не просили, девочка усердно помогала убирать в столовой и даже стирать. Бывало, Гинко задерживалась у них допоздна, и тогда Садако провожала девочку до Минато-баси.
— Мама твоя сильно кашляет, врача вызывали.
У Садако был приступ астмы. В межсезонье иногда доходило до того, что ей приходилось лежать, но в разгар лета болезнь подступила к ней впервые.
— Что там случилось? — подала голос из соседней комнаты мать. Нобуо стал жадно прислушиваться.
— У тети кашель, и дышать ей тяжело.
— Беда-то какая… Нобу-тян, беги скорее домой. И давно у нее это?
— У нее астма.
— Это же не болезнь, а прямо наказание Божье.
Нобуо собрался было уходить, но вдруг остановился и громко окликнул: «Тетя!», хотя вовсе не собирался что-либо сказать.
— Да?
Нобуо даже не думал, что он сейчас скажет. Он вспомнил, как так же окликнул мужичка с подводой.
— До свидания.
Женщина тихо попрощалась с ним.
Киити проводил Нобуо до подножия моста.
— Пойдем на праздник в храм, а?
У храма развернулось множество маленьких торговых палаток. В этот вечер Симпэй обещал сводить сына на праздник. Садако лежала в постели, кашель ее не отпускал, хотя приступ, похоже, прошел.
— В этот раз мне что-то сильно худо стало. Доктор завел разговор о том, что надо менять место жительства:
— Воздух здесь все грязнее становится, и вам это не пойдет на пользу.
— Так ведь муж один не сможет в столовой управляться, да и ребенок еще маленький.
— Ваша болезнь зависит от того, каким воздухом вы дышите, и я думаю, что вам нужно на какое-то время уехать. Подумайте, посоветуйтесь с мужем.
В праздник от покупателей отбоя нет, и для торговцев это самое время. Молодежь в праздничных хаппи пьет лимонад даже на улице, потому что в палатках все не помещаются.
— Может, вы шербета поедите? — окликнул Симпэй собравшегося уходить врача.
Врач сказал мужу то же самое, что и Садако:
— С каждым годом приступы будут все чаще и сильнее. Лекарства, конечно, помогают, но они ослабляют организм. Самое правильное — переехать в другое место, туда, где воздух чище.
— Мы подумаем.
В тот день столовую закрыли сразу же после обеда. Симпэй и Садако долго разговаривали. Из окна второго этажа было видно, как вниз по реке идут по-праздничному украшенные суда, но где-то на середине Адзи-кава они разворачивались и опять направлялись вверх по течению.
— Мы тут такое хозяйство развернули, а теперь вот переезжать…
— Так-то оно, конечно, так. Но мне кажется, что это как раз и повод, чтобы переехать.
Действительно, для Симпэя это был шанс, чтобы решиться на переезд в Ниигату.
— Там и земля подешевле. Денег мы как-нибудь вдвоем соберем, сложимся. Помнишь, хозяин китайского ресторанчика из Кавагути-тё говорил, что если я надумаю столовую продавать, то он сразу готов купить.
