Сочинения. Том 2

производства. Но в первой части, где речь шла о событиях, происходивших в Париже, в столичной рабочей среде, не было надобности останавливаться на этом факте подробнее. Парижская рабочая масса слагалась главным образом из двух элементов: 1) рабочих, занятых выделкой предметов роскоши, и 2) рабочих, занятых строительными работами — землекопов, кровельщиков, каменщиков, плотников, а также слесарей, столяров и т. д. Это главные категории. Что касается кожевников, разбросанных больше всего в Сен- Марсельском предместье, то часть их работала над дорогими кожаными изделиями, и может быть причислена к первой категории, а часть занималась изготовлением сапожного товара и т. п. Кроме них, можно назвать некоторые группы, не входящие ни в ту, ни в другую категорию, например, типографских рабочих, рабочих, служащих в бесчисленных парикмахерских (garcons coiffeurs), и т. п. Этот состав парижской рабочей массы выделял столицу и объяснял отчасти тот факт, что именно в Париже рабочие действовали совершенно отдельно от рабочих провинции. В самом деле, предприниматели, занятые [производством] предметов роскоши, испытали в 1789 г. внезапное падение сбыта, падение крутое и уже не останавливавшееся ни в 1790, ни в 1791 гг., когда в других областях производства переживалась, как сказано, как бы некоторая временная передышка. Это обстоятельство выбросило на улицу именно в Париже многие тысячи людей и создало для муниципалитета, как уже показано в первой части настоящей работы, весьма тревожную проблему, которую худо ли, хорошо ли власти пытались разрешить устройством благотворительных мастерских и т. д. А с другой стороны, вторая (гораздо более многочисленная) категория парижских рабочих, именно занятые строительными работами, в 1790–1791 гг. недостатка в работе не испытывали; напротив, в Париже наблюдалась своего рода строительная горячка: люди, испуганные уже начинавшимся падением ассигнаций, спешили изо всех сил вложить свои капиталы в недвижимую собственность. При этом положении вещей именно и стало возможно обширное стачечное движение, вспыхнувшее, как мы видели, весной 1791 г. и приведшее к изданию закона Ле Шапелье. Что касается других, менее значительных групп, тоже принявших участие в движении 1789–1791 гг., то, например, типографских рабочих нигде на всем протяжении Франции не было так много, как именно в столице, и для них первые годы революции были временем кипучей работы: бесчисленные брошюры, газеты, плакаты, издававшиеся в Париже, требовали такой усиленной работы от типографий, что типографские рабочие тоже могли принять (и приняли на самом деле) живое участие в стачечном движении против хозяев. Другие второстепенные группы проявляли поползновения к борьбе с хозяевами лишь мимолетно и под влиянием случайно сложившихся, быстро преходящих обстоятельств: портные — когда в августе 1789 г. их хозяева получили сразу громадный заказ по обмундированию национальной гвардии; парикмахеры — ввиду нежелания их хозяев считаться с фактической отменой цехов еще за полтора года до отмены их в законодательном порядке и т. д.

Теперь нам нужно вглядеться в положение вещей, существовавшее в провинции. Не предметы роскоши, не строительные работы, не типографии, а прежде всего и больше всего все отрасли текстильной промышленности — вот что кормило громадную массу рабочего люда в провинции. Что же переживала текстильная промышленность в первые годы революции?

Общая схема намечается так: 1) французская промышленность (больше всего шерстяное и бумагопрядильное производство, в меньшей степени полотняное) испытала страшный удар, когда в 1786 г. был заключен англо-французский торговый договор, и английские товары, не сдерживаемые уже запретительным тарифом, хлынули во Францию, которая оказалась совершенно неспособной выдержать конкуренцию. С этого момента начинается резкое ухудшение в смысле сбыта французских товаров. Единственная отрасль текстильной индустрии, в которой французы стояли выше англичан, — шелковое производство — не испытала от договора 1786 г. такого страшного вреда, но не получила и выгод, на которые надеялись лионские, нимские и турские фабриканты; англичане, невзирая на жалобы и представления французов, находили способы на практике препятствовать ввозу французского шелка, хотя в теории договор 1786 г. именно должен был облегчить этот ввоз; 2) в 1789 г. наблюдается в общем некоторое ухудшение сравнительно с 1787–1788 гг., но не особенно острое, так что этот год в области шерстяного, бумагопрядильного, полотняного производства вовсе не может считаться фатальным, начинающим скорбную эпоху и т. п.; исключениями (в текстильной индустрии) являются опять-таки шелковое производство, а также выделка кружев: оба производства испытывают именно в 1789 г. страшный удар, резкое сокращение сбыта, и разделяют в этом смысле участь всех отраслей промышленности, относящихся к предметам роскоши (вроде ювелирного дела и т. п.); 3) в 1790–1791 гг. наблюдается некоторый подъем во всех областях текстильной индустрии (сравнительно с 1789 г., но не сравнительно с эпохой, предшествовавшей договору 1786 г.); 4) в 1792 г. опять происходит падение сбыта, которое еще более обостряется с 1793 г., когда к европейской коалиции, направленной против Франции, присоединяется Англия; нет сбыта, нет сырья, начинается долгий период разорения и истощения обрабатывающей промышленности; как в этот период (1793–1799 гг.) влияли на нее финансовое расстройство, закон о максимуме, реквизиции — это все уже выходит из рамок настоящей главы. Указанная схема подтверждается рядом показаний.

Есть и отступления от этой схемы: в некоторых местностях промышленность, по свидетельству документов, стала падать еще до договора 1786 г., под влиянием иных причин.

Но в общем указанная схема, относящаяся к 1789–1799 гг., повторяю, подтверждается рядом показаний.

Если вообще с 1787 г. шерстяная промышленность уменьшилась сравнительно с предшествующим периодом, то у нас нет оснований считать первые два года революции временем резкого ухудшения сравнительно, например, с 1787–1788 гг. К тому, что уже было сказано, нужно прибавить специально относительно выделки шерстяных материй еще свидетельство инспектора амьенских и аббевильских мануфактур, который в конце 1790 г. отказывался констатировать уменьшение производства; что же касается бумагопрядильной промышленности, то он даже в этот момент мечтал об успешной борьбе против иностранной конкуренции, но при одном условии: чтобы были введены прядильные машины, ибо в его районе (как мы знаем, одном из самых промышленных во всей Франции) если есть какие-либо механические инструменты, то только «дженни» старого образца [1].

Современники, когда даже в конце революции говорили о падении текстильной промышленности, то датой, от которой началось падение, признавали часто вовсе не 1789 год, а 1786-й, не начало волнений внутри страны, а торговый договор с Англией. До торгового договора с Англией аббевильские шерстяные мануфактуры, производившие так называемую барракановую материю, имели в постоянной работе 2400 станков, «теперь» (в 1798 г.) там работает всего 200, — вот типичная формула при подобных сравнениях [2]. Если же поминается 1789 или 1790 г., то как время, еще сносное по сравнению с дальнейшим периодом [3].

Иногда страшные бедствия, пережитые в 1793–1799 гг., заставляли даже в розовом свете видеть то, что было непосредственно перед этой эпохой; и тогда временное облегчение 1790–1791 гг. превращается в период якобы совершенного благополучия.

Выборные сведущие люди, представители торгово-промышленного класса города Сомюра (в департаменте Mayenne-et-Loire), бросая в 1795 г. ретроспективный взгляд на судьбы промышленности в их департаменте и их городе, служившем главным складочным местом товаров и одним из средоточий экономической жизни для всей Вандеи, Анжу и Пуату, так и делят пережитые годы на две эпохи: до «второй революции» и после «второй революции», считая второй революцией 10 августа 1792 г. Их показание весьма интересно именно потому, что Сомюр был центром торговли трех провинций и 80 больших и малых сел и городов [4]. Они не только не жалуются на первые три года революции, но, указав на существовавшие в этой местности разнообразные виды промышленности [5], они утверждают, что до «второй революции» положение было блестящим [6].

Нормандские шерстяные и полотняные мануфактуры, например, пережили ту же эволюцию: падение производства и сбыта после англо-французского торгового договора 1786 г., некоторое дальнейшее понижение в 1789 г. и подъем, сравнительно с 1789 г., в 1790–1791 гг. [7] , дальнейшее падение впоследствии. Уже эволюция всего этого громадного промышленного района была бы очень показательна и характерна, тем более что и промышленники, и инспекция мануфактур