«Ловецу удачи» не верилось, что где-то поблизости кипит ожесточенное противостояние, глядя на эту умиротворенную картину вокруг. Полукровка сидел на перилах лестницы, поднимающейся к открытой веранде постоялого двора, и разглядывал чернеющие на шарфе из красной ткани узоры. Они были вычерчены в глуби материала и ощущались теплом, когда он проводил по ним пальцами.
Ему казалось, что все потеряно тогда, когда ткань не изменила цвет. В тот момент Карнажу так не хотелось проливать кровь и убивать, пусть даже ему грозила гибель. Он осознанно искал то, что могло вызвать искренний порыв прощения, ведь древний обычай друидов, который позаимствовали у них сильванийцы, не терпел лжи. Прощение должно было стать обоюдным, тогда зачарованная ткань сменит цвет и украсится рунами на древнем языке. Кровь не могла лгать, как считали жрицы природы. Слова всегда можно окрасить в цвет истины, и обман сорвется с губ под угрозой смерти, и будет звучать искренним желанием, но это будет желание жить, а не простить.
Сколько раз Феникс держал в своих руках волшебные вещи: амулеты, жезлы, кольца, ритуальные кинжалы из всех возможных материалов и начиненные заклятиями любого толка и постоянства, но этот шарф был особенно дорог ему и драгоценен, не только потому что являл собой действительно очень редкую вещь, но и потому, что был создан при его участии. Должно быть, то же самое испытывали те, кто в былые времена сотворял волшебные предметы, вкладывая в них смысл и вдыхая вторую жизнь и некую «музыку» в безголосый материал. В своих руках «ловец удачи» сжимал символ собственного наследия, которое покидало его, уходя в тень прошлого.
В решающий момент, когда, казалось, уже ничто не способно было спасти его и жрицу от незавидной и бессмысленной судьбы, полукровка проникся уважением к ней. Именно к ней, к этой эльфке, которая всеми силами старалась сохранить то, что осталось ей от матери. Не допустить того, чтобы имя Сильвана и тех, кто служил ему, оказалось преданным забвению. Взять хотя бы этот обряд с белой тканью… Она свято чтила память Эи, привнесшей такой ритуал в практику последователей ордена стихии Жизни.
Они стояли один напротив другой, связанные куском белой ткани и смотрели друг на друга. Карнаж не хотел никому мстить за смерть своего отца, потому что понимал всю неизбежность гибели Аира и всех, кто шел с ним. Ведь в мирное время герои становились опасны. Но он не собирался прощать убийства своей матери и старого учителя. Скорее всего это происходило потому, что он был свидетелем и того, и другого. Или эти двое в его жизни значили гораздо больше чем остальные, отчего боль за потерю требовала отмщения, чтобы насытиться и успокоиться.
Убив Шрама Феникс действительно успокоился. Ран'дьянская кровь, хоть и давала незаурядное злопамятство, но спасала от неутолимости мести — главное было в том, чтобы жестоко разделаться с врагом без каких-либо принципов чести и морали. Уничтожить, раздавить, разорвать, излив раз и навсегда весь поток злобы, что терзала столько времени душу.
Феникс сделал над собой изрядное усилие, чтобы дейсвтительно понять там, на границе, посреди других дел и забот, к чему весь этот сыр бор с прощением и обрядами. Для того, чтобы ритуал друидов состоялся, оба участника должны были хорошо осознавать зачем это происходит. И если жрица боролась с собой, пытаясь простить Карнажа, что было не верно, ведь тот являлся всего лишь отпрыском Xenos и на его месте мог оказаться кто угодно, то самому Фениксу было не понятно, что должен прощать он? Однако, понемногу он понял. И то, что произошло ранее в храме, стало подспорьем. На полукровку была спущена с цепи бессильная ярость жрицы. Значит, настолько сильна была ее любовь к матери, и это вызвало у него уважение, глубокое и чистое, потому что он слишком мало знал своего собственного отца, чтобы хоть в малой мере судить о его делах. Карнаж тоже сильно любил свою мать и шел по дороге мести за нее, отчего хорошо знал, почему жрица так его ненавидит.
Он смог простить эту ненависть… И ткань на их руках, под облегченные вздохи окружающих, изменила цвет. Мгновением позже на ней появились те самые узоры, что возвестили об окончании ритуала.
«Ловец удачи» не знал, как это удалось жрице, но смутные догадки у него имелись. И тем с большей готовностью он мог снять перед эльфкой шляпу, если бы у него был это предмет одежды. Зная традиции кровной мести сильванийцев, укрепившиеся с прошлой войны, этой жрице дорогого стоило побороть себя и действительно признать, что он, Карнаж, был ни в чем не повинен. К тому же она переступила через гордость и ту черту, которая разделяла их. Кто был он и кто она? Чистокровная сильванийка и бродяга-полукровка. Значит, они и вправду оказались искренни, пусть даже эта искренность и была потороплена обстоятельствами.
До этого события у Феникса никто и никогда не просил прощения. Это было для него в новинку. Но он все равно считал странным, что подобные вещи, если и происходили, то происходили из-под палки…
— Все не налюбуешься? — заметила Гюрза, наблюдая, как Карнаж разглядывал кусок ткани, изготовленный из феларской шерсти, вполне годный как шарф.
— Занятная вещица, не правда ли? — ответил «ловец удачи».
— Ну-ну, — полуэльфка бросила взгляд на дорогу, — Феникс?
— Что?
— Ты же на половину ран'дьянец, так?
— Да.
— Значит у тебя наверняка такое же острое зрение?
— Наполовину такое же, — усмехнулся полукровка.
— Тогда погляди, не стяги ли это королевской гвардии? Вон там, на тракте.
Карнаж посмотрел в ту сторону, куда указывала наемница.
— Проклятье! — Феникс резко соскочил с перил и метнулся внутрь постоялого двора.
Гюрза последовала его примеру и, когда они оба стояли по сторонам двери, прижавшись спиной к стене, спросила:
— Что случилось? Не в ладах с законом?
— Ты, как я посмотрю, тоже, — огрызнулся полукровка, пряча шарф под куртку на груди и осторожно выглядывая из дверей.
— Что натворил?
— Оказался не в том месте и не в то время, — вполголоса ответил «ловец удачи», — Помог одному некроманту. Если меня узнают гвардейцы, то вздернут на первом же суку за мое милосердие там, где, по мнению людей, ему не место.
— А я разбойничала по молодости, так что будем болтаться вместе, — прошипела Гюрза.
— Молоты Швигебурга! Что здесь происходит?! — громко поинтересовался Тард, поднимаясь от стола, за которым беседовал с одним из купцов, что еще оставались с обозом.
Гном подошел к полукровкам, встал у дверей и, подбоченившись, подозрительно поглядывал то на одного, то на другого.
С улицы донесся голос Гортта:
— Эй, Бритва, тут нам черт под бока разъезд королевской гвардии прислал! Какого лешего им здесь надо, как думаешь? Может, приготовишь бумаги на всякий случай?
— Сам знаю, не учи ученого! — рявкнул в ответ убийца драконов.
Разъезд был уже близко. Феникс замер, стараясь слиться со стеной и протягивая руку за кинжалом. Полуэльфка схватилась за саблю, когда рев труб возвестил жителям о приближении королевских солдат.
— Небось из-за драчки между капитулами орденов их величество сподобились, — пробубнил себе под нос Тард, потирая левое ухо, почти ополовиненное когда-то ударом меча, — Вы то что хвосты поджали? А? Наемнички!
Карнаж и Гюрза молча переглянулись. Бритва многозначительно покосился в сторону отворенной двери на кухню:
— Держите, — гном бросил наемнице старый худой кошель, — А теперь, ноги в руки и валитесь до конюшен. За ними пустырь. Я вас не знаю и вы меня не знаете, понятно? Будет воля Основателя, еще свидимся. Жду в Шаргарде.
Оба прошептали гному слова благодарности и исчезли в дверном проеме, по пути приложив рукояткой сабли замешкавшегося повара.
Лан посмотрел им в след и как-то грустно покачал головой. Катрин положила ему руку на плечо и утешительно потрепала его длинные вьющиеся волосы. Бард улыбнулся и продолжил свое дело, но строки не лились так плавно, как до этого.
Тард вышел на улицу и столкнулся нос к носу с офицером разъезда. Тот озадаченно наблюдал за магом из шаргардской гильдии. Практикант, судя по синей с золотыми орлами на плечах мантии, чей покрой был позаимствован у кардинальских портных, колдовал над медальоном, свесившимся на цепочке из его тонких пальцев. Молодой адепт с гривой длинных светлых волос перехваченных металлическим обручем, пристально вглядывался в мутный свет, источаемый камнем в золотой оправе.
— Поблизости присутствуют те, кого преследует закон нашего королевства, — значительно изрек молодой человек.
— Вы слышали?! — офицер, который по годам был ровесником мага, нервно поправил ремни своей кирасы.
Солдаты спешились и разбрелись по дворам, обнажив сабли и расчехлив топоры на алебардах. Похоже, воякам, точно так же как и Гортту с Тардом, эта «новинка» не доставляла особой радости.
Убийца драконов даже предположил, судя по недовольным лицам гвардейцев, что за последние пять дней тем довелось раз двадцать из-за этого медальона слезать с коней и прочесывать деревни. А их по дороге попадалось немало и далеко не все были об одну улицу, как в северном королевстве.
Двое аркебузиров воздели очи горе, стоя подле офицера, когда их товарищи по оружию с проклятиями снова лезли в свинарники и курятники, а командир разъезда сложил руки за спиной и важно следовал меж повозок, бросая презрительные взгляды на наемников и отпуская остроты, на которые улыбался лишь молодой маг, следовавший за ним как пришитый.
— Бритва, от насмешек этого молодца, я закипаю! — проворчал Тарду, — У него язык, что помело! Сунь ты ему под нос бумаги и дело с концом!
— Слушай сюда, — Тард притянул за ворот своего подручного и прошептал тому на ухо, — Наши полукровки, видать, таких дел навараканили, что сам черт за ночь на печку не перешвыряет. Как бы им гвардейцы хвоста не прищемили. Сходи до конюшен, глянь как там?
Гортт кивнул и затерялся в толпе зевак, собравшихся поглазеть на досмотр.
Когда солдаты скинули кусок парусины, которая укрывала оружие в одной из повозок, у офицера глаза округлились от изумления.
— К оружию! — крикнул он и выхватил шпагу.
Большинство солдат сбежались на зов своего командира, к немалому удовольствию Тарда. Гном поспешил к офицеру, вынимая из-под куртки на груди королевский патент.
Гортт, тем временем, добрался до конюшен и, к своему неудовольствию, заметил, что лошади Карнажа и Гюрзы по-прежнему находятся в стойлах, а рядом дежурит несколько солдат. Гном замешкался, не зная что предпринять. Тард дал ему очень пространное распоряжение. Одно Гортт знал точно: полукровок королевские гвардейцы очень недолюбливали, собственно потому, что гвардию составили из остатков тех солдат, что прошли недавнюю войну, а среди них оказалось немало южан. У тех к полукровкам были свои счеты. В том числе за бесчинства и грабежи на пограничных территориях, что творили отрядов полуэльфов, а также за пожарища и разорения вокруг Шаарона. Южному Фелару во время войны досталось больше всех и его чудом не расплющило между имперским молотом и сильванийской наковальней. И эльфы с имперцами не смущаясь пользовались услугами отрядов полуэльфов- наемников, которых привела в эти земли жажда наживы, едва феларские армии дрогнули под натиском легионов из правящего триумвират городов-столиц империи.
Тард явно не рассчитывал, что гвардия до сих пор прочесывает территории двух королевств, тем более, что призыв короля на «охоту» сам по себе собирал в королевства множество разных серых личностей, которые всегда вертелись вокруг подобных мероприятий, продавая наемникам снадобья, эликсиры и амулеты. Простые стражи границ и обычные разъезды не имели столь широких полномочий расправы, как гвардия, отчего Бритва не смущаясь взял в отряд двух полукровок. Однако их дела обстояли сейчас неважно. Патент не мог защитить бедолаг, попадись они в руки гвардейцев.
— Эй, служба, не знаете, куда запропастился конюх? — не найдя ничего лучше, спросил гном.
Вопрос сопроводили два удивленных взгляда. Солдаты развернулись к нему. В этот момент из-за угла вынырнули двое полукровок. В мгновение ока первый из гвардейцев упал на землю с рассеченным саблей затылком. От удра снизу-вверх стальной шапель[3] слетел с головы. Втрой, едва успев развернуться, повис на кулаке
