теперь она сама руководила процессом.
— Что это? — спросила Прю, глядя, как Тремэйн осторожно достает из шкафа высеченную из камня статуэтку — яйцеобразную, около восьми дюймов высотой, с едва обозначенными линиями тела. Странно, что из всех шедевров своей богатой коллекции он выбрал именно ее.
— По мнению моих экспертов, это камень духа. — Тремэйн, бережно держа статуэтку в ладонях, смотрел на нее с нескрываемым восхищением.
— Хорошо, начнем.
Прю сделала несколько снимков в разных ракурсах на фоне экспозиции.
— Все факты указывают на то, что эта фигурка — из небольшого племени, селившегося в Южной Америке, в бассейне Амазонки, около трех тысяч лет назад, — продолжал Тремэйн.
Прю, напоследок запечатлев на пленке его самодовольную ухмылку, закрыла объектив фотокамеры.
— Как интересно.
— Да, весьма. — По лицу Тремэйна пробежала легкая тень. — К сожалению, познания в области древних искусств вряд ли помогут одержать победу над моим оппонентом.
— Вы правы, — согласилась Прю.
Ноэл Джефферсон был вторым претендентом на недавно освободившийся пост в конгрессе Сан-Франциско. Моложе своего соперника, с более привлекательной внешностью, этот ярый защитник общественных интересов пока лидировал в предвыборной гонке, несмотря на богатство Тремэйна и его обширные связи в политических кругах. Неутомимый борец за справедливость, Джефферсон снискал расположение и сестер Холлиуэл. Однако до выборов оставалось еще несколько недель, и у Тремэйна был неплохой шанс наверстать упущенное: более молодой, энергичной, ориентированной на карьерный рост части электората импонировал его имидж практичного успешного предпринимателя.
Переменившись в лице, Тремэйн стиснул статуэтку в кулаке.
— Вы даже не представляете себе, как мне не хотелось выставлять свою кандидатуру против Ноэла Джефферсона. Этот человек… — Тремэйн прикрыл глаза и пошатнулся, словно у него вдруг закружилась голова.
Прю опустила камеру и инстинктивно подалась вперед.
— Вам плохо?
— Нет, все в порядке. — Тремэйн отвел руку Прю, показывая, что не нуждается в ее сочувствии. Трясущимися руками он убрал статуэтку в шкаф. — Просто немного подустал: в последнее время приходится работать в таком плотном графике…
Прю увидела, что Тремэйн в рассеянности поставил фигурку на округлое окончание. Камень закачался и едва не упал — но Прю успела сконцентрироваться и едва уловимым движением пальцев перевернула его плоским основанием вниз, иначе стеклянная полка неминуемо бы разбилась. Тремэйн, повернувшийся к ней спиной, ничего этого не заметил.
— Вы закончили? — Усилием воли взяв себя в руки, Тремэйн опустился в кожаное кресло за письменным столом и выдвинул верхний ящик.
— Да. — Прю хорошо понимала, чем вызвано раздражение кандидата: ему было неприятно, что она оказалась невольным свидетелем его минутной слабости. Поскольку в прессе уже опубликовали медицинское заключение о состоянии здоровья Тремэйна, в его легком недомогании Прю не заподозрила ничего серьезного. Однако куда более беспринципный репортер на ее месте мог бы использовать этот инцидент в собственных, политических либо карьерных целях. — Я уверена, что один из снимков…
— В таком случае, если вы не возражаете, я с вами прощаюсь: меня ждут дела.
Тремэйн отвернулся к компьютеру.
Уязвленная подобной бесцеремонностью, Прю молча убрала камеру в футляр и направилась к двери. Ей вдруг бросилось в глаза, что в коллекции Тремэйна, помимо нескольких классических шедевров мировой культуры, в основном преобладала военная тематика: оружие, средства устрашения, обмундирование и прочая военная атрибутика.
Это неожиданное открытие потрясло Прю. Насилие и террор — вот в чем как нельзя более верно выражались принципы ведения бизнеса и, вероятно, политической игры Тремэйна. Тот, кто собирался занять высокий государственный пост, был обязан производить впечатление человека положительного и приятного во всех отношениях, даже если таковым не являлся.
Обернувшись на пороге, Прю в последний раз заглянула в черную бездну глаз маски на пьедестале и, вздрогнув, поспешно вышла. Как и у всякого человека, чье существование определялось исключительно деньгами и властью, жизнь Тремэйна, возможно, была так же пуста, как эти древние безжизненные глазницы.
Глава 2
— Разве это не романтично? — улыбнулась Фиби, открывая бабушкину плетеную корзину для пикника и доставая цветастую скатерть. Прю с Пайпер обменялись выразительными взглядами — это что-то новенькое.
Пайпер, в сандалиях, одетая в хлопковую футболку и длинную прямую юбку, стояла, скрестив руки на груди, с явным недоумением на лице.
— Ты сказала «романтично» или мне послышалось?
— Нет, у тебя со слухом все в порядке: она сказала «романтично». — Прю, сегодня особенно хорошенькая в облегающих бедра джинсах и красном топе, положила камеру на скамейку и расправила край скатерти. В голубых глазах вспыхнули лукавые искорки. — Я же говорила, Фиби нужно больше отдыхать.
— Да уж, — усмехнулась Пайпер. — Никогда бы не подумала, что предэкзаменационная лихорадка рождает романтические иллюзии даже у самых неромантичных особ.
— Насчет романтики — я согласна. Что же касается иллюзий… — Фиби с наслаждением потянулась — край голубого топа с V-образным вырезом вздернулся вверх, обнажив плоский живот, такой же загорелый, как и длинные стройные ноги. — Разве это похоже на мираж?
Фиби обвела взглядом просторы городского парка. Выбранный сестрами столик для пикника стоял на зеленом холмике в тени раскидистого старого дуба. В низине у подножия холма искрилась зеркальная гладь пруда, по которой плавно скользили утки и белоснежные лебеди. На скамейках парка сидели пожилые пары, нежась в лучах полуденного солнца, другие не спеша прогуливались с крохотными собачонками. Бегуны и подростки на роликах и скейтбордах мелькали на тропинках, вьющихся среди вековых дубов и сосен. На детской площадке с качелями, горками и всевозможными приспособлениями для игр кричали и смеялись дети. В беседке неподалеку расположилась шумная компания, видно празднующая чей-то день рождения.
Фиби вдохнула полной грудью. Свежий воздух и атмосфера отдыха действовали расслабляюще — сегодня судьба подарила им короткую передышку в непрестанной борьбе со злом, так что Фиби твердо решила наслаждаться тишиной и покоем и поэтому оставалась равнодушной к беззлобным колкостям сестер.
Пайпер огляделась по сторонам и, безразлично пожав плечами, повернулась к Фиби:
— Не поняла.
— Посмотрите вокруг! Разве это не идеальная обстановка для романтического семейного пикника?
Фиби удивила реакция сестры. Конечно, из всех троих Пайпер была самой неэмоциональной, но ведь именно она была сейчас влюблена…
— Идеальная. — Пайпер заправила за ухо прядь длинных темно-русых волос. — За исключением того, что с нами ни одного парня.
Фиби прерывисто вздохнула, пытаясь подавить раздражение:
— Но если бы здесь был Лео…
— Его здесь нет.
Лицо Пайпер напряглось, взгляд затуманился.
Фиби не нужен был словарь жестов, чтобы понять, что это означало. Когда сестры Холлиуэл открыли в себе магический дар, Лео был послан свыше, чтобы оберегать всех троих, и случилось так, что он покорил сердце Пайпер. Однако в последнее время они виделись не часто: в жизни Рыцаря Света, безраздельно посвященной служению добру, ей, очевидно, отводилась не столь значимая роль, и Фиби не обижалась на сестру за то, что той не хотелось об этом говорить.
Хотя это не совсем так. Пайпер, скорее, не осмеливалась говорить об этом вслух. Поскольку ее угораздило влюбиться в человека, погибшего во время Второй мировой войны, а затем по воле небес вновь возрожденного, чтобы стать воителем добра, приходилось мириться со всеми вытекающими отсюда последствиями. Лишь в очень редких случаях отношения между Рыцарями Света и ведьмами, которых они были призваны защищать, могли перерасти в нечто большее — это считалось недопустимым. Однако, когда стало ясно, что сердечные страдания Пайпер угрожают ослабить Силу Трех, боссы Лео сжалились, поставив, правда, одно условие: Пайпер и Лео могут предаваться запретной любви, только если это не мешает исполнению священного долга. И они только тем и занимались, что исполняли этот священный долг, размышляла Фиби: помогали невинным людям, попавшим в беду. Только, в отличие от Лео, она и сестры должны были хранить в тайне свои метафизические способности — это было обязательным условием договора.
— А у нас с тобой, Фиби, даже нет никого на горизонте, — сказала Прю.
— Что? — встряхнулась Фиби.
— На любовном горизонте, — пояснила Прю.
— Ну, это временное явление, — возразила Фиби, уверенная, что когда-нибудь она еще встретит своего принца. Лучше терпеливо ждать, чем наспех связать свою судьбу не с тем парнем и потом всю жизнь жалеть об этом.
— Настолько временное, что некоторые об этом даже не подозревают, — заметила Пайпер. — Особенно если им нравятся высокие загорелые блондины.
— Ты что, увидела это в хрустальном шаре? — поинтересовалась Фиби.
— Нет, за стойкой бара, — усмехнулась Пайпер. — Рик Форман, новый бармен, не сводил с тебя глаз.
Фиби нахмурилась, пытаясь припомнить ситуацию. В прошлую пятницу она, чтобы немного развеяться и на пару часов забыть про учебники, отправилась в клуб к Пайпер, но даже внимания не обратила, что у них новый бармен.
— Почему ты мне ничего не сказала?
— Потому что на прошлой неделе тебе нужно было готовиться к экзаменам и отвлекать тебя было нельзя, — объяснила Пайпер.
— Правильно, — кивнула Фиби. — Мне было не до того. А потом, может, познакомившись, мы бы друг другу не понравились.
— А было бы здорово, — вздохнула Прю.
— А кстати, Прю, как тебе тот богатый красавчик, мистер Тремэйн? — ехидно спросила Пайпер, вынимая из корзины пластмассовые тарелки и термос с лимонадом.
— Не знаю.
Насупившись, Прю выложила на стол завернутые в салфетки ножи и вилки.
— Что значит — не знаю?
Фиби открыла коробку с кусочками жареной курицы и, выбрав себе ножку, отставила коробку в сторону. Прю, вытянув ноги под столом, налила в стаканы лимонад. Пайпер и Фиби сели напротив.
— Стивен Тремэйн был довольно мил, что вполне естественно для человека, который намеревается выиграть выборы. Только вот лично я не согласна ни с одним пунктом его предвыборной программы.
