Должен сказать, что меня Нью-Йорк успокоил. Если не принимать во внимание безвредную сонливость, я чувствовал себя прекрасно и думать позабыл о своих прежних страхах. Даже не вспоминал. А когда вспоминал, посмеивался: нашел кого бояться — Гиршуни! Гиршуни, который комара не обидит! В общем, я почти полностью избавился от одолевшей меня напасти. Почти — потому что в интернет я избегал заглядывать с самого приезда. Я имею в виду — не заглядывал вовсе, а не только в злополучные блоги, чуть не доведшие меня — нормального, здравомыслящего человека — до натуральной мании преследования. Честно говоря, моя бы воля — я б не приближался к компьютеру в принципе.
Но, к сожалению, профессия не позволяла мне такой роскоши. Более того, она требовала довольно часто выходить за пределы нашей внутренней сети — для запросов в технических базах, для получения новых версий и тому подобного. Невозможно было взваливать всю эту работу на одного Гиршуни.
Да и как странно выглядел бы компьютерщик, уклоняющийся от интернета! Таким образом, мое добровольное воздержание не могло продолжаться долго. В конце концов, разве оно не являлось продолжением прежней паранойи?
Раздразнив и рассердив себя этим доводом, я вернулся в Сеть. Сгрузил последние подписи антивируса. Поискал в инфобазе ответ на интересующий меня технический вопрос. Просмотрел новостные и спортивные сайты. Проследил за ходом шахматной партии на гроссмейстерском турнире. Заглянул на страницы литературных журналов — не появилось ли чего интересного? Вышел в коридор, прошелся туда- сюда, нечувствительно поговорил с кем-то о чем-то. Вернулся. Посидел перед экраном. Побарабанил пальцами по столешнице.
— Чего ты боишься, параноик? Ты ведь больше всего на свете хочешь узнать продолжение. Тогда зачем вилять, кружить вокруг да около? Заходи уже в эти чертовы блоги, заходи…
— Вот еще! Опять снова-здорово? Ты ведь не хотел, ты ведь дал себе слово, ты ведь поклялся бросить раз и навсегда, причем не так давно — не далее как сегодня утром.
— Подумаешь, поклялся… чушь это все, мелочь, не стоит клятв и прочих переживаний. Можно подумать, будто там кроется какая-то опасность! Болтовня, обычная болтовня, графоманская писанина… нельзя же придавать ей такое значение. Просто войди и посмотри. Ну?.. просто войди и…
Я потянулся к мышке, но тут же поймал себя за руку, встал, пометался по комнате под недоумевающим взглядом Гиршуни, снова вышел в коридор. Никогда еще борьба с самим собой не выглядела такой невыносимо глупой. И ведь действительно, было бы о чем так страдать… За стол я вернулся с таким решительным видом, что Гиршуни высунулся из-за монитора и спросил, не случилось ли чего.
— Все в порядке, Аркадий, — рассеянно отвечал я, заходя в его частный блог. — Все прекрасно, лучше не бывает.
Гиршунин блог и в самом деле не давал повода для беспокойства, хотя, читая его, я немало подивился разности наших восприятий. Впрочем, с другой стороны, удивляться было нечему: все-таки он был сумасшедшим ушастым сусликом, а я — нормальным человеком.
В блогах Машеньки и Антиопы никаких изменений не произошло. Вообще, они давно уже не проявлялись — ни записями, ни комментариями… Неужели надоело? А может, обнаружили, что за ними подсматривает муж и папаша?
Жуглан тоже не успел написать ничего новенького. Он и раньше в основном комментировал, а в своем дневнике писал относительно редко. Жуглан, Жуглан… по-видимому, я все-таки ошибся, и интернетовский персонаж не имел ничего общего с моим бывшим кентом. То есть что-то общее, конечно, имел — а иначе откуда он мог бы знать историю про Нору? Но главное, что общность эта никоим образом не означала идентичность. Жугланом мог быть, например, какой-нибудь американский приятель Ореха, слышавший от него или просто наблюдавший вблизи эту историю. Просто услышал, подсмотрел, а потом решил выдать за происшедшее непосредственно с ним — разве мало таких случаев бывает? Да сколько угодно… Я посмотрел на руку и обнаружил, что она дрожит. Что такое? Почему?
— Да потому, что больше ты уже не можешь оттягивать. Потому, что очередь дошла до Милонгеры. Ты ведь боялся открыть именно ее дневник, не правда ли? Ты ведь именно поэтому так долго не заходил в интернет… ну признайся уже, признайся… Так?
— Так.
— Ну а коли так, то открывай уже, не тяни. Посмотри, не совершила ли эта полоумная еще какое- нибудь виртуальное убийство. А то и сразу два. С нее ведь станется, не так ли?
— Так.
— Слушай, кончай такать, как старые ходики. Открывай.
Я глубоко вдохнул и вошел в частный дневник Милонгеры — словно нырнул в омут. И прочитал эту запись. Она поджидала меня все эти дни, как страшное чудовище в том самом омуте, как грабитель за углом, как расстрельная команда во дворе. Значит, эта сумасшедшая сволочь все-таки убила его! Убила! А я чувствовал заранее, что это должно случиться, и не смог помешать! Проклятье!
Но самой тревожной была эта деталь с карандашом. Изгрызанный карандаш, верная примета и визитная карточка Грецкого… могло ли такое быть, чтобы неизвестный Жуглан настолько далеко зашел в своем самозванстве, в своем копировании ореховских привычек? Если да, то речь шла о настоящей мании. Необходимо срочно позвонить Ореху, убедиться, что он жив и здоров… Я потянулся к телефону, но тут же остановился. Во-первых, разница во времени… во-вторых и в-главных, мне ужасно мешало присутствие Гиршуни. Не знаю почему, но факт — я просто не мог спрашивать Грецкого, все ли с ним в порядке, когда передо мной торчат из-за монитора эти проклятые сусличьи уши!
Я с трудом дождался гиршуниного ухода. Было около пяти вечера, когда я начал звонить. Мобильник Ореха не отвечал, рабочий телефон тоже, зато дома сразу сняли трубку.
— Нет, — произнес бесстрастный мужской голос. — Мистера Грецкого нету.
— Вы не могли бы подсказать, где его можно найти? Это срочно.
— Извините, но мне это неизвестно.
Я почувствовал, что у меня заныло в животе. Надо бы попробовать поговорить с женой. Забыл как ее… Линда?.. Ванда?.. Хонда?
— А миссис Грецкая… ее тоже нет дома? Меня зовут Аркадий, я старинный друг мистера Грецкого…
— Секундочку, — сказали на другом конце провода после некоторого колебания. — Подождите, я проверю.
Пока он ходил-проверял, я вспомнил, наконец, имя нынешней ореховой жены: Сандра. Взяв трубку, она затараторила без раскачки:
— Аркадий? Я как раз собиралась вам звонить. Надеялась, что, возможно, вы поможете… что, возможно, вы знаете… — она всхлипнула. — Он недавно говорил о том, что хорошо бы слетать в Израиль… Так он не у вас? Потому что если у вас, то, пожалуйста, скажите. Даже если он просил хранить в секрете. А то мы тут себе места не находим. Понимаете, это так на него похоже — исчезнуть без предупреждения на несколько дней, так похоже. Когда это случилось в первый раз, я чуть с ума не сошла, а он заявился через три дня как ни в чем не бывало. И еще сердился, что я подняла всех на ноги. Ну, вы же его знаете, такой характер. Я пока не заявляла в полицию, но прошла уже почти неделя… Как вы думаете?
Орехова жена замолчала. Я не знал, что ей ответить. Что я не виноват в гибели ее мужа? Что я пытался его спасти, а он меня не послушал? Что ей нужно искать мужчину, задавленного насмерть в районе Вашингтон-сквер, в ночь с воскресенья на понедельник? Впрочем, полиция рано или поздно установит личность погибшего, даже если он был найден без документов, и тогда они придут к бедной Сандре сами, без приглашения.
— Извините, — сказал я. — Извините, Сандра.
— За что? — тихо спросила она. — Вам не за что извиняться. Ну, разве за то, что вы не помните моего имени. Меня зовут Венди. Венди, а не Сандра. Это так на него похоже. Так похоже.
Я попрощался и повесил трубку. Меня мутило. Я встал из-за стола и принялся ходить по комнате из угла в угол, чтобы хоть немного прийти в себя. Обычно это помогает привести мысли в порядок. Хотя какой, к черту, мог быть порядок в такой ситуации? Я стал невольным свидетелем убийства — на этот раз точно реального, а не придуманного, и это обязывало к действию. Но к какому, к какому?
Отправиться в полицию и просто рассказать все как есть, с самого начала? Ну да! Разбежался! У
