Отныне все должно пойти решительно по-другому. Праздник бомжам он, конечно, устроит — не разочаровывать же людей… Но это будет прощальный банкет. Ага. Про-щаль-ный. Он проверил в памяти номер телефона… нет, не забыл. Позвонит и скажет, что все теперь будет иначе, что он — уже другой, не такой безнадежный дурак, которого она знала прежде, что он научился жить. И пусть это заняло целых двадцать лет, но зато его наука — не чета прочим. Быстро ведь только кошки родятся. Он теперь по жизни — Илья Муромец, вот кто. И черт с ними, с двадцатью годами — зато теперь у них такое счастье начнется — закачаешься! И она поймет, точно поймет, как понимала всегда. И дети…
Василий остановился вслед за неожиданно замершим Квазимодо. Они стояли примерно посередине склона. Вечер уже серебрил восточный край горизонта; небо меняло цвет, отражаясь в голубоватой ленте шоссе, по которому медленной букашкой полз патрульный армейский джип, вращая оранжевой мигалкой. Мир был красив и огромен. Мир был прозрачен, прост и чудесен, и Василий понимал его весь, до самого конца, насквозь проникая в его плавную текучую геометрию, становясь ее частью, ребром, плоскостью, объемом. У него захватило дух. Если до этого, оперируя своим прежним убогим подходом, он получал совсем неплохие результаты, то какие же открытия он сможет совершить теперь, вооруженный этой новой, цветной и многомерной геометрией! Ну все! Держитесь, нобелевские премии! Я иду! Василий выпрямился, сорвал с себя шляпу и, широко раскинув руки, закричал… и громовые раскаты его великанского баса, прыгая по склону, камнепадом скатились на дно ущелья. О-го-го!.. О-го-го-го!.. Я иду!..
Автоматная очередь ударила его в грудь, и он упал навзничь, не понимая — почему? Мир продолжал светиться вокруг своими чудесными красками, правда основной его объем теперь занимало небо, становившееся все огромнее и огромнее. А посреди всего этого сидел на камне Илан, и огромный пес, по имени Оскар, примостился рядом, и странным в этом было не то, что они так спокойно сидели там, прямо посреди неба, потому что — где же им еще сидеть?.. а то, что Василий совершенно точно знал, как их обоих зовут. Илан покачал головой и спросил:
«Как же ты так, брат?»
«Как?» — спросил Василий.
«Ничего, — сказал Илан. — Чифуля с ним рассчитается, уж попомни мое слово. Знал я, что он его найдет, ма?ньяка. Так и вышло. Правда, Оскар?»
Пес задрал к хозяину большую умную башку и зевнул.
«Какой Чифуля?» — спросил Василий.
«Ну как… — сказал Илан. — Чиф. Квазимода по-вашему.»
«Аа-а… — понял Василий. — Так его Чифом зовут! А мы-то не знали… а он, пес, молчал. Ладно, теперь будем правильно звать.»
«Нет, — сказал Илан. — Теперь уже поздно.»
«Почему?» — спросил Василий, но отвечать было некому. Не было ни Илана, ни Оскара, большой овчарки. Да и небо отчего-то погасло. Тогда Василий закрыл бесполезные уже глаза и умер.
Абу-Нацер
Абу-Нацер положил автомат и осторожно выглянул из-за камня. У него еще оставалась последняя надежда на то, что солдаты в джипе не услышат выстрелов, проедут мимо. Такое иногда бывает — у них там оглушительно трещит рация, да и двигатель у бронированной «суфы» ревет, как недоенная корова, особенно на подъемах… Ну?.. Нет, черт, остановились. Дерьмо! Он снова нырнул за камень, сел на землю рядом с оружием. Такого невезения с ним давно не случалось.
А ведь как хорошо шло поначалу! В Бейт-Асане он сделал все, что планировал. Теперь никто не мог рассказать ничего — не осталось ни одного свидетеля, точка. Да еще и чисто так сработано — вот вам жертвы, вот вам убийцы, все на месте, всё в наличии, всё под рукой для уважаемого господина следователя. Даже нож им оставил, орудие убийства, чтобы лишний раз порадовались. Вложил его в мертвую руку Хамдана. А о мотивах пусть сами думают. Трое родных братьев перебиты — зачем? А черт его знает зачем. Может, кровная месть — почему нет? Поди свяжи самого Абу-Нацера с этим делом. Он тут совсем ни при чем. Во-первых, никто его в эту ночь в деревне не видел, кроме, конечно, мертвецов. Но мертвецы, скорее всего, промолчат, из скромности. Во-вторых, Хамдана с Махмудом он взял к себе недавно, месяца не прошло. Ни на какие дела еще вместе не ходили, так что откуда Шабаку знать, что это люди Абу-Нацера?
Вот и получалось, что никак на него не выйти, нет причины. Могли, правда, пустить собак по свежему следу, но в том-то и вся загвоздка, что собаке надо показать, кого искать. Так-то на тропинке всяких следов полно, даром что потаенная… А кого искать — неизвестно, вот так. Обрубил концы Абу-Нацер, как есть обрубил! Но осторожность никогда не помешает, и поэтому он все равно просидел до раннего полудня в пещере на противоположном склоне вади. Просто для того, чтобы убедиться, что все в порядке. Так оно и оказалось. Он даже различил дальний собачий лай и немного поднапрягся — а ну как все-таки возьмут след? Нет, не взяли… покрутились по окраине деревни, да и убрались восвояси. Ах, молодец, Абу-Нацер, ах молодец! Это у него жизнь которая? Восьмая? Или не в счет?
Дальше Абу-Нацер шел быстро, без остановок. Одному всегда легче, особенно с его-то опытом, с его быстротою, с его ловкостью и чутьем. Он не спал уже больше суток, но все равно ощущал себя свежим и сильным, как матерая пантера. Куда там до него молодым, всем этим хамданам да махмудам! Хотя у Махмуда все-таки был шанс, был… не повезло парню. Что ж, везение — часть этой игры. Нету у тебя семи жизней — не суйся. Или скольких там?.. десяти? И все-таки в укрытие он тоже не пошел сразу, напрямик. Сделал широкий полукруг, на всякий случай, чтобы успеть потом услышать идущих по следу собак, если, не приведи Аллах, все же зацепятся.
В большой пещере стоял запах мочи. Заложник лежал без движения там, где они его оставили, надежно связав по рукам и ногам и приковав за ошейник цепью к вбитому в стену кольцу. Абу-Нацер подошел и пнул его носком ботинка.
«Ну что? Как ты тут без родителей? Надул в штаны? И не стыдно — такой большой мальчик… ай-я- яй…»
Пленник шевельнулся и что-то промычал через нос. Рот у него был заклеен липкой лентой, для надежности несколько раз обернутой вокруг головы.
«Пить, небось, хочешь? Нет, дорогой, сначала наружу. Мне тут с тобою еще неизвестно сколько сидеть, так что гадить внутри запрещаю. Понял? Еще раз увижу — начну резать… пальчик за пальчиком, пальчик за пальчиком… у тебя их пока двадцать, надолго хватит.»
Абу-Нацер открыл замок и удлинил цепь, так что теперь ее хватало на то, чтобы выйти наружу и даже отойти метров на десять от пещеры.
«Давай, пес, пошел вон, — сказал он, развязывая заложника. — Вставай, говорю!»
Человек с трудом подвигал одервеневшими конечностями и стал подниматься, держась за стену, медленно и мучительно, в несколько приемов. Абу-Нацер, повернувшись к нему спиной, рылся в мешке с одеждой.
«Не вздумай снимать скотч со рта, — предостерег он, не оборачиваясь. — На-ка, смени штаны. Хамдану они больше не понадобятся…»
Выгуляв пленника и бросив ему флягу с водой и сухую лепешку, Абу-Нацер снова укоротил цепь. Что делать дальше? Это должно было выясниться в ближайшие сутки. Если не произойдет ничего непредвиденного, то вполне можно следовать первоначальному плану… конечно, с некоторыми изменениями. Прежде всего, надо залечь и не высовываться недельку-другую. Слава Аллаху, пещеру они оборудовали так, что можно без проблем продержаться в ней несколько месяцев. Вода, хлеб, консервы, курево… всего навалом. Патронов и гранат столько, что за всю жизнь не перевести. Одежда. Медикаменты. Короче — все. Даже студия для съемок. Хотя теперь неизвестно, когда снова снимать начнем.
Абу-Нацер вздохнул и посмотрел в дальний угол пещеры, где располагалась «студия» — предмет его особой гордости. Нечего говорить, тут они потрудились на славу. В жизни не догадаться, что дело происходит в пещере. Стол. Стул. На беленом картонном заднике развешаны флаги и портреты шахидов. Даже пол умелец Махмуд выложил плиткой — комната и все тут. Свет на батареях. Все тип-топ, не
