– - Это что значит? зачем русская? -- спросил удивленный Тавровский, смотря на Марка Семеныча, который с досадою отвечал:
– - Я надеюсь, что моим детям надо уметь говорить по-русски?
– - Mademoiselle Клара, mademoiselle Клара! -- кричала Надинь, махая платком.
Француженка подбежала к террасе и раскланялась с Тавровским.
– - Позовите детей и… как ее…
– - Mademoiselle Анет?
– - Да!
Разговор, разумеется, был на французском языке, на котором Надинь и продолжала, обращаясь к Тавровскому:
– - Я должна вас предупредить, что эта mademoiselle Анет очень смешная особа; она держит себя, как будто она член нашего семейства.
И Надинь засмеялась.
– - Ты привыкла к mademoiselle Кларе и ее манерам, и потому она тебе такой кажется! -- с горячностью возразил Марк Семеныч.
Надинь подняла брови, как бы удивленная чем-то; и, улыбаясь иронически, сказала:
– - Ты так преследуешь mademoiselle Клару, что я начинаю подозревать, что тебе не удалось приобресть ее расположение.
– - Полноте! вы обижаете его! неужели у него такой вкус! -- смеясь, сказал Тавровский.
– - Шутки ваши слишком странны, Надежда Александровна! Вы очень хорошо знаете, что если бы гувернантка моих детей была и красавица, то и тогда бы я не стал заискивать ее расположение.
– - Пуританин! -- смеясь, подхватила Надежда Александровна и шепотом произнесла:-- Тише: она близко.
Mademoiselle Анет в самом деле имела спокойно-величавую походку, которая при ее выразительно-красивом лице невольно бросалась в глаза, -- тем более что возле нее, как угорь, вертелась mademoiselle Клара.
– - Какая хорошенькая! поздравляю! Право, приятно иметь такую гувернантку,-- шептал Тавровский.
Mademoiselle Анет медленно вошла на ступеньки террасы, пустив вперед детей, которые кинулись с распростертыми объятиями к Тавровскому. Mademoiselle Анет осталась на последней ступеньке, спокойно вынося взгляды сидящих.
Марк Семеныч подал стул mademoiselle Анет. Поблагодарив его, она села.
Надежда Александровна тотчас же встала и пошла в гостиную.
Тавровский, играя с детьми, не сводил глаз с новой гувернантки и шепнул Эженю:
– - Ты, я думаю, очень рад, что у вас такая хорошенькая гувернантка?
– - Еще бы! у ней отличные руки и уши. Я попробую снять с нее портрет,-- важно отвечал Эжень.
– - И подари мне.
– - Граф! -- кричала из гостиной Надежда Александровна.
Тавровский нехотя вошел в гостиную и сел в креслы, возле кушетки, на которой полулежала хозяйка дома. Она спросила язвительно:
– - Вы, кажется, тоже были поражены ее надменностью?
– - Она очень хороша собой.
– - Как это скучно! Я вовсе не об этом хочу говорить,-- не без досады перебила его Надежда Александровна.
– - Извините!
С минуту длилось молчание. Надежда Александровна сказала:
– - Ах, как шумят дети!
– - Я скажу, чтоб они шли играть дальше.
– - Не беспокойтесь… Mademoiselle Анет!
Mademoiselle Анет явилась в дверях.
– - Потрудитесь увести детей в сад,-- сказала Надежда Александровна.
Mademoiselle Анет молча пошла.
– - Знаете ли, она у меня с утра, а я еще голоса ее не слыхала: она, кажется, боится говорить. Впрочем, у ней, может быть, дурные зубы.
– - Посмотрите, какие отличные! вот она улыбнулась! -- воскликнул Тавровский.
– - Странно! я заметила, что женщины с дурными зубами все очень серьезны.
– - Везде есть исключения. Вы так проницательны, что, верно, заметили, какая у ней маленькая ножка.
Надежда Александровна вспыхнула, и невольно ее нога быстро спряталась под платье.
Тавровский подошел к дверям террасы и стал глядеть на луг, где бегали дети, mademoiselle Анет и Марк Семеныч. Надежда Александровна тихонько подкралась к Тавровскому и тоже глядела на луг.
В самом деле, было очень любопытно видеть mademoiselle Анет, которая, отбросив свою гордую осанку, резвилась, как дитя. Она ловко изгибалась, обманывая детей, догонявших ее, и вдруг сделала такое движение, что гребенка выпала у ней из косы, и длинные, густые волосы, ничем не связанные, рассыпались по ее плечам. Она силилась вырваться из рук обрадовавшихся детей, чтоб привести свои волосы в порядок, но они не давали ей этого сделать.
– - Какие волосы! как хороша она так! -- сказал Тавровский.
Надежда Александровна кусала губы, щурясь, глядя на луг, и отвечала:
– - Я держу пари, что эта гребенка упала с расчетом.
– - И расчет был верен, потому что она так великолепно-хороша…
– - Мне кажется, что она какая-нибудь колдунья. Посмотрите, как разбегался мой муж: хочет показать, что он еще молод! -- смеясь принужденно, говорила Надежда Александровна.
– - Я пойду тоже бегать! -- сказал Тавровский и кинулся с террасы.
– - Поль! Поль! -- стиснув зубы, кричала ему вслед Надежда Александровна.
Но он не воротился, и лицо ее приняло такое злое выражение, что вся красота ее исчезла. Она кинулась в креслы и с силою стала качаться, потом вскочила, почти бегом пробежала комнату и дернула так сильно за шнурок колокольчика, что кисть осталась в ее руках. Отбросив ее от себя далеко, она сказала отрывисто вошедшему лакею:
– - Мисс Бетси!
Через две минуты вошла, или, лучше сказать, вкатилась, толстая англичанка. Огненные ее волосы были взбиты в мелкие пукли; на голове ее был чепчик с лиловыми лентами, но и он не мог скрыть ее жидкой косы и таких жидких волос, что красная кожа на голове просвечивалась. Она была затянута в пестрое платье, и пышная ее талия была открыта.
– - Детей за класс! -- не отвечая на поклон мисс Бетси, сказала Надежда Александровна и нетерпеливо глядела вслед толстой англичанке. Потом она подошла к зеркалу, оправила вуаль на голове и, приняв спокойное выражение лица, пошла на террасу, мимоходом взяв какую-то книгу. Она уселась в креслы и стала качаться; но покачивание на этот раз было медленно, выражение лица так кротко; ее серые быстрые глаза щурились и наконец закрылись.
В это время Тавровский возвратился к террасе; но голова его была повернута к лугу, где дети плакали, узнав, что им велят идти учиться.
Когда он подошел к ступенькам и увидел дремавшую в креслах Надежду Александровну, он остановился, посмотрел с улыбкой на спящую и повернул назад. Спящая быстро открыла глаза и крикнула:
– - Поль!
– - Я думал, вы спите…
– - Вы куда идете?
– - Назад. Я было пришел ходатайствовать за детей.
– - Останьтесь! -- повелительно произнесла Надежда Александровна.
– - Вы, кажется, считаете меня тоже за ребенка? Но вам трудно будет сладить со мной; я очень капризен и…
– - Разве это вежливо -- убежать и оставить,-- горячась, перебила его Надежда Александровна.
Тавровский, смеясь, в свою очередь перебил ее, сказав:
– - Мы играли с детьми. Вообразите, я было догнал ее и взял за руку: как она на меня посмотрит… Я сконфузился даже.
– - Вы, кажется, слишком много приписываете могуществу ее взгляда; чтоб вас привести в смущение, надо…
Надежда Александровна остановилась и, взяв неожиданно под руку Тавровского, повлекла его к лугу. Подходя к детям, она приняла такой строгий вид, что Марк Семеныч сказал:
– - Надинь, ты не сердись; это я виноват.
Но Надинь не слушала его и строго спросила мисс Бетси по-французски:
– - Что значит, что дети не уведены?
– - Они заигрались! -- подхватила mademoiselle Клара.
– - Maman, позвольте! -- со слезами бормотали дети.
– - Надинь, дай им поиграть еще! -- сказал Марк Семеныч.
– - Вздор! голову мне вскружили своими криками,-- отвечала Надежда Александровна и повелительным жестом приказала детям удалиться.
Мисс Бетси и mademoiselle Клара пошли за детьми. Mademoiselle Анет тоже хотела было следовать за ними; но хозяйка дома остановила ее, сказав небрежно:
– - Вы теперь им не нужны, можете идти в свою комнату.
Марк Семеныч подхватил любезно:
– - Вы, я думаю, устали. Мы, кажется, слишком пользовались вашей добротой. Позвольте, я вас провожу.
– - Mademoiselle Клара, mademoiselle Клара! -- закричала Надежда Александровна, не выпуская руки Тавровского.
Француженка подбежала к хозяйке дома, которая сказала:
– - Прикажите провести ее в ее комнату, -- и, обратись к Марку Семенычу, она поманила его к себе.
Он подошел; жена взяла его под руку и, глядя язвительно то тому, то другому в лицо, молча повела их на террасу.
Комнаты, назначенные для новой гувернантки, были очень милы и удобно меблированы. Одна выходила в сад и была перегорожена занавесью, так что из нее вышла спальня и маленькая гостиная. Другая выходила на двор; в ней была уборная. Из каждой комнаты был выход: из одной -- на двор, из другой -- в сад.
Явилась горничная, очень порядочной наружности, и стала разбирать чемоданы.
