рук и ног. Поручение Августа Иваныча возбудило в нем много надежд, которые волновали его более и более, по мере того как он живее и живее представлял себе все обольстительные подробности своего возвращения из деловой поездки, совершенное удовольствие Августа Иваныча, Шарлотты Христофоровны и всего дома фабриканта; за удовольствием Августа Иваныча следовало хорошее жалованье, за жалованьем… Но вот он наконец приблизился к дому с вывеской: 'Живописец'.
Глава LIII
Весело вошел Генрих в комнату живописца. Здесь кроме Гарелина находилось еще трое молодых людей, отчасти знакомых и Генриху, а именно: ученик Гарелина, 'вывескной живописец', обещавший сделаться со временем портретным живописцем, гравер и не избравший еще рода занятий сын ложного мастера (мастера, который делает и приделывает ложи к ружьям. Читатель найдет, может быть, не совсем правильным прилагательное
– - Вот кстати! -- сказал Гарелин вошедшему Генриху.-- Мы собрались на Расплёс (так называется место, где начинается взморье). Едем вместе!
Генрих рассказал о предстоявшей ему поездке из Петербурга по делу Августа Иваныча, прибавив, что пришел посоветоваться.
– - Ну что ж! всё это не уйдет, а сегодня проведешь время с нами на воздухе. Дорогой поговорим и о деле. Едем!
– - Я отправляюсь, господа, вперед по-прежнему,-- сказал вывескной живописец и вышел.
Не нужно было много уговаривать Генриха, которому всегда нравились поездки с Гарелиным на острова. Он согласился, и компания вышла из комнаты.
– - Браво, Генрих! -- говорил Гарелин.-- Смотри-ка, вернешься с хорошим жалованьем. Поручение важное!
– - Важное поручение! -- повторил гравер.
– - На сорок тысяч -- не шутка! -- заметил сын ложного мастера.
Продолжая, таким образом, разговор, приятели дошли до моста и сошли по спуску на плот, где вывескной живописец укладывал уже в гичке закупленную дорогой провизию. Плотовщик, под надзором которого хранилась гичка, принес весла; приятели уселись по местам, и легкая гичка понеслась по направлению к Неве.
Через полчаса они подъезжали к Круглому острову, густо покрытому высоким кустарником. На острове этом собиралось, особенно в субботу на воскресенье, много бедняков, которые имели тут даровую дачу, а иные проводили в шалашах по нескольку дней сряду,-- ловили рыбу, варили уху и привозили домой рыбы на целую семью, а на возвратном пути ловили щепки, дрова и всё, что плыло им навстречу из пригодного в хозяйстве. Остров с одной стороны огибала Бабья речка, куда съезжались женщины с окрестных дач купаться, отчего она и получила свое название; с другой -- широко расстилалось взморье. В воздухе было тепло и тихо, издали доносился вечерний звон. По берегу мелькали местами огни; по временам кое-где слышалась песня или раздавался выстрел в кустах. На Бабьей речке раздавались крики нескольких женских голосов, вероятно встревоженных открытием нескромного наблюдателя из-за кустов.
Приятели наши, вытащив гичку на берег, расположились на небольшой площадке, окруженной кустарником. Сын ложного мастера, едва дошел до
– - Эк его!
Генрих с вывескным живописцем стали раскладывать огонь; гравер вынимал из корзинки посуду и расстанавливал ее на доске, которая в гичке служила скамейкой, а теперь заменила стол. Гарелин между тем взял ружье сына ложного мастера и скрылся в кустах, где тотчас же раздался выстрел.
– - Ишь, обрадовался! -- заметил гравер, кивая на сына ложного мастера, который продолжал голосить.-- Что выбрался из города, так и кричать надо!
– - А может быть, и надо,-- отвечал вывескной живописец.-- Знавал я в детстве одного медведя; медведь был вскормлен в городе и смирный как теленок, а как пришлось вожатому вести его лесом, так заревел благим матом и стал порываться в лес: натура-то медвежья заговорила!
Но шутка не достигла до слуха ложного мастера, который не унимался и кричал, наконец, уже каким-то нечеловеческим голосом.
В кустах между тем раздавался выстрел за выстрелом, хотя стрелять было решительно не в кого, особенно в эту пору дня. Но Гарелину, очевидно, нравились одни выстрелы, без всякой определенной цели. Неизвестно после которого выстрела перед ним вдруг показалась из-за кустов сгорбленная фигурка с красным носом и красными глазами, в черном замасленном сюртуке и клеенчатой фуражке с трещинами.
– - Милостивый государь! -- заговорил незнакомец охриплым голосом и показывая пальцем на свой нос.-- Вы попали мне в лицо!
Опухшее лицо незнакомца, и особенно нос, в самом деле были усеяны черными точками; но неизвестно, что они означали: угри или порошины, попавшие от выстрела, а потому Гарелин молча всматривался в лицо незнакомца, который повторил, горячась:
– - Вы попали мне в лицо, говорю я! -- И, сделав шаг вперед, он прибавил решительно: -- Пожалуйте ваше ружье!
Гарелин прицелился ему в лоб. Ружье, впрочем, было не заряжено.
– - Как! -- возопил незнакомец, уклоняясь от дула.-- Вы стрелять в меня! Покушение на жизнь! Хорошо, вы ответите, милостивый государь, прошу следовать за мной или отдайте ваше ружье!
– - Прошу оставить меня и убираться прочь! -- сказал Гарелин, опуская ружье.
– - Нет, не пойду!
– - А вот посмотрим! -- возразил решительно Гарелин и снова прицелился в незнакомца.
Караул! -- крикнул тот и юркнул в кусты, за которыми раздался хохот приятелей Гарелина, сидевших в кружок около шипевшей яичницы.-- А вы что, господа! -- обратился к ним незнакомец.-- Человека убить хотят, а вы ни с места, да еще хохочете; он, видно, вашей шайки, а?
– - Ваше здоровье! -- отвечал ему гравер, который держал в эту минуту рюмку водки и выпил.
– - Покорно благодарю! -- вдруг сказал незнакомец, внезапно переменив обиженный тон на дружественный.
Хохот повторился.
– - Вот это по-нашему,-- продолжал он, потирая руки и посматривая умильно на штоф с водкой,-- это по-братски! Вижу, что славные ребята. С места не встать, если я
И фигурка засуетилась около штофа, повторяя:
– - Налейте-ка, братцы, налейте!
– - А ружье-то славное! -- заметил сын ложного мастера.-- Лепажевское!
– - Опалил, злодей, ей-богу, пыжом опалил! Ну да -- мир! кто старое помянет…
И, не договорив фразы, он с жадностью выпил залпом рюмку водки, которую подал ему гравер.
– - Кто старое помянет, тому глаз вон! -- прохрипел потом незнакомец, откашливаясь и махая дружески рукой Гарелину, который в то время присоединился к компании.
– - Да уж если не удалось, так что ж делать: надо помириться! -- сказал сын ложного мастера.-- А ружье-то славное!
– - Не за каждым кустом попадется такое! -- прибавил гравер.
– - Не смейтесь, дети, над стариком! -- жалобно произнес незнакомец и попросил налить ему еще рюмочку, сняв фуражку, причем голова его представила несколько лысин, как будто они образовались вследствие потасовки, а не от влияния времени; в одной из лысин, повыше лба, виден был шрам.
Гарелин пристально начал всматриваться в незнакомца и, казалось, что-то припоминал, между тем как тот упрашивал:
– - Еще рюмочку, братцы!
– - Нет, ты скажи прежде, случалось ли тебе нападать здесь на такие ружья? -- сказал сын ложного мастера, взяв ружье, из которого стрелял Гарелин.
– - Да где же нападать, братцы, я ведь совсем не того… И в Петербурге-то недавно, да и опять уеду скоро, в ВВ уеду, откуда и приехал… Только поджидаю вот одного человека…
– - Не его ли? -- перебил сын ложного мастера, указывая на Генриха.-- Он тоже едет в ВВ, да еще сорок тысяч везет… Вот тебе и попутчик! -- прибавил он, обратись к Генриху.
При словах 'сорок тысяч' глаза незнакомца быстро окинули Генриха.
– - Именно! -- заметил гравер.-- Чем ждать, пока явится попутчик по газетам.
– - Не смейтесь, дети! -- снова проговорил жалобно незнакомец.-- Езжал и я с добрыми людьми!
– - Видим, видим, что человек бывалый,-- отвечал сын ложного мастера,-- рассказывай же, где бывал.
– - Да где я не бывал!
– - И в Сибири небось был.
– - Был, ей-богу, и в Сибири был, дети! То есть не думайте, как был: на золотых приисках, и место было хорошее… да вот года два как воротился…
– - Для того чтоб подсовываться здесь под выстрелы и обирать ружья! -- перебил сын ложного мастера.
– - Да перестань ты попрекать его ружьем! -- вступился вывескной живописец.-- Ружье да ружье! а старик, может, и не думал промышлять ружьями… ведь не думал? -- спросил он у него.
– - Истинно и не думал! -- отвечал тот, приложив руку к груди.
– - А! ну так ты думал, что по тебе здесь соскучились,-- заметил иронически сын ложного мастера.
– - Что ж, может быть, и было кому соскучиться,-- произнес незнакомец, качая головой в раздумье.-- Эх, братцы, горько вспоминать! -- вдруг заговорил он с чувством, ударив себя в грудь.-- Ведь у меня дочь здесь была… ехал я к ней с деньгами, да не довез… и ее не отыскал; да и ладно, что не отыскал (он махнул рукой)… а всё-таки взглянул бы теперь на нее хоть издали!.. Налейте, родные, еще рюмочку.
– - Ты бы поискал ее хорошенько,-- сказал сын ложного мастера,-- да не здесь, не в кустах, а в городе.
Но ответа на это не последовало от незнакомца, который, проглотив еще рюмку, с наслаждением обсасывал губы и, казалось, не чувствовал уже ничего, кроме приятного ощущения, произведенного действием третьей рюмки, выпитой натощак.
Генрих хотел было спросить незнакомца, как звали его дочь, вспомнив историю детства Саши, но удержался, как бы боясь открыть в нем ее отца.
Затем налили себе по рюмке вывескной живописец и сын ложного мастера, который воскликнул:
– - Да здравствует фабрикант Штукенберг и его сигары! Генрих! желаю всяких благ от его щедрот!
– - Желаю успеха в поездке! -- прибавил вывескной живописец.
И, осушив рюмки, приятели принялись за яичницу, забыв о незнакомце, который, сверкая красными глазами, старался не проронить ни одного слова из разговора приятелей.
Гарелин продолжал всматриваться в лицо незнакомца и наконец спросил его:
– - А сколько лет тому как ты ехал на прииски?
