Берл кивнул с показной готовностью, но сердце у него сжалось. Он ни на секунду не усомнился в яшкиной способности рано или поздно пролезть туда, к гербу. Это было для него совершенно очевидно, как и исключительная точность братнего замечания насчет башен: вот он, Берл, низенький и приземленный, даже будто какой-то недоделанный, а рядом — прекрасный, воздушный Яшка, бесстрашно хватающий за хвост проплывающие облака.
Кровля была покатой, но не сильно, и чем-то напоминала драконову спину. Красные жестяные полосы сбегали вниз, к невысокому гребню, тянущемуся вдоль самого края слегка наискосок, от середины к углам — к разверстым жерлам водосборников. Гребень был чертой, отделяющей для Берла обычный страх от ужаса. Зная это, Яшка время от времени заставлял его делать несколько шагов по ту сторону — пока что только в центральной, самой широкой части этой длинной треугольной полосы, обрывающейся через край в пропасть. Берл делал несколько шагов на негнущихся ногах и возвращался, весь в поту, на безопасную сторону.
— Эх ты, трусишка! — смеялся Яшка. — Смотри, это ведь совсем просто!
И он легким танцующим шагом пробегал по всей длине ужасной сужающейся полосы — от середины, где она была не меньше метра, до самого угла, где она уже и вовсе сходилась в считанные сантиметры, так что между гребнем и краем еле-еле умещалась всего только одна яшкина ступня.
Но на этот раз Яшка не собирался бегать по краю. Он сразу повел Берла к торцу здания — туда, где широкий брандмауер, сложенный из старых, выщербленных, серых от времени кирпичей, отделял кровлю от узкого короткого переулка, вернее, прохода между домами, гадкого замусоренного пространства, пахнущего кошками и мочой. По другую сторону переулка была такая же стена, такая же кровля, такой же дом, как и у них, ну разве что немного пониже.
— Вот, — возбужденно сказал Яшка, с ходу залезая на брандмауер и указывая на противоположную кровлю. — Метр двадцать, я мерил, делать нечего — совершенная ерунда. Разбегаешься, сильно отталкиваешься вот здесь, и — оп-па — ты уже там! Как птица! Я пробовал — это такой класс, такой класс, обалдеть!.. вот увидишь!
— Нет, — сказал Берл, делая шаг назад. — Я не смогу.
— Глупости! Сам подумай — метр двадцать. Ты ведь, когда на земле, на полтора прыгаешь без проблем? Почему же здесь не сможешь? Это как летишь, я тебе говорю. Ну почему ты такой трус, а? Смотри, как это делается…
Яшка спрыгнул с брандмауера и отбежал подальше, громко топая по жести резиновыми спортивными тапками.
— Смотри! — крикнул он и помчался. Это было последнее слово, которое Берл слышал от своего брата. От живого брата.
Добежав до стенки, Яшка с разбегу вскочил на нее и сильно оттолкнулся. Он все рассчитал правильно, как всегда. Все, кроме того, что старая стенка была уже не из тех, на которые можно полагаться в жизни. Серый кирпич под яшкиной ногой дрогнул и съехал вниз, осыпав на жесть мелкую цементную крошку. Толчковая яшкина нога беспомощно дернулась, теряя опору, и он полетел вперед, в пустоту, болтая ногами и хватая руками воздух. Но воздух ничем не мог помочь Яшке. Воздух — ничем. Яшке мог бы помочь кто-то другой, это да. Кто-то другой, правда, Берл?
Яшка долетел до противоположной стороны, ударился грудью, сполз вниз и повис, цепляясь руками за кирпичную кромку. Он не намеревался сдаваться, он сохранил полное присутствие духа, этот неимоверный Яшка, самый смелый во всем дворе и, наверное, во всем Тбилиси, да и во всем мире тоже. Он боролся еще несколько долгих минут, обдирая пальцы о предательски крошащиеся кирпичи. Несколько минут. И в течение всех этих минут его младший брат, трус, стоял, парализованный страхом, и смотрел. Просто смотрел, вместо того чтобы разбежаться, и перепрыгнуть туда, и помочь. Да, да, именно так, правда, Берл? И Яшка знал об этом все эти минуты. Он мог бы крикнуть, позвать, приказать… Но не стал. Он и упал так же молча, без крика.
А потом они сразу переехали в Израиль, к родственникам, и началась новая жизнь, без Яшки и без дней рождения. Поначалу родители еще накрывали на стол, приглашали гостей, но Берл убегал из дому каждый раз на несколько дней, и они прекратили свои попытки напоминать о том, чего уже никогда не будет. Теперь он жил за двоих, за себя и за брата. В новой мальчишеской компании, в иерусалимском квартале Катамоны, на весь город известном своей нехилой шпаной, Берла приняли моментально, несмотря на жестокие детские законы, не жалующие чужаков. Он выделялся даже на фоне самых отъявленных местных сорвиголов своею спокойной и в то же время какой-то отчаянной, безрассудной смелостью. Он прыгал в опасность не раздумывая, с головой, как в воду.
Кстати, о воде… в Страну Берл приехал, не умея плавать. Почти сразу после его приезда вся дворовая компания отправилась в местный бассейн, и он пошел тоже, сам не зная зачем. Ребята попрыгали с бортика в воду и поплыли наперегонки к противоположной стенке. Берл остался один. Тут-то он и увидел Яшку, впервые с того памятного утра на крыше. Яшка сидел рядом, свесив ноги в воду.
— Привет, — сказал он просто.
— Привет, — просто ответил Берл.
— Зря боишься, — сказал Яшка. — Смотри, как это делается… Смотри!
От оттолкнулся от стенки и поплыл, быстрыми красивыми саженками. Берл, не раздумывая, бросился следом. Он бы доплыл до конца, если бы перепуганный спасатель не вытащил его из воды на полпути к противоположной стенке.
— Ты что, пацан, с ума сошел? — сердито сказал спасатель, ставя на траву дрожащего от возбуждения мальчишку. — Не умеешь плавать, так учись на мелководье. Что тебя на глубину потянуло? Смерти не боишься?
— А чего ее бояться, бижу? — хладнокровно ответил мальчик и с презрением сплюнул сквозь зубы. — Это как полететь — ничего страшного. Хочешь, покажу?
В то время Берлу еще не исполнилось семи лет.
Собственно говоря, если считать по дням рождения, которые с шести лет не отмечались, то и теперь, в этом боснийском лесу, ему было не больше, и таким образом, мелькнувший в лесной чаще Яшка по- прежнему оставался его старшим братом.
— А что такое? В чем сомнения? — сказал Берл. — Смотри, со стороны леса, конечно, идти смешно. Там ждут, и мины к тому же, а сапер из меня хреновый. Пройти-то я пройду, но провожусь с этим долго, а времени терять нельзя. Правильно?
Яшка сидел на корточках невдалеке и, не поднимая головы, сосредоточенно играл в «ножички» острым сучком. Он молчал.
— Молчание — знак согласия, — констатировал Берл. — Значит, остается по нахалке — через ворота, откуда не ждут. Ну а дальше, если все быстро делать, то я вполне могу до них добраться, разве не так?
Яшка кивнул.
— Ну вот! — обрадовался Берл. — А я что говорю… Значит, вперед, а, Яшка? Это как полететь — ничего страшного… Помнишь?
Яшка отбросил сучок в сторону и поднял голову.
— Добраться-то ты доберешься, — сказал он. — А вот что потом? Шансов выбраться оттуда у тебя нет. Никаких. Это я тебе говорю.
— Так что же? Убегать? Да? Это ты мне советуешь? Смываться?
Яшка встал и молча пошел прочь, исчезая в сумраке чащи.
— Эй! — крикнул Берл. — Ты куда? Яшка!..
А что «Яшка», бижу? Что ты, в самом деле, на брата ответственность перекладываешь? Сам решить не можешь? Он поднялся на ноги и начал тщательно снаряжаться, дважды проверяя каждый ремешок и каждую резинку, распределяя по кармашкам ножи, обоймы и гранаты. Собственно, решение он принял еще давно, там, на тбилисской крыше. Это как полететь…
— Бывай, приятель, — сказал он гольфу. — Ездишь ты неплохо, но как-то нервно. Ты уж на меня не обижайся за правду, ладно? Нету в тебе столь необходимого в жизни спокойствия. Ты бы проверился, что ли, может, карбюратор барахлит, или еще что?..
Машина обиженно молчала. Она понятия не имела, как и с кем ей предстоит выезжать из этой кочковатой ловушки. Прощаясь, Берл дружески хлопнул ее по крылу и пошел к дороге.
