— Надо уходить, Габо. Я пока соберусь… и ты приходи тоже.
Энджи возвращается в дом. Женщина должна думать о простых и важных вещах, ведь если она не подумает, то больше некому. Надо собрать в дорогу еду, не забыть спички и теплую одежду, и еще сколько-то полезных мелочей — всякие ложки, кружки и веревочки. Она ходит, собирая понемногу, и плачет, потому что знает — того, что было, не вернуть, это кончилось, и никогда, никогда не будет ничего лучше. Никогда, никогда… какое это ужасное слово, в нем нет ни капельки надежды. Она плачет беззвучно, чтобы не мешать Габриэлю, чтобы он мог взять себя в руки, чтобы пришел в себя; что поделаешь, мужчинам всегда требуется больше времени, чтобы встать на ноги. Ее никто не учил этому, она просто знает, несет в себе эти важные и простые истины с самого начала времен, когда они действительно были одни, вдвоем в целом мире, и вокруг не было никого, кроме них двоих, и звезд в колодце, и дома с простынями, хранящими отпечаток их впечатанных друг в дружку тел.
Он заходит в дом, незнакомо нагнув голову, и она понимает, что теперь придется приручать его заново, отогревать его враз заледеневшее сердце, снова рожать и снова учить ходить, и говорить, и любить — все сначала… И ладно, она согласна, лишь бы не мешали, лишь бы позволили. Вот одежда — оденься, Габо, вот котомки, твоя и моя… Давай присядем и пойдем, а куда — неважно, ты реши, ты у нас главный. Механическими движениями он натягивает на себя носки, брюки и свитера.
— Подожди, не мельтеши, дай подумать, — глухо говорит он и садится на ступеньку лестницы, в шаге от трупа с головой, раздробленной в крошку его руками. Он сидит и думает свои страшные мужские мысли, а она стоит в ожидании около двери, с двумя увязанными котомками у ног, и ждет.
— Мы пойдем в лес. А там посмотрим, что будет дальше — сообщает он ей свое решение. — А сволочь надо убрать. Я не оставлю падаль в доме Алкалая.
Он встает и начинает шарить по мертвым телам, спокойно и целеустремленно, как опытный вор по ящикам чужого комода. Он забирает патроны и гранаты; теперь ему нужно это. Он сбрасывает трупы с крыльца, а потом, взгромоздив на плечи, оттаскивает их один за другим подальше от алкалаевого двора. Он действует, как автомат, экономно и быстро. Он надевает фаруков кожух и повязывает фарукову портупею. Сходство очень отдаленное, но все же… Энджи мотает головой, отгоняя от себя неуместные мысли. Сейчас не время для глупостей. Сейчас надо торопиться и быть проще.
Габриэль запирает дом на стальную щеколду с большим навесным замком.
— Смотри, Энджи, — говорит он, пряча ключ между валунами высокого цоколя. — Здесь Алкалаи прятали ключ. Это случалось редко: обычно всегда кто-нибудь был дома. Теперь их не осталось никого… только я и ты. Не забудь, ладно?
Она кивает. Ночь опасна, как матерая волчица. Острые колючие звезды ползают по небу, клещами впиваясь в гнойную желтизну лунного следа. Энджи поспешает за своим мужчиной, частя шагами вслед его шагу, не рассуждая и не задавая лишних вопросов. За плечом у Габо ханджарский карабин, заряженный свинцом и смертью.
Щелкнул замок.
— Помогайте, Джеймс! — крикнула хозяйка снаружи. Берл помог, налегая плечом на поворотную стену и моргая от режущего глаза света. В кромешной темноте схрона он утратил чувство времени, может, даже закемарил незаметно для себя. Выйдя, он посмотрел на стенные часы.
— Сорок минут… — помогла ему женщина. Она села за стол и закурила. — Вы просидели там ровно сорок минут. Надеюсь, у вас нет клаустрофобии?
Берл саркастически хмыкнул:
— Обычно этот вопрос задают перед, а не после… Но я все равно ценю вашу заботу. Как прошел прием гостей?
— А вы ничего не слышали? Ах да, я ж совсем забыла — там ведь не слышно почти ни звука. Стены в полбревна, чтоб не простукивались. Я в этом схроне сидела подольше вашего, часами.
— Когда?
— В войну. Десять лет назад. Мать нас прятала — меня и сестру. Тогда насиловали всех подряд… и если бы только насиловали… — Она глубоко затянулась сигаретой.
— Так что с гостями? — напомнил Берл.
— А… с гостями… Прием прошел на высшем уровне — обшарили даже чердак. Впрочем, низший уровень тоже имел место — лазали в подпол. Заглянули под все кровати, в каждый шкаф и комод. Стучали по стенам и по полу. Очень они вас хотят, Джеймс…
Берл сел за стол напротив нее.
— Хотят, это точно. А чего вы хотите, Энджи?
Женщина продолжала сидеть боком к нему, покачивая ногой в домашнем шлепанце.
— Энджи?
Она тщательно загасила сигарету и повернулась к Берлу лицом. Ярко зеленые глаза смотрели прямо и вызывающе.
— Мужчину, дорогой Джеймс. У меня давно не было мужчины. Несколько месяцев. Мой организм рассматривает это как вопиющее нарушение режима. Что скажете?
— Скажу, что я вас прекрасно понимаю, — серьезно отвечал Берл, не отводя глаз. — Моя последняя неделя тоже вполне сойдет за несколько месяцев. Уж больно много всего…
Она встала и потянулась длинным кошачьим движением.
— Пойдемте наверх, Джеймс. Посмотрим, не врут ли про вас фильмы.
Потом Берл лежал рядом с нею, глядя в потолок и привыкая к этой неожиданной новой близости. Чего она хочет? В ее насмешливой улыбке, в непроницаемых омутах зрачков, в скупой точности слов и движений угадывался какой-то сложный и пока еще непонятный фон. Эта женщина напоминала ему горный склон, чреватый мощными лавинами разрушительной силы. Она явно ничего не делала просто так, у нее была цель, был план, и он, Берл, почему-то превратился в часть этого плана — а иначе он не лежал бы здесь, глядя в потолок и чувствуя ее щеку своим плечом.
— Так как тебя зовут, Джеймс? Яшка?.. Берл? — Она произнесла это сонным расслабленным голосом, но удар был настолько неожиданным, что Берл вздрогнул, выдав свое смятение. Как?.. Откуда?..
— Ты бредил во сне, — ответила Энджи на его незаданные вопросы. — Разговаривал сразу за двоих. Интересно — жуть! Прямо радиопьеса.
Она приподнялась на локте и уставилась прямо на него черными зрачками своих ведьминых колодцев. Как и следовало ожидать, сонливость в них и не ночевала.
— Ну, колись, шпионище… Ты — который из двух?
Берл вздохнул.
— Слушай, Энджи, а ты не зарываешься, нет? Что будет, если я тебя сейчас придушу — и дело с концом?
— Нет, — засмеялась она. — Джеймс Бонд — благородный воин. Такой девушку не обидит… Так кто ты? Яшка, да?.. Или Берл?.. О, подожди, подожди…
Наклонив голову, она пристально всматривалась в него, выуживая ответ. Берл почти физически чувствовал, как этот взгляд стремительной змейкой скользит прямо ему в душу. Он моргнул и отвернулся… но опоздал. Энджи приложила губы к его уху и быстро зашептала, щекоча горячим дыханием и пронзительной точностью диагноза.
— Вот оно что… Бедный — ты — оба! Правда? Ты и Яшка, и Берл! Ты — оба! Ну надо же, я и не думала, что мы с тобой настолько похожи. Погоди, куда ты? Яшка! Берл!
Но Берл не мог больше этого выносить. Оторвав женщину от себя, он собрал одежду и спустился в горницу. За окном темнело. Можно посидеть еще часика два и идти. Куда угодно, лишь бы подальше от этой ведьмы. Он мало чего боялся, но теперь… Она еще, похоже, и мысли читает…
— Увы, не все. Только самые очевидные, — сказала она у него за спиной.
Берл обернулся. Где-то он уже слышал похожие слова. Женщина стояла у подножия лестницы и, закинув обе руки за голову, ловко собирала волосы в тяжелый узел.
— Не пугайся, красивый. Это не оттого, что я ведьма. Цыганка, знаешь ли. Передалось по наследству, от матери.
Она села к столу, зажгла сигарету, устало кивнула Берлу:
