Я так хочу его. Боже, как я хочу его!
Я забираюсь к нему на колени и обхватываю руками, зарываюсь носом в шею и начинаю тихонько покусывать. Я чувствую его ответную реакцию и хочу его внутри сейчас, немедленно, чтобы был его запах, чтобы он смешался с моим запахом. Сейчас я тебе покажу сатиновые нарукавники! Я тащу его в ванную, сбрасываю одежду и, подложив полотенце, сажусь прямо на умывальный столик. Я раздвигаю ноги, выгибаю спину и прикрываю глаза. Меир смотрит на меня недоуменно, потом охватывает лапищами мои ягодицы и входит в меня. Мне больше ничего не нужно, только чувствовать, как он ворочается внутри, как в меня проникает его запах, его пот, его жидкость… Потом мы долго стоим под душем и намыливаем друг друга, смываем пену и намыливаем еще и еще, пока не подходит к концу горячая вода. Меир снова готов, и мы перемещаемся в спальню. Я толкаю его на кровать и седлаю, как наездница, охватываю ногами, медленно впускаю все глубже…
На следующее утро я иду к врачу и первый раз в жизни без зазрения совести вру про тошноту, головокружение и головную боль, выпрашивая отпуск по болезни дня на три. Получила, конечно — в отсутствие косметики и после бурной ночи видок у меня тот еще.
Я прожила два лучших дня в своей жизни, находясь в каком-то феерическом облаке счастья. Все обычно вспоминают медовый месяц, путешествия и постельные молодежные подвиги, когда по неделе из койки ни ногой — вот чушь-то. Про медовый месяц — особенная глупость: жили-жили вместе лет пять, а потом решили оформить отношения, как бы, официально. Что тут началось! Родители с ума посходили, будто деньгам лучшего применения нет, как на ветер их выкидывать. Слышали бы вы, какие песни запел мой папа, директор маленького филиала большого национального банка:
— Я не желаю, чтобы на меня показывали пальцами и говорили, что этому скупердяю жалко денег для единственной дочери.
— Я не единственная, у тебя еще двое детей имеется.
— Сыновья, и давно, слава Богу, выросли, а дочь у меня — единственная! И я не хочу…
— Лучше я на эти деньги куплю дом и буду в нем жить, если уж на то пошло.
— Ты родилась в черных сатиновых нарукавниках, и поэтому вместо погремушки мама сразу же дала тебе счеты, — съязвил Меир.
— Ах ты!.. — я запустила в него подвернувшейся под руку горстью орехов.
— Далит, папа для всех старается… — дипломатично вмешалась мама, всю жизнь вкалывавшая дома гораздо больше, чем отец в банке.
— Это были папины счеты, если уж на то пошло, — перебила я.
— …и не надо его обижать, — продолжила мама, как ни в чем не бывало.
— Жених у меня небогатый, математик, зачем же так деньгами бросаться, — выпустила я стрелу в другую сторону.
— Зато с богатым потенциалом. И, если уж на то пошло, — кривляясь, передразнил меня Меир, — зачем же фисташками бросаться, они тоже денег стоят.
Он успел перехватить блюдо с орехами раньше меня.
Повседневная жизнь, затянувшая петлю в последние годы, вдруг совершенно неожиданно ослабила хватку. Постоянное, никогда не проходящее напряжение Меира (ставка больше, чем жизнь), мои тяжелые роды, потом поиски и смена работы, необходимость приспособиться к неповоротливой корпоративной махине, логика которой часто вывернута наизнанку. И все это в маленькой жаркой стране со своими неразрешимыми проблемами, постоянно находящейся в фокусе всего мира.
По утрам Меир, как обычно, отправлял девиц в школу и детский сад. Я же в это время позволяла себе понежиться в постели (не шумите, мама нездорова). Потом мы не торопясь завтракали и отправлялись на море, обедали в прибрежном ресторанчике без всяких изысков, и возвращались в постель, но так, чтобы не опоздать забрать домой детей. Мы никак не могли наговориться и оторваться друг от друга.
На третье утро моей «болезни» раздался звонок из Шнайдера.
— Мы хотим пригласить вас сделать еще один анализ крови.
— А в чем дело?
— Первичная проверка показала соответствие.
— Для чего?
— Для пересадки костного мозга, но необходимо убедиться в полном соответствии тканей.
Господи, я совсем забыла, что сдавала кровь, просто выбросила это из головы.
— Вы слушаете? Сейчас я пришлю вам разрешение на бесплатную стоянку и точные координаты, где нас найти. Как вам удобнее: факс или мейл?
— Мейл, я продиктую…
— Не надо, у нас есть, вы же заполнили анкету.
— А-а, ну да…
— Когда вам удобно, можно сегодня?
— Э-э… да, пожалуй.
— В одиннадцать подойдет? Пробки уже рассосутся.
— Хорошо, договорились, — улыбаюсь про себя.
Я тоже сразу же подумала о пробках по дороге в Петах Тикву.
— До свиданья, доброго вам дня.
В таком виде меня и застает Меир: в постели и с лэптопом на коленях.
— Не рановато ли? Или уже позвонил кто? Два дня не трогали, а сегодня им уже вынь да положь?
— Нет, сказалась больной до конца недели.
Меир пристраивается рядом, и я выдаю ему историю про Дану и Илану, с которой мы работаем в одном здании, и как я свалила с презентации и отправилась сдавать кровь, и что только что звонили из больницы.
— Гм, — Меир кладет руку мне на колено, — ты думаешь, что можешь стать донором костного мозга после всего того, что пережила?
— Не уверена, но, в любом случае, я хочу… — я умолкаю на полуслове, потому что сама не знаю, чего я хочу
— Хочешь, чтобы я поехал с тобой?
— Вот этого — точно хочу. И еще, кто-то недопустимым образом задерживает завтрак для больной женщины!
— Французская диета! Сначала кусочек секса, а потом все остальное! — Меир ныряет головой под одеяло.
— Опоздаем же! — на этом мои слабые возражения заканчиваются.
По дороге мы молчим. Меир, хоть и математик, но еще сын двух врачей, и ему не надо ничего объяснять. Большое преимущество иметь такого мужа: и сам все понимает, и нам есть к кому обратиться за советом.
Показав приглашение, мы заруливаем на VIP стоянку и поднимаемся на лифте в гематологию. Начальник отделения не заставляет себя ждать ни минуты. Бросив все дела, он спешит принять нас, выказывая всяческое почтение и даже слегка суетясь. Его взгляд непроизвольно оценивает мою субтильную фигуру: хорош донор, нечего сказать.
— Прочтите внимательно, — он протягивает каждому из нас листки бумаги, на которых изложена процедура поиска донора костного мозга.
Памятка предназначена для пациентов, а не для доноров, и подробно объясняет долгий и бюрократический процесс. Начинается он с того, что координатор вводит данные о тканевой совместимости во всемирную базу данных с целью найти подходящего кандидата среди пятнадцати миллионов. Первичное сканирование дает общую картину потенциальных доноров. В первую очередь координатор запрашивает данные в Израиле, и лишь потом, если ничего не обнаружено, то в центре, находящемся в Голландии…
Делю в уме все население земного шарика на пятнадцать миллионов и получаю примерно пятьсот, то есть по одному донору на каждых пятьсот представителей человечества. Пытаюсь поделить количество жителей Израиля на пятьсот и получаю смехотворно мало.
