отдали его брату. Они хотели, чтобы я говорила на их языке. Я была хорошей женой: я подчинилась им.
В ее тоне не слышно было насмешки. Глаза ее были опущены, и в них ничего нельзя было прочитать.
– А для тебя в этом не было удовольствия? – спросила Мериамон.
Барсина пожала плечами.
– Подчинение есть удовольствие.
– Но не в Египте, – сказала Мериамон.
Барсина подняла глаза.
– Даже для жены?
– Я никогда не была женой, – ответила Мериамон.
– Нет? – Барсина снова потупила взгляд. Персидская манера: они считают очень невежливым смотреть прямо в глаза. – Как интересно!
– Потрясающе. – Мериамон поджала ноги. Фургон теперь уже не качало так сильно: они уже спустились с холмов на равнину. Если прислушаться, то за разнообразными звуками, производимыми армией на марше, можно было услышать шум моря, более отдаленный теперь, но еще ясный. – Ты пригласила меня, чтобы спросить, была ли я когда-нибудь замужем?
Щеки Барсины вспыхнули нежным цветом дамасской розы.
– Ты, наверное, думаешь, что я ужасно невежлива?
– Ты просто чужеземка, – ответила Мериамон, – и это интересно. Что я могу для тебя сделать?
Ее живость и прямота несколько успокоили персиянку.
– Ты говоришь, как мужчина, – сказала Барсина.
– Я и одеваюсь так же. Это теплей.
Барсина не смогла не улыбнуться.
– Все говорят, что ты… неповторима. Теперь я и сама это вижу.
– А не видишь ли ты, – спросила Мериамон, – что меня ждут дела? У тебя здесь хорошо, но у меня много работы.
Она услышала чье-то осторожное свистящее дыхание, и не одного человека. В воздухе появилось ощущение угрозы. Ее тень придвинулась ближе.
Улыбка Барсины осталась неизменной.
– Говорят, царь считает тебя другом.
– Мне так не говорили, – сказала Мериамон.
– Так говорят, – повторила Барсина. – А еще говорят, что ты могла бы быть ему больше, чем друг.
– Слишком много говорят. Сплошные разговоры.
– Если только это неправда.
Глаза Мериамон сузились. Это слово – ложь – было самым худшим из грехов, какие знали персы. Ездить верхом, стрелять, ненавидеть ложь – это было все, что должен был знать и уметь благородный перс; и, хотя было проще так говорить, чем поступать – поступать можно было только так.
Мериамон заговорила, тщательно подбирая слова:
– Чем я могла бы быть, знают только боги. Что я есть, ты видишь перед собой. Царь не любитель женщин.
– Царь… – Барсина запнулась. – Царь просил меня… быть…
Мериамон закусила губу. То, что поднималось в ней, была ревность. И смех: над собой, над царем, над Барсиной. Которая, хотя и была персиянкой, вовсе не имела в виду ранить чувства Мериамон. Мериамон не поднимала глаз, чтобы не выдать себя.
– И ты просишь моего совета?
– Я прошу у той, кто мог бы – кто должен был бы – быть той, кого он выбрал.
– Почему ты так считаешь?
– Это должна быть одна из дочерей Великого Царя. Мы все знаем это. Но он отказывается, из учтивости, потому что он мечтает о царственном жесте. Ты такой же царской крови, как и они, если он подумает об этом. Ты достойна его.
– А ты нет?
– Я уже старая, – ответила Барсина, которая вряд ли была старше Мериамон, а Мериамон была самое большее на год старше Александра. – Я уже не девушка, и я не царской крови.
– Может быть, именно поэтому он хочет тебя.
Барсина изумленно взглянула на нее.
Мериамон улыбнулась. Раз уж этот разговор начался, продолжать было нетрудно.
– Ты очень красивая, но это красота, которую он может достичь. Ты знаешь, он любит разговаривать с людьми. И трудно представить себе, что, когда лампы погашены, в постель с вами должен ложиться переводчик.
Барсина прижала ладони к щекам. У нее был такой вид, как будто она не знала, смеяться ей или гневаться.
– И конечно, – продолжала Мериамон, – это все Пармений. За ним стоит вся Македония, а Македония хочет, чтобы царь имел наследников. Но царь будет иметь их тогда, и только тогда, когда он сам этого пожелает. Он всегда так упорствовал, чтобы идти своим путем?
– Всегда, – пробормотала Барсина и отняла ладони от лица. – Откуда тебе известно, что я знала его?
– Я догадалась. Твой отец взял тебя с собой, когда отправлялся в изгнание в Македонию.
– Он взял нас всех. Иначе Великий Царь убил бы нас.
– Значит, – сказала Мериамон, – ты знала Александра, когда он был еще маленьким.
Барсина улыбнулась.
– Маленьким-то он был, но у него была воля гиганта. Он лез во все. Меня заставляли бегать за ним, потому что я была достаточно быстрая и достаточно маленькая, чтобы пролезть туда же, куда и он, и достаточно сильная, чтобы оттащить его, если не помогали уговоры. Он терпеть не мог, когда ему указывали, что делать.
– В это я могу поверить, – сухо сказала Мериамон. – Теперь ты понимаешь, почему он просил именно тебя. Ты знаешь его, он, наверное, помнит тебя. И это – его выбор. Если он вообще должен выбирать.
Барсина разгладила складку на платье, снова сложила и сжала ее.
– Он пришел ко мне сам и был очень краток. «Я бы хотел, чтобы ты стала моей любовницей, – сказал он, – если это устраивает тебя»
– А тебя это устраивает?
– Разве у меня есть выбор?
– Конечно! – Барсина разгладила другую складку, снова сложила и снова сжала. Мериамон продолжала мягче: – Он обидел тебя? Не предложив тебе стать царицей?
– Нет! – Казалось, сама эта мысль потрясла Барсину. – Конечно, нет! Я никогда не хотела быть царицей и не ждала этого. Но с его стороны делать вид, что я могу выбирать… Это жестоко!
– В этом нет жестокости, – возразила Мериамон. – Просто таков Александр. Я думаю, ему проще управляться с армией, чем с женщиной. И он привык иметь дело с мужчинами, которые могут сказать «нет».
– А если бы я так сказала, что бы он сделал? – спросила Барсина.
Она была испугана, Мериамон это ясно видела. Но Барсина была смелая женщина и упорно пыталась докопаться до истины.
– Что бы он сделал, когда вы были детьми? – спросила Мериамон.
– Но теперь он не ребенок, – ответила Барсина. – Он – царь.
– Все равно он Александр.
Барсина задумалась, и между бровями ее появилась тонкая складка.
– Наверное, – сказала она медленно, – он не сделал бы ничего. – Голос ее окреп, она заговорила увереннее: – Наверное, он попытался бы убедить меня, но никогда не стал бы заставлять. Он так не поступает.
