того – страхом. Но он не собирался уступать – и Александр тоже.
– Я буду ждать столько, сколько понадобится, – сказал Александр. – Я не двинусь отсюда, пока не совершу жертвоприношение.
Даже его люди задохнулись, услышав это. Они видели город на скале, и простор моря, и корабли, крошечные по сравнению с исполинскими стенами. Сорок пять метров была высота этих стен. Никто никогда не преодолевал их. Никто никогда не брал город.
Александр улыбнулся, глядя на них.
– Я возьму, – сказал он. – Я совершу свое жертвоприношение.
11
– Это не безумие, – сказал Птолемей. – В этом есть определенный смысл.
– Безумный смысл, – возмутился Нико. – Ты хорошо разглядел это место, где расположен этот город? Между ним и нами полмили воды, у нас нет кораблей, а царь взбесился, потому что ему сказали, что он не получит, чего хочет.
– Я бы сказал, он зол, – заметил Птолемей. – Он терпеть не может, когда ему перечат. Но разума он не лишился. Как раз думать он способен. Вспомни, что мы здесь делаем. В Тире целый флот, платят ему персидским золотом, построили его и плавают на нем в основном финикийцы. Возглавляет его, можешь быть уверен, тирский царь. Он может прийти сюда с целой армией, обеспечить ей снабжение, высадиться, когда ему придет в голову сражаться, держать эту армию недостижимой для нас, когда ему захочется отдохнуть, и тем самым лишить нас всех шансов сбросить персидское ярмо.
– Да знаю я! – вспылил Нико. – Готов поспорить, что я знаю это не хуже тебя. Но он не сумеет взять Тир. Как он собирается сделать это? На крыльях?
– У него есть план, – возразил Птолемей. – Вот увидишь.
– Да? И долго этого ждать?
– Сколько нужно, – ответил его брат. Мериамон не помнила, как зашла так далеко вдоль берега. Сначала она была в женском конце лагеря, а теперь оказалась дальше царского шатра, опираясь на копье, которое кто-то воткнул в песок и позабыл, и слушала разговор Нико с братом. Вокруг были и другие люди. Все они кричали, повторяя примерно то же, что говорили Птолемей и Нико. Большинство из них думали так же, как Нико.
Царь ушел. Так же поступили и тирцы, отплыв на одной из своих лодок и, без сомнения, радуясь, что остались в живых. Гнев царя имел запах раскаленного железа, он висел в воздухе, заставляя белеть глаза мужчин.
– Он не может сделать это, – сказала Мериамон.
Ее голос четко прозвучал в тишине. Нико резко повернулся, быстро, как испуганный кот. Она встретилась с ним взглядом.
– Он не может сделать это, – повторила она. – Он не может оставаться здесь. Ему надо своротить небо и землю, чтобы взять этот город. Что же будет со страной Кемет?
– Во имя богов, что ты здесь делаешь?!
Его возмущение не волновало ее. Даже опираясь на копье, Мериамон пошатывалась, колени ее подгибались, руки ослабели. Но она хотела получить ответ.
– Что же будет с моей страной? Во что она успеет превратиться, пока Александр тешит свою гордыню, осаждая Тир?
– Ладно, – сказал Птолемей. – Твоя страна подождет. Она еще может подождать.
– Месяцы! – закричала она. – Годы! Это слишком долго! Это – слишком…
Нико подхватил ее. Мериамон удивилась. Она могла бы ожидать, что это сделает Птолемей, поскольку Нико так не нравилось быть при ней нянькой, и он так ловко отделался от нее, оставив на попечение персидских женщин. Но он подхватил ее, когда она падала, не дав ей ушибиться, и при этом ругался, что не может поднять ее одной рукой. Его брат сделал это вместо него, словно и не заметив ее ничтожной тяжести.
– Слишком долго, – повторила Мериамон.
– Очень может быть, – ответил Нико, – если ты убьешь себя, беспокоясь об этом. Я сверну этим бабам шеи, честное слово! Как они могли позволить тебе выйти, полумертвой, в лихорадке, и как ты могла дойти так далеко…
– Не знаю, – отвечала она, – как я добралась сюда. Разве ты не доволен? Царь убьет их вместо тебя, если мне не станет лучше.
– Я убью тебя, – прорычал Нико.
– Послушайте, – вмешался Птолемей. Он был обеспокен; его брови нахмурились, когда он взглянул на Мериамон. Но он был также и доволен. – Послушайте меня. Я отнесу тебя туда, где тебе положено быть, госпожа, а тебе, Нико, наверное, стоило бы некоторое время присмотреть за ней. Ты же знаешь, что она права. Ты спихнул ее Барсине. Не хотел бы я слышать, что скажет царь, если узнает об этом.
– Он знает, – ответила Мериамон. – Он приходил, но сказал только, что я очень худая.
– Ты действительно худая. – Птолемей двинулся в путь. Он шагал размашисто и твердо, нес ее без труда, время от времени кивая знакомым. Они смотрели удивленно. Мериамон болезненно ощущала их взгляды, потому что у нее не было тени, чтобы защитить ее. Она забыла о своей тени. Мериамон попыталась освободиться.
– Нет, – сказала она, – не надо снова туда.
– Не надо к женщинам? – Птолемей смотрел хмуро и удивленно. – Тебе там будет лучше всего, пойми. Барсина даже немного изучала медицину у греческих врачей. Таис не сумеет так хорошо заботиться о тебе.
– Нет, – повторила Мериамон.
– Бредит, – заметил Нико. – Как и тогда, когда очнулась и увидела, где находится. Разбушевалась. Им пришлось усыпить ее.
– Нет! – закричала Мериамон. – Я не хочу снова туда! Не надо нести меня туда!
Она была слаба, но, может быть, сильнее, чем ожидал Птолемей. Ей почти удалось вырваться, и Птолемей охнул: локтем она ударила его по ребрам.
Его руки крепко сжались. Мериамон едва могла дышать. Косы ее растрепались, и волосы закрыли лицо. Руки ее были прижаты, и она не могла больше сопротивляться. Голова кружилась, болел живот.
Птолемей не выпускал ее.
– Ладно, хватит, – сказал он. – Я отнесу ее к Филиппосу. Или, – он насмешливо посмотрел на нее, – ваше высочество опять будет против?
У нее не осталось ни слов, ни страха, ни сил. Главное, что Филиппос не перс. Остальное сейчас не волновало.
Ей не следовало ходить по воде. Мериамон это прекрасно понимала и не нуждалась в том, чтобы это ей беспрерывно повторяли, как только она пришла в себя.
Она чуть не умерла. Это ей тоже говорили. Часто. Неужели они думают, что она не знает? Она видела тьму, и долгий свет, и голоса без слов. Она видела сухую землю и пустое небо. Она видела тени, которые проходили мимо. Она видела смерть. Она ходила по краю ее всю жизнь, в тишине, куда не доходили приказы богов.
Боги еще не хотели ее. Смерть и демоны забрали бы ее, несмотря на богов, но Филиппос оказался сильнее. В стране Кемет он был бы жрецом. У него был дар, и мастерство, и сила воли. Он был лучшим целителем тел, чем она; какой из него вышел бы целитель душ, она тоже прекрасно видела.
Когда Филиппоса не было, был Клеомен. Он не говорил много, и это было странно, потому что Клеомен любил поболтать. Он смотрел, слушал, делал, что нужно. Что-то в его поведении открыло ей правду, и даже на краю тьмы она улыбнулась. Мальчик влюбился в нее. Бедняга, ему следовало бы иметь больше здравого смысла.
Нико… У Нико он был. Нико спал возле ее ложа, если спал вообще, помогал, как мог, и ни Филиппос, ни Клеомен не стеснялись попросить его о помощи. Он был любезнее, чем она думала, если объектом этой любезности не является она сама. Уж он-то не был в нее влюблен.
Обожание Клеомена было как рука на ее теле – постоянно, неизменно, иногда успокаивало, иногда причиняло неудобство. Нико просто присутствовал, в нем не было поклонения. Даже находясь глубоко во
