Нос подводной лодки зарылся глубоко в воду. Волна с завитками пены на гребне взобралась на палубу, пробежала по ней и, гулко ударившись о рубку, обдала брызгами всех, кто находился на мостике.
— Остров справа сорок! — выпалил сигнальщик, протянув руку к багряному зареву на горизонте.
Федосов, командир лодки, довольно крякнул, вытер большим платком мокрое лицо и поднес к глазам бинокль.
— Верно. Он самый!
Туман рассеялся, и теперь открылся весь горизонт. В ярко-оранжевом мареве виднелись сопки острова Четырех ветров. Облака, повисшие шапкой над их зубцами, налились багрянцем.
Солнце медленно погрузилось в океан, и тотчас колеблющиеся розовые полосы, пробегавшие по воде, поблекли и стерлись. Смеркалось. В небе одна за другой загорались звезды.
Лейтенант Карпухин не удержался, воскликнул:
— Красота какая, а?!
На его круглом веснушчатом лице в этот миг отразились и восторг и изумление. Скоро полгода службы Карпухина на Тихом океане, а он не перестает удивляться сказочно буйной мощи природы. Нет, не видал он на Черном море, где плавал прежде, таких восходов и закатов.
— Красота — это верно, только проку от нее не будет, — грубовато ответил Федосов. Он повернулся спиной к ветру, ловко прикурил папиросу и пояснил: — Шторм идет.
Карпухин огляделся, пожал плечами. Ничто: ни небо, ни море — не говорило о близкой буре. Легкий бриз обдувал лицо. Всходила луна, и темно-синее звездное небо подсвечивалось ее мирным сиянием.
Федосов перехватил откровенно недоверчивый взгляд лейтенанта и усмехнулся. Как расскажешь о десятках мельчайших признаков приближающейся непогоды? С ними знакомит опыт и только опыт. Впрочем, и барометр показывает бурю и метеостанция передала уже штормовое предупреждение.
— Если начнется шторм, уйдем под воду, и все дела, — улыбнулся Карпухин. — И пусть себе гудит наверху.
Командир поджал губы, сказал строго:
— Под воду нельзя. Приказ: занять точку залпа в надводном положении.
Обведя биноклем горизонт, Федосов приказал:
— Передайте старпому, чтобы проверил крепление грузов по-штормовому. Сами пройдите с ним по отсекам.
Карпухин, застучав по балясинам трапа, исчез в рубочном люке и через несколько минут отправился со старшим помощником командира по всем помещениям лодки. На обратном пути он заглянул в четвертый отсек: его внимание привлек бас Бурова, любителя поговорить на самые разные темы.
Сейчас этот матрос, коренастый, широколобый, с насмешливыми озорными глазами, посмеивался над своим приятелем Тарасом Ткачом, планшетистом станции наведения и признанным корабельным поэтом. Маленький подвижной Ткач ерзал на скамье, всплескивал руками, иронически хмыкал, слушая утверждения Бурова, будто в век атома и ракет нет места для героизма рядовых людей. Все-де предусмотрено всемогущей наукой и зоркой техникой безопасности, все разложено по полочкам, записано в инструкциях, и человеку остается одно — нажимай в срок нужные кнопки. Какое уж тут геройство!
— Загибаешь, Володька! — Ткач пристукнул кулаком по столу. — Сейчас хоть и мирные дни, а многие, как в Отечественную войну…
— Ого! — засмеялся Буров. — Это сейчас-то?
— А что? Не только, как ты говоришь, космонавты, пограничники или летчики героизм проявляют…
— Кто же еще, Тарасик? Может, романтики в мечтаниях? Или поэты?
— Зачем ты так?! — возмутился Ткач. — А подвиг паровозного машиниста? Сотни людей спас, жизнью рисковал для них.
— Или полярники? — поддержал Ткача старшина радиометристов.
— То все дела исключительные, редкие случаи, — не сдавался Буров.
Ткач упрямо нагнул голову.
— Ох, кокетничаешь ты! Сам не веришь своим словам.
Буров вприщур глянул на него:
— Это и есть твои факты?
— Да фактов хоть отбавляй, — обозлился Ткач. — Разве не геройство, когда токарь, как ты говоришь, “простой работяга”, дает за смену три дневные нормы?… А Надежду Загладу возьми… Или Валентину Гаганову — тоже простые люди, обычные…
Буров, словно защищаясь от натиска, выставил перед грудью ладони.
— А ты Цицерон! — начал он шутливо и с горячностью зачастил: — Я и сам по две нормы на ЗИЛе давал. Придумал одно приспособленьице к своему фрезерному — и за милую душу давал. И чего ж тут особенного? Разве это высота для настоящего геройства? Обычная работа.
— Так уж и обычная? — вмешался Карпухин, внимательно следивший за словесным поединком товарищей. — Может, коллектив у вас был скучный, товарищ Буров?
— Это у нас-то? На ЗИЛе? — взвился Буров. — Коллектив — на пять с плюсом! К примеру, машину мы новую на конвейер ставили. Предложений разных было — не сосчитать. А нам деталька попалась “высшей степени трудности”, как говорил Пал Антоныч, наш мастер. Три ночи с дружками не спали, бумаги пропасть извели на схемы и чертежи, а все же додумались…
— До чего? — съязвил Тарас.
— Две нормы с лишком стали давать и красные флажки над нашими станками повесили… Но все это не то, товарищ лейтенант, — спохватился Буров. — Я и насчет нашей службы скажу. Разрешите?
Карпухин кивнул.
— Тут некоторые военные себя капитанами Немо воображают, о черной океанской бездне и единоборстве с тайфунами стишки кропают, обо всяких морских опасностях и прочей романтике. А где они, эти опасности? Третий год служу и что-то не замечал. Кругом техника. Тут тебе и электроника, и радиолокация, и гидроакустика. У меня вон даже станция сама себя защищает от опасности. Будто ящерица, которая отбрасывает хвост, чтобы спасти жизнь, мигом отключает поврежденные блоки… А тайфуны и штормы?! Да теперешнему кораблю — ну хотя бы взять наш, — что ему шторм или ураган? Ерунда!
Вдруг в репродукторе корабельной трансляции что-то забулькало, щелкнуло несколько раз, и в притихшем отсеке раздался строгий голос старпома:
— Заступающим на вахту приготовиться! Заступающим на вахту…
Матросы торопливо расходились по своим отсекам.
Ветер стих, и море разгладилось, точно его проутюжили гигантским катком. После нескольких дней непогоды внезапная тишина казалась зловещей. Высоко в небе повис серп ущербной луны, и в его рассеянном зеленом свете все выглядело фантастическим: и ленивое море, и серебристый корпус подводной лодки, и люди в блестящих плащах на мостике.
Карпухин подошел к командиру, неожиданно для себя шепотом спросил:
— Близко?
Федосов показал на треугольную тучу, вылезавшую из-за горизонта навстречу лодке.
— Теперь близко. Идет шторм. Эта тучка и несет его на своей хребтине.
— Потому и затишье?
— Да. Перед циклоном ветер здесь всегда стихает.
— Зато потом разгуляется похлестче вашей черноморской боры, — добавил штурман, укладывая в коробку секстан, которым только что целился в звезды. — Сменяй-ка меня, брат, пока не загремело.
Карпухин принял у штурмана вахту, и тот после доклада командиру спустился вниз.
Туча быстро приближалась. Все молча глядели на море. Тишина угнетала. Но вот почти неподвижную воду подернула рябь. Ровная линия горизонта изломалась. Потянуло холодом. Тучи заслонили луну. Ветер нарастал с каждой минутой, и через четверть часа легкий бриз превратился в ураган. Вокруг подводной
