дома. Искать в карманах у Фариша нельзя. Вот не повезло! Прихрамывая, он подошел к машине спереди. Ван Зант бросилась на него с такой силой, что ее нос ударился о лобовое стекло с резким хрустом, заставившим его в панике отскочить назад.
Какофония собачьего лая оглушала, и Дэнни постоял какое-то время, закрыв глаза и пытаясь сосредоточиться. Он ведь не хотел делать то, что сделал, но Фариш не оставил ему выбора. Что ж, в таком случае ему нужно искать наилучший выход из этой паршивой ситуации, и делать это он может лишь постепенно, продвигаясь вперед шаг за шагом.
Харриет испугали птицы — внезапно, после какого-то хлопка, сотни птиц поднялись в воздух, огласив окрестности оглушительным гомоном. Четыре или пять ворон опустились на башню и уселись на поручень балкончика совсем недалеко от нее. Взгляд одной из птиц, совсем человеческий, умный, проницательный, но какой-то лукавый, нечистый, на секунду пересекся со взглядом Харриет. Птица склонила голову набок с таким видом, будто готова была что-то ей сказать, но тут вдали прозвучал второй хлопок, и она с шумом снялась с места, расправила крылья и исчезла за выступом крыши. Теперь Харриет различила вдалеке какие-то звуки, вроде приглушенного собачьего лая. Она насторожилась, встала на четвереньки, осторожно доползла до края крыши и высунулась как можно дальше — посмотреть, что там происходит.
Вдалеке на заросшей дороге она увидела «транс Ам». Рядом с ним, широко расставив ноги и слегка качаясь, стоял Дэнни Ратклифф, зажимая руками уши, словно кто-то кричал на него. Его поза, напряженная, застывшая, полная отчаяния, напугала Харриет, но в следующий момент она поняла,
На Харриет внезапно нашло удивительное спокойствие. С самого верха водонапорной башни события, разворачивающиеся внизу, показались ей какими-то мелкими, не особенно важными. В голове у нее все еще стоял легкий шум, и было немного тяжело дышать, как во время горной болезни. «Похоже, я попала в переделку, — сказала она себе. — И у меня большие неприятности!» Но почему-то она не могла заставить себя поверить в это.
Вдалеке Дэнни Ратклифф нагнулся и подобрал с земли какой-то блестящий предмет, и при виде его сердце Харриет забилось еще быстрее. Это был пистолет! В звенящей тишине ей вдруг показалось, что она слышит мелодию марша, которую кто-то (не иначе как Хилли!) выводил на трубе, а когда она повернула голову на звук, луч солнца как будто упал на металлическую поверхность тромбона и заиграл, пуская ей в глаза солнечного зайчика.
Птицы, птицы везде — черные, мелкие и крупные, они накрыли его, как радиоактивный гриб, носясь туда-сюда со скоростью шрапнели. Эти птицы были плохим знаком, он сам не понимал почему, только их черные крылья мельтешили у него перед глазами, посылая в мозг зашифрованный поток информации. Дэнни прижал руки к ушам: в запачканном кровью стекле он видел свое отражение, перекошенное, размытое, а на заднем плане бежали красноватые облака. Ему было плохо, он едва соображал от усталости; ему надо было принять душ, потом хорошенько перекусить, ему надо было домой, в постель. «Я застрелил своего брата, и почему? Потому что мне так сильно надо было отлить, что у меня голова не соображала?» Фариш бы умер от смеха, если бы ему рассказали такую историю. Дэнни вспомнил, как Фариш обожал вычитывать подобные анекдоты в газетах: как пьяница мочился на дорогу с эстакады, поскользнулся и рухнул на шоссе прямо под колеса машин; как один тупой чувак проснулся от телефонного звонка, нашарил пистолет в ящике тумбочки и выстрелил себе в висок…
Пистолет лежал у ног Дэнни. Кряхтя, он нагнулся и подобрал его. В машине сука по имени Сейбл нервно и торопливо обнюхивала щеку и шею Фариша. Ван Зант сидела не шевелясь, следя за Дэнни настороженными желтыми глазами. Когда он сделал шаг к машине, она вжалась спиной в противоположную дверцу машины и загавкала с удвоенной энергией. «А ну попробуй подойди! — казалось, говорила ее ощеренная пасть. — Только попробуй открыть эту чертову дверь!» Дэнни вспомнил, как Фариш дрессировал эту суку у них во дворе: он обматывался старыми ватными пальто, накручивал на руки мешки и кричал ей: «Фас! Фас!» А потом по двору еще долго летали ошметки ваты и темной ткани.
Колени Дэнни тряслись. Он потер лицо руками, стараясь успокоиться, прицелился через руку в желтый глаз Ван Зант и спустил курок. В стекле образовалась дырка величиной с серебряный доллар. Скрипя зубами, пытаясь не слушать истошный визг, раздавшийся из машины, Дэнни всунул дуло пистолета в образовавшуюся дыру и спустил курок еще раз. Затем он слегка повернул дуло и выстрелил в грудь второй собаке, Сейбл. Потом отшвырнул пистолет в кусты и отошел от машины.
Он никогда в жизни не забудет того воя и плача, что раздавались из машины. Это были какие-то сверхъестественные, почти металлические звуки, такие невыносимо-страдальческие причитания и всхлипы, что у него сразу же разболелись и зубы и голова. Ему захотелось упасть на землю и биться головой о камни, чтобы вышибить эти звуки из мозга… Дэнни, шатаясь, бросился в кусты, куда, по его мнению, должен был упасть пистолет. После нескольких минут конвульсивных поисков он нашел его в густых зарослях сорняков. Но магазин был пуст, больше пуль в нем не было. Дэнни хорошенько вытер его о рубашку и забросил еще дальше, потом сел на землю и зажал уши пальцами. Так он сидел очень долго, пока до него внезапно не дошло, что вокруг все стихло. Тишина обрушилась неожиданно и так же страшно, как предсмертный собачий вой, что предшествовал ей.
«А она сейчас шла бы между столиков и несла нам кофе на подносе», — внезапно подумал Дэнни. Та тощенькая официантка с плоской попой, Трейси, которая всегда ему улыбалась. Если бы он поехал в «Белую кухню», они бы с Фаришем сейчас уплетали булочки, а Фариш толкал бы свою речь, которую он каждый раз произносил практически слово в слово: что он не хочет «пить» яйца, пусть Трейси скажет повару, чтобы сварил яйца вкрутую, а если она не знает, что значит «крутые яйца», он готов ей показать… И она бы понимающе усмехнулась и заверила его, что, конечно, она все передаст повару. А Дэнни сидел бы напротив Фариша и думал: «Братишка, ты и не знаешь, что ты только что был на волосок от смерти…»
Но он сидел на земле в зарослях травы, и ему нужно было что-то делать. Дэнни сжал и разжал кисть одной руки, потом другой. «Господи, я не могу сидеть тут вечно, — в панике подумал он. — Надо что-то предпринять». Но что?
Он нерешительно подошел к машине. Из образовавшейся дыры в окне доносилась музыка — какая-та очередная дурацкая песня о звездной пыли на ее волосах. Интересно, представляют ли себе люди, которые сочиняют и поют такие песни, что под их музыку могут совершаться убийства? Конечно, нет, они гуляют по Лос-Анджелесу в белых костюмах с искрой, попивают коктейли на вечерних приемах, нюхают кокаин с серебряных подносов и думают, что все в жизни должно быть им доставлено на блюдечке. И не подозревают о несчастном человеке в богом забытом городишке, затерянном посреди штата Миссисипи, который только что вляпался в дерьмо по самые уши. А даже если бы и знали, им было бы абсолютно на это наплевать.
Дэнни подошел еще на один шаг к машине. Он представлял,
Харриет сжала ржавые поручни так сильно, что руки занемели. Она лежала на гнилых досках крыши головой вниз, так что вся кровь прилила к лицу и бешено стучала в висках. Крики, доносившиеся из машины, наконец стихли, но тишина показалась ей еще более зловещей, чем тот нечеловеческий вой и визг, от которых каждый волос на ее голове шевелился, а тело парализовало страхом.
А он продолжал стоять неподвижно и издалека казался совсем маленьким и безобидным. Вдруг он встрепенулся и пошел по направлению к кустам — сердце Харриет сделало полный оборот и упало куда-то в
